Король Севера. Любовь

Еще по жизни в Вантарре Рейна помнила, как раз в месяц, в день середины недели, во внутреннем дворе замка собирались люди. На специально устроенный невысокий помост выносили резное кресло из черного дерева. В него садились лорды: сначала отец Моэраля, потом и сам Моэраль.

Сидение кресла было жестким, символизирующим необходимость скорого суда. На таком недолго просидишь, так верши дела быстрее лорд, не затягивай.

И лорды не затягивали – правосудие на севере было скорым и строгим.

Впрочем, на юге оно отличалось от северного не сильно.

Молдлейты, как и Холдстейны, давали мало власти своим лордам-вассалам, что сказывалось и на разрешении судебных тяжб. Лорды-наместники, а в их отсутствие – наследники и кастеляне, казнили и миловали, присуждали и отнимали. Вершить суд было исключительной привилегией рода Молдлейт.

Что, впрочем, не помешало Рейне удивиться, когда к ней, оканчивавшей завтрак, пришел Рене Ифори.

– Суд?! Какой еще суд? —изумленная Рейна даже не заметила, что каша с не донесенной до рта ложки капает ей на платье. – Ты, верно, шутишь?!

– Увы, нет, миледи, – Рене и сам казался несколько растерянным. – Милорд Фадрик лично разбирал дела судебные, в его отсутствие ранее это делал прежний кастелян, по сложным случаям писал самому милорду… Теперь это ваше право и обязанность.

– Не нужно мне таких прав! – Рейна ни на шутку испугалась. – А обязанностей у меня итак через край! Рене! – Рейна с надеждой взглянула на кастеляна. – А ты сам не можешь?

– Не могу, миледи. Дело серьезное, с кровью. На меня милорд прав такие дела судить не возлагал. Такое только лорду разбирать, там казнью пахнет.

Еще хуже.

– Скажи, пусть лорда дожидаются, – схватилась она за последний ускользающий шанс. – Мне самой решать невместно.

Ифори только покачал головой.

Тяжело вздохнув, Рейна поднялась из-за стола.

За последний месяц она сильно раздалась в талии. Беременность, до этого неочевидная, теперь бросалась в глаза. Тяжесть, угнездившаяся в животе, неприятно давила на спину, и Рейне чаще приходилось отдыхать и реже ходить пешком, что не могло не сказываться на ее самочувствии. Будь она не столь хрупкой и миниатюрной, ребенка вынашивать было бы легче, а так грядущее материнство оборачивалось страданием. Сама за собой Рейна замечала новые привычки. Сходя по лестнице, держалась за перила, поднимаясь со стула, придерживала рукой живот. А он не был таким уж большим, этот живот… Все свидетельствовало о том, что основные проблемы еще впереди.

Само собой, ей понадобилось сшить новый гардероб. И само собой, благодаря неуемному языку приглашенной портнихи, слухи о беременности леди Молдлейт разлетелись по всему Фрисму. В дом зачастили гости, и Рейна провела не один неприятный час в обществе местных матрон, жадно глазеющих на ее уже далеко не плоское тело.

Рейна видела их насквозь. Как же, о самочувствии они справиться пришли. Как бы ни так! Сидят напротив нее, надутые индюшки, жуют ее пирожные и гадают, и вправду ли ребенка Фадрика она скрывает в своем чреве. Конечно! От жалкого урода, пусть даже и благородного рода, никто не ожидал получить наследника!

Ее так и передернуло от омерзения. Нитка сапфиров выскользнула из руки и упала на пол.

– Не наклоняйтесь, я сама, сама, госпожа, – тут же засуетилась служанка, спешно поднимая ожерелье. – Вот, все в порядке… Помочь вам надеть?

Рейна милостиво кивнула. Слуги… уж не они ли первыми начали распускать слухи о своей хозяйке?

Для суда она надела темно-синее платье с широкой накидкой. Одежду Рейна выбирала интуитивно, желая скрыть свое дитя от толпы, а от него – грязь предстоящего суда. Будь ее воля, она и вовсе не выходила бы в город, но ей требовался свежий воздух, да и привычка посещать храм никуда не пропала. В немногочисленных прогулках по Фрисму леди Молдлейт сопровождала Сория Уэсс – единственная, чье общество Рейна готова была терпеть рядом. Сория, пожалуй, была одной из немногих, кто никогда не выдавал своих сомнений о грядущем отцовстве Фадрика.

