Прозрение Эль

– И кто разрушил барельефы у входа. Улия… Я никогда не слышал о том, чтобы у храма был смотритель. Хотя, честно говоря, я и не очень много знаю об этом храме.

Грум, не отрываясь, смотрел на оглаживающего камни бара, когда тот повернулся и поднял голову. Голос прозвучал постно, словно сильно разбавленное водой молоко, но они ясно услышали каждый звук:

– Ни к чему вам знать. Просто уходите и прячьтесь. Где-нибудь. Там, где нет теней. Хотя всё равно…

Он обречённо махнул рукой.

– Вы не заметили? В Храме зверя Ниберу никто никогда не отбрасывал тени. А сейчас… Сейчас они появились здесь. Больше нет укрытия.

– Почему? – Тинару пришлось напрячь голос, чтобы бар его услышал, хотя слова рыжего смотрителя долетали до них издалека без всякого напряжения.

– Мир расползается, как ветхая тряпка, – сказал бар. – Сбывается пророчество. Что-то ползёт изо всех щелей. Кто знает, что сюда явится, когда прорехи станут шире.

Он скрылся за каменной грядой, и у Тинара, честно говоря, не возникло никакого желания догнать странное существо, чтобы расспросить поподробнее.

– Непривязанный бар, – сказал грум, непривычно задумчиво вглядываясь в то место, где растворилась согбенная фигура. – Почему-то мне кажется, что это страшнее, чем плачущий кровью камень…

– Я думаю, – сказала Улия, – что нам лучше поскорее покинуть это место.

И Тинар с ней согласился.

Глава вторая. Только не эти сны!

Когда наследный принц Раф увидел один из этих снов впервые, он удивился. Там не было, в отличие от нормальных сновидений, абсолютно ничего и никого знакомого. Только удивился, но уже в следующий раз он проснулся от собственного крика и долго не мог собрать расколовшееся о грудную клетку сердце.

Теперь Раф больше всего на свете не хотел видеть эти самые, особенные, сны. Их являлось два, они повторялись с пугающей регулярностью. По очереди.

Сон первый – более-менее понятный. Бескрайние вечно цветущие сады где-то внизу, просвечивающие через густую взвесь облаков. Во сне он не любил этот бесконечный ландшафт – приторный, показушный, кричаще-пёстрый. Вся лока, где Хтонь соприкасалась с Аквой, светилась суетным торжеством.

Звуки, цвета, ощущения и запахи здесь тоже слишком резкие – и знакомые, и такие, каких не было прежде. Движение – нежный звон, искрящийся пересвист. Мысли – цветы сливы, присыпанные сахаром с ванильной горчинкой. Это несколько раздражало: непривычная вязкость плотности. Воздух менялся словно хамелеон: свежий и холодно-голубой, горьковатый и терпкий, прозрачный и влажный. Захотелось подняться чуть выше: туда, где можно извлечь из движения только его воздушные стороны, замаскировав земляные и смолистые. Мысль заискрилась золотыми бликами, оставляя за фениром бархатный цитрусовый шлейф.

Это пространство на самом деле было сном сна. Раф понимал это, даже не просыпаясь. И всё, что ждало его по пробуждении: отражение в воде, размноженное в многочисленных зеркалах-локах. Они все связывались между собой, составляя мир, простирающийся до бесконечных границ, и в то же время каждое из них, по сути, являлось не более чем маленьким укрытием, спрятанным за ветхой изгородью.

– Вон там! – дёрнуло внутренним противоречием. – Вон там чувствую! Тянет…

Цветок нужен его огненной стороне, а быстрее проскочить эти просторы и никогда сюда не возвращаться – эфирной.

– Ты же знаешь, что это опасно, – сказал Рафаэль сам себе. – Мы с Маргаретом…

И тут же возразил:

– Но у нас не было огненного цветка. А если бы знали о нём – всё закончилось наилучшим образом.

Рафаэль скучал по другу. Высший запретил встречаться с Маргаретом после их выходки. Во сне Раф плохо помнил, что именно произошло, но знал наверняка – нечто очень… ОЧЕНЬ неприятное. Но тогда у них не было главного, той искры, которая сейчас тянула его к себе со страшной силой, и он не знал тогда о ней. За что и поплатился.

Теперь же настал момент, когда можно всё исправить.

Да, этот цветок, действительно ему необходим.

– Хорошо, – согласился Рафаэль сам с собой. – Снижаемся. Нам придётся…

Фенир, кувыркнувшись от надвигающегося густого облака, вошёл в лежащий ниже слой. Перед глазами замелькала пестрота соцветий, пришлось зажмуриться, чтобы привыкнуть. Лока Рафаэля чиста и прозрачна. Белый воздушный и голубой холодного огня – основные цвета, среди которых он чувствовал себя уютно.

Здесь же всё мокро и жёстко. Коричневый смешивался с бирюзовым, твердь разъедалась влагой, мешалась в неприятную фениру субстанцию. Но придётся войти в неё. Рафаэль понимал: иногда, чтобы получить желаемое, можно и потерпеть.

