Жажда расплаты

– Какая красивая мордаха… Давай я тебя подвезу.

– Я не готова к такого рода самоубийству, – холодно ответила Даша, продолжая спускаться.

Влад стоял на ее пути, она его обошла, похоже, с брезгливостью. Влад тогда даже не заметил, как Ковальский прошел рядом. Он застыл у стены с выражением муки на лице. Тогда Антон решил, что он просто перепил. Теперь понимает, насколько все сложнее. Даша больше не обходит его с брезгливостью. Он смотрит на нее то ласково, как отец на ребенка, то преданно, как собака, то напряженно, как нищий, ждущий милостыню. А она… Даша всегда очень сдержанна на людях, спокойна, со всеми ровна. Но вот сейчас Антон увидел один ее взгляд: она смотрела на Влада… Только осел мог сразу не понять, что между ними что-то есть. Что-то совсем серьезное. То есть плохое для всех. И почти безумный взгляд Виноградовой, когда она смотрит на этих двоих.

Самое невероятное, что в это время Антон уже постоянно думал о Даше. И его самого тревожило только это постоянство, которое временами казалось самому маниакальностью и заразой, как инфекция. Такое нужно было скрывать.

И вот теперь перед ним задачка, как из учебника по арифметике для младших классов. Даша ночью убегает от мужа, потом оказывается в дальнем районе, одна, на улице, под дождем, и ей не к кому стукнуться, кроме человека, которого она знает только по работе и может быть уверена, что он ни по одному личному поводу не в курсе. Потому что этот человек, как правило, не желает быть в курсе. Не царское это дело. И да, только сейчас Антон понимает, что таксист подобрал Дашу недалеко от домашнего адреса Нестерова.

И к теме. Мих-Мих по-прежнему часто сюда приезжает, откровенно общается только с Дашей, а с другими говорит о ней, слушает мнения, читает ее материалы. Иногда увозит ее с работы. В такие моменты Виноградова громко и натужно хохочет и крайне неудачно шутит. Нестеров иногда смотрит им вслед. Даша неизменно радуется своему опекуну, но нет ощущения чего-то неявного, скрываемого. Ковальский даже не сомневается, что тут Мих-Миху нечего ловить, а Даша никогда не согласится с тем, что Мих-Мих не самый честный и чистый опекун.

Кажется, более четкой схемы быть не может. Остался пустяк – сделать не так много шагов и узнать, что случилось этой ночью. Виноградова что-то наверняка знает или догадывается. А на ее стадии истеричности мало что удается держать при себе.

Все как обычно. В салоне Юлии люди сразу становятся раскованными, излишне откровенными, чувствуют себя свободными, интересными миру. И тут всегда демократия. Сотрудники, которые обычно бывают напряженными, ждущими неприятного поворота беседы, когда приходят в кабинет Ковальского по делу и по одному, во время вольных встреч у Юлии могут едва кивнуть руководителю, который в любой компании не очень ко двору, или и вовсе не заметить его. Сегодня Антона очень устраивает именно последнее. В центре комнаты, конечно, Юлия. Она особо взвинчена (каждый раз кажется, что это предел для здорового человека, но вскоре станет ясно, что это не так). На ее высоких, острых скулах – яркий румянец, как два отблеска пламени на очень бледном лице. Она быстро говорит, обращается ко всем сразу, требуя внимания. Но всем тут давно понятно, что люди тянутся сюда уже не к ней, а ради Даши. Не просто люди. Тут всегда только мужчины.

Даша сидит за своим столом. Она никогда не участвует в общем оживленном контакте. Сейчас напряженно смотрит на свой монитор и пытается работать, явно из последних сил. Выглядит она плохо: усталая, удрученная, подавленная, с темными тенями под глазами и запекшимися губами, как во время высокой температуры. Возможно, простудилась ночью.

Вокруг нее суетится по своему обыкновению фотограф Виктор. Он постоянно снимает ее во всех ракурсах и в любой ситуации.

– Отстань от меня, Витя, – вдруг произносит она, в голосе уже звенят слезы. – Ты что, не видишь, что мне плохо?! Я даже не накрашенная и не помню, чтобы причесывалась. Я прошу в третий раз… Ну почему ничего не доходит…

К ним медленно, лениво и мягко, походкой разбуженного тигра подходит очень крупный человек с ярким породистым лицом – правильные черты, большие карие глаза, полные красные губы, которые открывают в улыбке опасные зубы хищника.

– Витя, братан, – произносит он барственным тоном. – Ты начинаешь меня удивлять и напрягать. Почему ты такой нечуткий и недальновидный? Тебе непонятно, что девушка плохо себя чувствует и пытается работать в то время, как ты ее осаждаешь? Скажи мне, Витя, тебе это не понятно?

