Тамерлан. Дорога в Самарканд

– За месть не просят прощения. Ты ещё мала, чтобы понять это.

– В таком случае вам придётся столкнуться с последствиями. Я не отменю приговор.

Ей удалось разглядеть промелькнувший в глазах старика ужас. Баян-Кули явно рассчитывал на быструю смерть, когда связывался с проповедниками – не на сломанные суставы и кости. Через силу Ульджай сдерживала слёзы, оставляя опекуна в клетке. Ей казалось, что это ветер, который нёс из пустыни песок, хлестал по щекам и обмораживал сердечную боль. Она делала глубокие вдохи, желая усмирить, упокоить чувства к тому, кто предал и убил Казгана. Когда дорогу к шатру преградила внушительная фигура Тимура, Ульджай больше не плакала.

Ей как никогда хотелось жить. По-другому. По-новому.

– Ага, – мужчина отдал лёгкий поклон, – надеюсь, я обращаюсь к вам в подходящее время?

– Я говорила, вы всегда можете на меня рассчитывать, – ответила она, не скрывая улыбки.

– Скоро я отправлюсь к вашему брату. Как и предполагалось, Балх сейчас без защиты. Мохаммед-Ходжа возглавит нападение. Мы же с Хусейном объединим войска.

– Мне рассказывали, как вы спасли повелителя. Примчались сюда из другого города, в одиночку. Вы зашли в шатёр, как раз когда предатели собирались обнажить мечи. Увидев вас, они растерялись и не стали ничего предпринимать. Я была маленькой и едва ли помню об этом… Но я знаю, что повелитель ценил вас, как сына. Мы многим вам обязаны.

– Я делаю что должен, – сухо произнёс Тимур. – Я так же обязан вашему деду. Да будет Аллах им доволен.

– Аминь.

Барлас многое бы добавил к сказанному, но его смущало присутствие рабынь за спиной девушки. Ульджай заметила, что он поглядывал в их сторону.

– Иногда человек совершает гораздо больше того, что должен, – она надеялась, что Тимур правильно истолкует смысл этой фразы. И по его лицу догадалась, что да, он всё понял.

– Я из таких людей, не сомневайтесь, ага. Однако…, – мужчина намеренно удержал дальнейшие слова, заставив Ульджай волноваться.

– Однако? – повторила она.

– Если бы заранее стало известно, понравится ли кому мой поступок, согласится ли кто с решением – я бы не стал медлить.

С любопытством и нежностью Тимур наблюдал за неуловимыми переменами в девушке: то, как глаза её, которые блестели ярче, чем свисающие нити горного хрусталя, переполнила надежда, как ползли вверх уголки губ, и как пальцы сжимали и комкали ткань наряда.

– Разве можно медлить, когда всё и так устроено волей Всевышнего? – в голосе Ульджай отчётливо звучала радость. – Одно меня беспокоит: судьба вашей жены, которая осталась в Кеше.

– Она осталась в Кеше.

Глава 9

«Почему так хочется прыгнуть вниз? Знаю, я испытываю судьбу, но разве она не испытывала меня всё это время? Пора изменить порядок, взять бразды правления в свои руки, иначе злосчастные ветра утянут, унесут меня», – Хусейн задумчиво глядел в пропасть, стоя на отвесной скале. Страха у мужчины не было, хотя бьющиеся оземь камешки предупреждали об опасности. Напротив, военачальник томился от жара, бурлящая кровь требовала, чтобы он выплеснул все силы, отдался стихии и иссушил душу до конца – истребив, например, племя мятежников. «Проклятье, почему я должен идти на поводу у советников?! – мысленно вопрошал эмир, сжав кулаки. – Зачем сохранил жизнь негодяям? Завтра они снова взбунтуются. Пока Самарканд под сапогом могульского хана, мы всегда будем ждать удара».

Безоблачное небо отказывалось внимать упрёкам. Хусейн пристально осматривал бадахшанские владения – пустынный край в оранжевых и золотистых тонах – но не ощущал себя его собственником. Если бы кто привёз вести от деда, передал очередной приказ – любой, о наступлении, отбытии, – Хусейн бросился бы за дело. Потому что это нетрудно. Нетрудно следовать слову повелителя и выполнять долг. Давать задачи, излагать условия игры – совсем другое. Он остался один на один с ответственностью, с необходимостью принимать решения, которые непременно должны были обернуться благом для его племени. Однако почему-то решения эти противоречили внутренним устремлениям. Хусейн ощущал беспомощность. Нечто подобное с ним случалось давно, ещё в юности, когда гонец доложил о гибели отца, эмира Мусли. Потом ужасная участь постигла дядю Абдуллу, и Хусейн снова не мог ни на что повлиять. И вот – смерть забрала Казгана.

Люди, находившиеся в лагере, лишний раз старались не отвлекать вождя, только отпускали взгляды в сторону одинокой фигуры, застывшей у края скалы: красное одеяние и блестевшие на солнце доспехи постоянно приковывали к нему внимание. Хусейн умел себя преподносить, хотя до конца не понимал силу своего обаяния. Мужчина обладал привлекательной внешностью, был очень молод – чуть более за двадцать. Благородное происхождение вовсе его ставило на ступень выше воинов, снискавших славу богадура.