На берегу, очерченном Аквой, отдыхала после охоты стая щенков. Они часто останавливались в локе стихиалей – на перекрёстке одним им ведомых миров. Псарей не было видно: они, так же, как и фениры, не любили лишний раз появляться на территории акватонов.

Один из щенков в куче услышал движение воздуха, когда Рафаэль пронёсся совсем низко. Приподнял лобастую голову, навострил уши. Почувствовал, что фенир не причинит им вреда, но и ничего приятного у него для них тоже нет. Вильнул подобострастно хвостом и снова отвернулся. Потерял интерес, зарылся обратно в комочки цвета седой ночи.

Рафаэль осмотрел Хтонь вокруг гончих, но присутствие пламенного цветка не обнаружил. Он полетел дальше, уже на границу раздела стихий, чувствуя, что где-то здесь, вот сейчас…

Цветок был прекрасен. Вернее, он был прекраснее всего на свете, всего, что Рафаэль вообще когда-либо видел за всё время своего существования. Если бы кто-то попросил фенира рассказать о цветке, он бы не смог. Не было таких слов в локе стихиалей, чтобы описать то, что собой представлял этот поток неистовой энергии.

В складках коричневой хтони сияли ярчайшие искры. Клубилась магма вокруг тонкого стебля, прорвавшегося сквозь немыслимые преграды. Слишком тонкий, слишком хрупкий, и в то же время – несущий в себе огромную силу. Он, этот цветок, был самым живым из всего, что существовало на известных Рафаэлю локах. Концентрация жизни. Её воплощение.

Фенир не знал, сколько времени он провёл перед цветком. Застыл, не в силах даже пошевелиться, влип в воздух, завис над чудом чудесным. В какой момент он почувствовал, что атмосфера вокруг сгущается? Что-то тревожное нарастало в едва колышущемся воздухе. Эти потоки и пробудили его, заставили очнуться.

Жалко выходить из момента восхищения: такого сладостного, такого необычного. Но если Рафаэль сейчас не соберётся и промедлит, кто-нибудь успеет вперёд и лишит его вожделенного цветка. Желающие найдутся, в этом-то фенир не сомневался.

Он мягко спланировал вниз, подхватил тонкий стебель ветром, укутал в плазму. Цветок уютно устроился в Рафаэле, словно всегда там и был. И фенир понял, что будет биться с кем угодно до последнего за этот цветок.

Пора возвращаться в свою часть локи. В самом сердце плазмы Рафаэля пело и искрилось. Пока он не встретил это.

Грациозный акватон развалился на большой цветущей ветке, наклонившейся над смарагдом глади. Золотая катальпа – так называлось дерево. В акватоне Рафаэль узнал Винсента. Тот нежился в покое и тишине. Гладкий и блестящий шлейф хвоста, закручиваясь игривыми кольцами, спускался к воде. Разлитая до края Хтони Аква глубоко и спокойно дышала: волны медленно вздымались и опускались, исходя нежными выдохами. Шлейф акватона отражался на её поверхности длинной, извилистой тенью, а когда лёгкая рябь трогала её, тень изгибалась в танце. Тогда раздавался слабый всплеск.

Рафаэль не питал нежных чувств к Винсенту, хотя, в отличие от многих фениров, вполне терпимо относился к акватонам. Впрочем, он ко всем относился ровно: и к акфенам, а с огненной землёй – хтиром Маргаретом – даже… Впрочем, сейчас Рафаэль не хотел вспоминать об этом. С тех пор, как их развели по разным уголкам локи и запретили приближаться друг к другу, Рафаэль старался не пересекаться лишний раз с чуждыми стихиалями, за что получил в некоторых слоях своей локи эпитет гордеца.

Что касается Винсента, то все знают: его аквачасть всегда была слишком неуправляемой и капризной, и к тому же питала враждебность к пламенной фенира и старалась уязвить её при каждом удобном случае. Пламенная доводила её до кипения, а водяная стремилась залить огонь, уничтожив в зародыше.

Рафаэль и в этот раз собирался промелькнуть незамеченным, но не успел. Винсент заметил его, заструился блестящими кольцами шлейфа:

– Фенир?

Вот же досада. Угораздило…

– О, да это же неистовый Рафаэль! Как тебя занесло в нашу часть локи, милый?

Фениру пришлось замедлить движение, опустить ниже, к самому зеркалу Аквы. Он решил не отвечать на вопрос, чтобы не вызвать у водной повода для лишних насмешек. Это была не его территория.

– Там, – он вспомнил, что видел некоторое время назад. – Ночные щенки. Симпатичные. Можно их покормить?

Рафаэль не хотел врать, но и правду говорить не собирался. Он просто постарался быть вежливым.

– Ты хочешь сказать, милый, что у нас они голодают? Они выглядят измождёнными и неухоженными? Всё, что не касается пространства фениров, заброшено и грязно?

Винсент всё равно завёлся, несмотря на попытки фенира избежать столкновения.

– Я только спросил, можно ли покормить щенков.