– Да я… Коля, Даша обычно не возражает, когда я ее снимаю. Ну не могу я пропустить хороший кадр. Но если мешаю… Я просто не заметил, что ей плохо. – Виктор старается говорить легко и непринужденно, но видно, что он занервничал.

– А не пойти ли тебе сейчас подальше от тех мест, в которые я мог бы тебя сейчас отправить, – не меняя интонации барственного баса, произносит Коля. – Или все же проводить?

Виктор краснеет и быстро выходит из кабинета, где воцарилась тишина.

«Интересная публика подобралась у нас, – подумал Антон. – Где еще такие соберутся».

Виктор Погудин – один из самых талантливых людей в своей профессии. Николай Бородянский – неплохой профессиональный аналитик спорта. И еще Бородянский не так давно вышел по УДО. Он сидел по статье «Убийство по неосторожности». Разные вещи рассказывают об этой «неосторожности». Но Коля – племянник ключевого министра. И потому не остался вне профессиональной деятельности, отсидев меньше половины срока. Его представил коллективу сам генеральный директор холдинга Илья Константинович Плотников. Произнес даже трогательный спич о «трагедии, от которой никто не застрахован и которая не должна разрушить судьбу талантливого профессионала». Все внимательно посмотрели на «трагическую» жертву злой судьбы, которая с интересом разглядывала новых коллег очень наглыми глазами, и сделали свои выводы по поводу слов «никто не застрахован». В смысле: надо держаться подальше от этого подарка и не будить зверя, в смысле зэка-убийцу.

Только Антон во время беседы о круге обязанностей нового сотрудника посмел уточнить:

– Так «по неосторожности»?

– Как на духу, гражданин начальник, – рассмеялся Бородянский. – В чем и раскаялся со всем пылом благородной души. Гуманист я на самом деле, что вы, конечно, поняли как умный человек.

…Когда за Виктором закрылась дверь, Бородянский склонился над Дашей, покровительственно накрыл своей огромной ладонью ее руку и даже нежно поцеловал в макушку. Даша вздрогнула и отшатнулась от него с явным отвращением. Какая жалость: у этой без конца осаждаемой девушки все сразу на лице. Николай отстранился и даже улыбнулся, но не только Антон заметил откровенную злобу в его ярких глазах. Он подошел к столу с бутербродами, кофе и бутылкой вина, налил себе бокал, выпил залпом и картинно раскланялся:

– Век бы с вами не расставался, но труба зовет, други мои. Ухожу с надеждой быстро вернуться. Всем хорошего вечера. Не болей, Дашуня.

Ответом ему был коллективный вздох облегчения.

Антон смотрел только на Дашу. Ей было настолько плохо, что она уже явно ничего не читала и не писала. Она, кажется, просто держалась за стол, чтобы не упасть со стула. Ей же, наверное, по-прежнему некуда идти, – в ужасе думал Антон. Насколько было бы проще, если бы не его идиотский порыв. Она бы наверняка согласилась, чтобы он отвез ее к себе. Сам мог бы переночевать хоть в гостинице, чтоб не мешать ей отдохнуть.

– Антон, – заметила его наконец Юля. – Тут у нас такой бедлам, что я даже не сразу тебя заметила. Налить тебе кофе?

– Нет, спасибо. Или налей, попробую, что у тебя получается. Но я на минуту, хотел спросить, может, кто-то в курсе: где сегодня Нестеров? Кабинет закрыт, я его сегодня вообще не видел.

– Ты не в курсе?! – почти взвизгнула Юля. – Ну ты один у нас такой. Влад с утра приехал, а потом его куда-то вызвали. Приехал часа через три с каким-то приятелем, оба поддатые… В общем, у него сегодня большой облом. Его сказочная командировка в Швейцарию на год по каким-то каналам накрылась медным тазом. Отбой. А он уже билет заказал, все было в ажуре. Ты что, не слышал и про командировку?

– Слышал, но забыл и не знал когда. Так он сейчас должен был ехать?

– Ну да! – воскликнула Юля. – Все отменили прямо сегодня утром. Его поставили перед фактом!

Было не совсем ясно: Юля сочувствует товарищу или откровенно радуется его неудаче. Ковальский не сомневался, что второе. Она же так всегда старалась не отпускать его от себя.

Антон пил кофе, поданный ему Юлей, и слушал версии по поводу случившегося с Владом. Все разговоры перекрыл громогласный вывод Юлии:

– Да кончайте вы ерунду городить. Ни при чем тут все объективные обстоятельства, перемены в планах. Просто тот, кто Владу устраивает такие командировки, все и отменил. Тесть это его. Дрессирует он зятя, как бобика. Кнут и пряник. Крутой папаша у Валерии, обманутой дуры. Что-то, видно, пронюхал и с легкостью перекрыл Владику дыхание. Тот сегодня совсем никакой. Поехал напиваться с горя, конечно. Совсем не умеет проигрывать наш гениальный Владик. Ему нужны только победы.