«Ублюдки, – с неожиданной ненавистью подумала Рейна, бессознательным жестом проводя ладонью по животу. – Мерзкие, самовлюбленные уроды». Ребенок, будто поддерживая мать, шевельнулся внутри.

Она окинула взглядом свое отражение в зеркале и грустно улыбнулась. Нет, беременность не испортила ее внешность, лицо не стало одутловатым, как бывает у многих будущих матерей, кожа даже сохранила свой цвет, не испортились ни зубы, ни волосы. Но Рейна все равно казалась пусть и молодой, но очень усталой женщиной.

Правда, все еще красивой женщиной.

– Милая, позови Рене. Пусть проводит меня.

Кастелян, как оказалось, уже ждал за дверью. Бережно подсадив госпожу в карету, он сделал знак кучеру двигаться шагом, а сам торопливо рассказал Рейне о деле.

– Очень неприятное событие, миледи. Стража задержала этого молодчика ночью. Стала по карманам шарить, при нем нож, да браслет. Нож чистый, а вот браслет чищен кое-как, у застежки кровь запеклась.

– Задержали по доносу?

– Нет, в том-то и дело, что по горячим следам! У главы кожевенной гильдии в начале западного конца дом, а при доме – садик. С неделю назад жена главы приметила, что дочка по вечерам больно часто в том садике пропадает, встречается вроде как с кем. Главе доложила.

– Как главу-то зовут, Рене?

– Ох, прощения прошу, Сарт Ливок он, госпожа. А жена его – Амина. А дочку Ритвой звали.

Рейна кивнула. Ее муж наверняка знал всех этих людей не только по имени, но и в лицо. Она же слышала о них впервые. Правительница города…

Рейна грустно усмехнулась, но Рене этого не заметил, продолжая:

– Так вот. Глава калитку заднюю проверил, замок поломанный нашел. Дверь починили, Ритве по какому надо месту дали… Ох, простите, миледи, да ведь так оно все и было. Вроде все спокойно стало. А вчера поздно ночью Амина спохватилась – дочки в кровати нет. Побежали в сад, а там она, как есть мертвая, в беседке лежит, платье рваное, все в крови… Видно – насилие учинено. И браслета, и цепочки нет, а серьги, богатые, с изумрудами, и вовсе с мясом из ушей вырваны.

Рейна молчала. Ее, урожденную Артейн, видевшую и смерть, и насилие, такие мелочи уже не могли смутить.

– А парень задержанный, он что?

– Отпирается от всего.

– Да я не про это. Он к ней в сад лазил?

– То-то и есть, что он! Соседка его видела, да сама Амина. Мельком.

Рейна отвернулась, делая вид, что разговор ее более не интересует. Весь Фрисм теперь ждет, что она осудит на смерть человека, пойманного стражей. Сделает ли она это? Особенно, если иных доказательств, кроме браслета в кармане, нет…

Карета въехала на площадь. Не центральную, что у храма, нет, грязные людские делишки не след судить пред ликом богов и богатых горожан. Боги сами вершат свой суд, а горожанам не трудно и прокатиться, если пожелают поглядеть на казнь. Судили обычно на площади в северном конце.

«Как глупо, – подумала Рейна. – Запрятать все, что пугает взор, подальше, казнить не волею богов, под коими все ходим, а волей наместника и королевской власти. Моэраль… нет, Моэраль так не делал».

И, отгоняя мысли, приносящие боль, она вновь прикоснулась к животу, как к оберегу.

Площадь была полна. Главу Ливока в городе знали хорошо, и страшная, насильственная гибель его дочери взволновала многих. Убийцу, опасаясь гнева толпы, стража спрятала в прилегающем к площади доме. Не то чтобы его владельцы оказались рады соседству, но возражать никто не осмелился.

С помощью Рене Рейна выбралась из кареты и глубоко вдохнула – ее немного укачало, нужно было прийти в себя. В воздухе пахло весной: распускающимися почками, первыми робкими цветами, свежестью освободившейся ото льда воды. Но тот же ветер, что нес с полей благоухание юных трав, донес до носа Рейны и запах смердящих канав бедных кварталов города.

Рейна поморщилась.

– Миледи! Госпожа Молдлейт! – нестарая заплаканная женщина в богатом, пошитом у хорошей портнихи платье, кинулась в грязь под ноги Рейне. – Заступись, госпожа, накажи убийцу!!!

Мать Ритвы. Интересно, дочь была ее единственным ребенком?

– Убили, убили мою ненаглядную, пред смертью поглумились!!!

Рейна слегка коснулась плеча женщины кончиками пальцев.