Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Приключения Руднева

Белецкий вздрогнул.

– Помилуйте, Дмитрий Николаевич, вы что же думаете, что убийца по дому разгуливает? – ужаснулся он чудовищному предположению.

Митенька пожал плечами.

– Белецкий, а кто к вам потом ещё пришёл, ну, когда Борэ и Сёмин спорили? – в памяти Митеньки внезапно всплыла вся сцена целиком.

– Никого. С чего вы взяли?

– Я видел, что вы в какой-то момент все разом повернулись вглубь комнаты.

Белецкий задумался.

– Больше никого не было… Ах, да! Вспомнил! Но это пустяки. Просто дверь хлопнула, видимо, от сквозняка. Борэ ещё сказал, что, дескать, дух Ульгеня устал слушать все эти глупости и убежал. Сёмин совсем взбеленился и ушёл.

Тут Белецкий опомнился.

– Довольно об этом говорить! Убийство – это чудовищное преступление, а не снаряд для логических упражнений. Извольте, Дмитрий Николаевич, прекратить. И не смейте в сыщика играть! Не шутки это! Вон, чиновник из сыскной полиции пусть разбирается. Иначе, обещаю вам, уговорю Александру Михайловну отправить вас из Милюкова в Москву.

Но и угрозы Белецкого Митеньку не вразумили. Он решил, что должен во чтобы то ни стало разобраться во всём сам.

Глава 6.

Расследование Терентьева продвигалось вполне успешно. Версия происшедшего виделась ему просто: Платон Юрьевич Сёмин, повредившийся рассудком на почве алтайских сказок, пытался похитить каменного божка, имевшего какое-то особое значение в его нездоровом воображении. Первую попытку он предпринял днём, но его спугнул Руднев, вторую – ночью, и тут его застал Борэ, вероятнее всего следивший за Сёминым после давешнего неприятного разговора, свидетелем которого был Белецкий. Сёмин убил Борэ тем самым пресловутым Яшмовым Ульгенем и скрылся со своей кровавой добычей.

Прямых улик у Тереньтева не было, но все косвенные аккуратно выстраивались в стройную доказательную линию. Оставалось лишь найти Сёмина и, Анатолий Витальевич был в этом абсолютно уверен, больше никаких доказательств не понадобится, поскольку субчики вроде полоумного Сёмина сами бывали рады облегчить душу чистосердечным признанием. Поиск же убийцы тоже представлялся ему делом нехитрым. Разослав по ближайшим уездным полицейским управлениям приметы Сёмина, а также проинформировав сыскное отделение Москвы, Терентьев ожидал получить положительные известия в течение нескольких дней. Закоренелым лиходеем или политическим Сёмин не был, а значит, и скрываться от полиции долго бы не смог, обязательно где-нибудь да проявился бы.

Терентьев объявил свои выводы обитателям Милюкова уже на следующий день после своего прибытия, но попросил гостей повременить с отъездом до окончания следствия.

В отличие от Московского сыщика, Митеньке происшествие таким уж простым не казалось. Ключевым во всей этой истории ему виделся вопрос, что Борэ делал ночью в архиве. И ответ на него, как не пугала такая перспектива, искать разумнее всего было на месте преступления.

Главная проблема состояла в том, как пробраться в архив незамеченным. Делать это ночью Митенька не решился бы ни за что на свете, и, даже если бы ему и хватило храбрости, его бы наверняка услышал Белецкий, спящий чутко, как сторожевая собака.

Тут обстоятельства сыграли Митеньке на руку. После завтрака Терентьев вместе с Белецким уехали в судебный морг, чтобы подписать какие-то там бумаги. Убедившись, что остальным обитателям Милюкова дела до него нет, Митенька не стал откладывать свою вылазку.

Незаметно пробравшись в пустующий флигель, Митенька взял запасной ключ из ящика стола в кабинете отца. С бешено колотящимся сердцем, готовым, кажется, выскочить из груди, он открыл дверь, зажмурился и вошёл в архив. В нос ударил тошнотворный запах крови, перебивавший привычный и милый для обоняния Митеньки запах пыли и книг. Молодой человек замер, сделал пару глубоких вздохов, напрасно надеясь выровнять дыхание, и заставил себя открыть глаза.