– Господин, мы заметили войско эмира Тимура, – подкравшийся сзади советник низко склонил голову, как бы извиняясь за то, что нарушил ход чужих рассуждений.

Хусейн обернулся к нукеру. На место рассеянности пришла настороженность.

– Вели принести лук.

Следующие полчаса, предшествовавшие прибытию гостей, он увлечённо стрелял по мишеням, избавляясь в первую очередь от волнения, которое охватило и сделало каменным всё его тело.

Властитель Хорасана уже давно не видел Тимура. Собирал только слухи и разные истории про то, как друг детства завоёвывал для хана селения и города, убирал врагов с пути: а что в итоге? Изгнан. Объявлен предателем. «Нет, никого бы Тимур не предал. Он даже деда моего спас без всякой причины, – сказал Хусейн самому себе, натягивая тетиву и целясь в подвешенный труп, который вскоре должен был послужить кормом для птиц. – Хотя это и наивно, но я всё ещё верю ему. Неужели становлюсь чувствительным? Из-за чего, интересно?» Вдруг подлетела ворона, села на вбитый кол и пронзительно каркнула. Мужчине хотелось подстрелить её, но в последний момент он остановился. Опустил оружие. «Ты просто по нему соскучился», – коварно поддел шайтан. Эта мысль, хотя и показалась неожиданной, но всё же отражала правду. Хусейн сдался.

Барласы въехали в лагерь организованным строем. За годы разлуки Тимур не сильно изменился внешне, разве что маленькая клиновидная бородка отличала от юнца, каким вождь запомнил его, да ранение. Из числа собратьев он по-прежнему выделялся ростом – выше на целую голову, – и редким цветом волос. С лошадью управлялся проворно, слаженно, седло покинул так аккуратно, что никто бы и не заметил больную ногу, если бы не знал о ней наверняка. «Хромота боевой дух не ослабила, – подумал Хусейн, втайне смакуя каждое мгновение, пока Тимур двигался к нему навстречу. – В противном случае воины давно бы присягнули другому человеку из клана».

Их разделяло несколько шагов. Все вокруг замерли в ожидании.

Кто первым преодолел расстояние? Свидетели не взялись бы утверждать. Мужчины сделали это вместе и, к всеобщему недоумению, крепко обнялись, словно были родными братьями.

– Ты очень вовремя вернулся в мою жизнь, – шепнул Хусейн на ухо.

– Я мог и раньше.

– Нет, не мог. Аллах ведь не зря нас испытывает? По крайней мере, в это хочется верить.

– Верь. Верь, не бойся. Меня Всевышний спасал, не меч. Правда, сейчас нужно на меч положиться. Враги не успокоятся, пока не истребят твой род, Тбиат.

Руки Хусейна сомкнулись на широких плечах Тимура.

– Но мы их уничтожим, – успокаивающе произнёс барлас. – Ты не пойдёшь по этому пути один.

Пожалуй, тогда-то эмиры поняли, как им друг друга не хватало. Никто из мужчин не заикнулся о произошедшем в Герате, обманутых надеждах, обещаниях и размолвках – преступно было бы нарушить очарование встречи. «Дед наверняка радуется, глядя на нас», – тень улыбки скользнула по губам Хусейна.

В шатре их дожидались угощения. Слуги закончили накрывать на стол, как только эмиры, разоружившись у порога, вошли. Блюд приготовили мало – Тимур сразу определил, что в Бадахшане ситуация складывалась куда хуже, чем он представлял. Невразумительная мясная вырезка, борсок из животного жира, бульон да кумыс – ничем более здешние места не хвастали. За войной последовал голод.

– Мне жаль, – сообщил Хусейн, когда обнаружил, как его гость смотрит на собранные богатства.

– Мы знавали и другие трудности.

– Верно. После сражения в Самарканде жрать вообще стало нечего.

– Ты снова вспоминаешь те дни…

– Тогда пали многие из моего клана. Скажи мне раньше, что Хорасан я унаследую – плюнул бы в лицо. В обход дяди и братьев? Никогда о таком не мечтал.

– Но можно отомстить за них.

– Почему ты решил помочь? – наследник Казгана не выдержал. – Тебя столько лет не было с нами! Ты служил человеку, который убил моих родственников. Поклялся ему в верности. А потом и его бездарному сыну Ильясу.

– Я занимался тем же, чем и ты – защищал своё племя. Я думал о барласах, Хусейн. О будущем Мавераннахра. Туглук-Тимур хан дал клятву, что не тронет никого в Шехри-Себзе, мне оставалось лишь выполнять поручения. По крайней мере, именно в это хан и должен был верить: что я его приручённый пёс, его орудие. В действительности же все завоёванные территории принадлежат моим соратникам, а не людям хана. Последнюю крепость, Каркару, я отдал Джаку, другу детства.

– И что же пошло не так? Почему на тебя устроили облаву? – с усмешкой спросил Хусейн.

– Разве тебе не рассказывали ту легендарную историю?

– О том, как ты пожертвовал местом в Совете ради мусульманских проповедников? Это похоже на тебя, но всё же… Всё же трудно принять за правду. Ты для подобных дел чересчур высокомерен.

– Не когда это касается религии, – строго отрезал Тимур. – Похоже, ты меня совсем не знаешь, Тбиат.