Архив выглядел практически точно так же, как в ту злополучную ночь. На полу кровь, осколки стекла, сброшенные с полок экспонаты. Трупа, конечно, не было, но на его месте виднелся начертанный мелом контур. Митеньке на мгновенье показалось, что этот ужасный абрис заполняется формой и цветом. Он понял, что не может отвести глаз от жуткого рисунка на полу.

Несколько секунд Митенька стоял в полном оцепенении, наконец, с трудом преодолев его, заставил себя подойти к луже крови и осмотреть место трагедии. В глаза бросилась маленькая деталь, а память услужливо дополнила её ярким воспоминанием. Что ж, в одном московский сыщик точно ошибался. Теперь Митенька был в этом абсолютно уверен.

Внезапно почувствовав в себе не пойми откуда взявшиеся силы и еще более необъяснимое спокойствие, Митенька принялся осматривать архив шаг за шагом.

Спустя минуту его осенило новое открытие, ломающее строгую линию событий, описанную Терентьевым. Теперь Митеньку переполняло волнение совсем иного рода, нежели несколько минут назад, оно было сродни азарту, которого раньше за ним никогда не замечалось.

Он перешёл в другую часть архива, где располагался письменный стол, а вдоль стены стояли книжные шкафы, забитые альбомами, тетрадями и папками. На столе тоже лежало несколько аккуратно сложенных стопок документов, но Митеньку интересовали не бумаги. Он обшарил взглядом стол, заглянул в ящики и даже наклонился под столешницу. Ожидания оправдались.

Картина преступления вырисовывалась совсем не такая, как предполагал Терентьев. Хотя открытия Митеньки ничего не доказывали, а, главное, не проясняли вопроса с появлением Борэ в архиве, они порождали сомнение в общей гипотезе сыщика.

Убедившись, что более ничего, заслуживающего внимания, на месте преступления ему найти не удастся, молодой человек покинул архив и вернул ключ в ящик отцовского стола.

Митенька пребывал в странном для себя возбуждении. Душа наполнилась каким-то пьянящим предвкушением, какое испытывает, наверное, мореплаватель, впервые вступивший на неизведанную ранее землю. Но разум при этом был ясен и холоден. Мысли выстраивались с математической упорядоченной стройностью, будто бы Митенька доказывал теорему.

Неожиданно для себя Митенька понял, что ему не столько важно, кто, в сущности, окажется убийцей, сколько сам факт установления истины. От осознания такой странности ему даже стало стыдно. Да как же так можно?! Один человек жестоко лишил другого жизни, а ему все равно, кто этот злодей, будто бы задачку из учебника решает. Но потом почему-то вспомнился рыцарь в белых латах на обожаемой картине сэра Бёрн-Джонса. Вот ведь Ланселот искал Грааль не ради того, чтобы найти волшебную реликвию. Ну, право же, не в чаше дело было, но во служении! Не цель, но благородное преодоление. Вот что важно!

Так примирившись со своей совестью, Митенька решил продолжить искать ответы на не дающие ему покоя вопросы.

Следующим местом поиска он определил комнату покойного Григория Дементьевича Борэ. То, что рыться в чужих комнатах по меньшей мере неприлично, Митеньку более не волновало. Какие уж тут могут быть церемонии, когда стоял вопрос установления истины.

В комнате публициста царил резанувший глаз беспорядок. Белецкого на него нет, ни к месту подумалось Митеньке. Найти что-то в этом хаосе представлялось задачей не из простых, да и не знал Митенька, что он, собственно, ищет.

Брезгливо осмотрев раскиданные на туалетном столике личные вещи, заглянув в платяной шкаф и даже в раскрытый, небрежно оставленный на стуле саквояж, Митенька уж было решил, что поиски его тщетны. Ничего, заслуживающего внимания, он не нашёл. И тут обратил внимание на журнал, который торчал из кармана халата, брошенного поверх несмятой постели. То, что, в отличие от остальных вещей, он не валялся на полу или на любых других поверхностях, уже заслуживало внимания.

Митенька осторожно вытащил журнал и развернул. Назывался он «Овод» и представлял собой напечатанный на дешёвой бумаге сборник каких-то статеек. Подобные издания Митеньке приходилось видеть и ранее. Их тайно из рук в руки передавали друг другу гимназисты, пряча от учителей и начальства. Печатались в них политические очерки, обличающие власть, да рассуждения о судьбах человечества. Читать и даже хранить такие издания гимназистам строго-настрого запрещалось, а нарушение было чревато исключением из гимназии с волчьим билетом. В отличие от большинства своих товарищей Митенька ко всякому диссидентскому флёру интереса не проявлял.

Молодой человек полистал журнал, не очень-то рассчитывая найти что-нибудь значащее в этом политическом сумбуре, но вдруг его взгляд зацепился за знакомое имя. Он быстро пробежал статью глазами. Вот оно! Теперь все вставало на свои места. Один животрепещущий вопрос был, кажется, решён. Митенька понял, что привело Борэ в архив в неурочное время.

Теперь оставалось понять, где искать Сёмина. Митенька живо себе представил, как, разгадав и эту загадку, явится перед Терентьевым истинным триумфатором. Впрочем, мысль была недостойная и суетная, потому Митенька её отогнал и уверено направился в комнату Сёмина.

Здесь ему сразу бросилась в глаза книга в пожелтевшем и затертом бумажном переплете, лежавшая на столике подле кровати. На обложке значилось «Описание языческих традиций и ритуалов, собранные доктором Ф.Т. Анищиным во время путешествий в сибирские земли». Кто такой был доктор Ф.Т. Анищин, Митенька не знал, да и вряд ли это имело какое-то значение для его расследования.

Книга была заложена старым конвертом с пометкой какого-то московского портняжного ателье. Митенька раскрыл на заложенной странице и прочёл. Задумался, прочёл еще раз. Мелькнувшая в его голове догадка казалась уж слишком простой. Но стоило ли ожидать излишней сложности от явно безумного человека.

Схватив книгу, он кинулся к себе. Достал альбом, карандаш и принялся вырисовывать то, о чём повествовалось в записках неизвестного доктора Ф.Т. Анищина.

Митенька с нетерпением поджидал Терентьева с Белецким. Едва эти двое вышли из коляски, он кинулся к ним и без предисловий заявил:

– Я знаю, что Борэ делал ночью в архиве. И, кажется, знаю, где искать Сёмина.

Полицейский чиновник крякнул и переглянулся с Белецким. Последний по привычке хотел сделать своему воспитаннику строгое замечание за столь вызывающее поведение, но сил в себе не нашёл. В последние дни у него и без Митенькиных фантазий хватало забот, в большинстве своем малоприятных.

– О чём вы говорите? – устало и слегка раздраженно спросил он. – Я же вас просил!

– Но я правда знаю! – настаивал Митенька. – Я вам всё расскажу!

– Ну, что ж, извольте, – согласился Терентьев. – Только давайте в дом войдем. Не на крыльце же разговаривать.

Втроем они прошли в кабинет Белецкого, который по-прежнему находился в распоряжении Анатолия Витальевича.

Сыщик величественно сел за стол, открыл маленькую записную книжечку в сафьяновом переплете, вооружился карандашом и выжидательно поверх очков воззрился на Митеньку.

Белецкий расположился тут же, в кресле подле стола, закинул ногу на ногу и устало откинулся на спинку, давая понять всем своим видом, что готов сносить всё это исключительно благодаря своему чрезвычайному терпению. Однако по ходу Митенькиного рассказа поза его переменилась и стала напряженной.

– Смотрите, – начал Митенька и выложил перед собеседниками свой альбом для рисования, журнал «Овод» и Сёминскую книгу.

Он указал на свой рисунок, где вполне натуралистично были изображены лежащий в луже крови Борэ и разбитая витрина. При виде рисунка Тереньев удивленно хмыкнул, а Белецкий шумно втянул воздух через стиснутые зубы, но Митенька внимание на все эти демонстрации не обратил.

– Вы, Анатолий Витальевич, ошиблись, предположив, что Борэ застал Сёмина за похищением Яшмового Ульгеня. Похищение произошло уже после убийства.