Все старательно отводили взгляды от Юлии. Это было уже не подобие истерики, а она самая в клиническом варианте. Юля жутко смеялась, а в глазах блестели яростные слезы.

«Она знает, что произошло ночью. Вот почему жена Валерия – «обманутая дура», а не потому что у Влада что-то было с Юлей», – понял Антон. Он получил то, за чем пришел.

Даша поднялась со стула, взяла сумку и нетвердо направилась к двери, временами держась за стены.

– Спасибо большое, Юля, – произнес Антон, как будто ничего не смешалось в этом гостеприимном месте. – Кофе, конечно, бурда, но горячий. Принесу тебе рецепт от шеф-повара высочайшего класса. Дело никогда не бывает в качестве и стоимости кофеварки, дело всегда в руках и чутье человека. Надеюсь, через полчаса все вернутся к работе.

Он вышел в коридор в тот момент, когда Даше позвонили. Она ответила, прислонившись к стене.

– Тома! Ты?! Это правда? Я не могу поверить такому счастью. Ты правда уже прилетела? Я пока в офисе, но я спускаюсь вниз. Буду ждать тебя у подъезда… Томочка… Ты едешь сюда? Через десять минут? – Даша заплакала вслух, по-детски. – Я боялась умереть без тебя…

Даша разъединилась, повернулась и улыбнулась сквозь слезы Антону.

– Извините, не заметила вас сразу. Это моя сестра прилетела из командировки. Она там все бросила из-за моего ночного звонка. Сейчас заедет за мной. Я так благодарна вам обоим. Нет даже сил сказать как.

– Я тоже благодарен твоей сестре, – спокойно ответил Антон. – Так ей и скажи. Мой дом – ваш дом. Если понадобится, я всегда могу переночевать или пожить в другом месте. Есть у меня смешная хибара там, где нет людей и, стало быть, бед. И мой совет: пусть сестра вызовет врача: ты совсем больная. В любом случае завтра не вздумай приходить на работу.

– Тома сама все умеет. Она фармацевт, – наконец улыбнулась Даша. – И я побежала, а то зареву опять. Пока, Антон.

Крепость Тамары

Какие-то часы Даша плавала в теплом и нежном озере блаженства. Тяжелые, острые, невыносимо болезненные мысли как будто растаяли в тревожных и родных глазах Томы, в горячей воде ее ванны, вкусных запахах с кухни. Перестало стонать и заходиться в беззвучном плаче сердце, покрытое провалами колото-резаных ран, которые, конечно, никто не залечит. Просто самый родной и самый надежный на земле человек подарил ей передышку от атак разъедающей душу и тело ядовитой смеси, которая и есть, по всему, воздух жизни и перемены судьбы.

Даша лежала в чистой, уютной и мягкой постели, одетая в пушистую, смешную и такую домашнюю пижаму. Тома купила три таких, отличающихся цветом и забавными аппликациями, специально для нее. Наверное, они детские, но никакая другая одежда не казалась Даше настолько удобной, уместной, милой и созданной именно для нее. Это редкое везение, когда стены твоей невидимой одиночки, твоей камеры изощренных пыток разрушает близкий человек, уверенный в своем главном рецепте спасения. Тамара умеет вытаскивать Дашу из тоски, горечи и смятения. Она погружает ее в невесомое облако детской безмятежности. Боже, как когда-то купалась маленькая Даша в обожании, восхищении, любви. Ни за что: просто потому, что родилась у своих людей, которые именно ее и ждали. Просто потому, что они посадили ее, как редкий цветок, в центр своей вселенной. Они все, наверное, упустили из виду, что когда-то придет настоящее взросление, жизнь по суровым правилам войны миров, и сама любовь поменяет свои нежные и светлые очертания. Они не предупредили свою девочку-цветок о том, что, кроме их любви, ей придется встретиться с любовью других людей. Совсем других. И сама суть любви станет другой. Она утратит доброту и понимание. Она вдруг повернется жестоким, беспощадным лицом и испепелит взглядом палача. Потому что она больше не призыв родной души, она лишь оружие в руках обладателя. И ты узнаешь, что любовь к тебе – это чья-то реализованная возможность и потребность требовать, мучить и предавать. Что твой ответ больше никто не слышит, что само твое существование для кого-то только источник боли или сладости твоей казни. Это все так страшно, что Даша больше всего хочет, чтобы не наступил завтрашний день. Ее безжалостно вытолкнули из него.

– Даринка, – заглянула в спальню Тамара. – Не спишь? Это хорошо. Я не стала давать тебе успокоительное, может, выпьешь только на ночь. А пока постарайся просто отдохнуть, посмотри какое-то хорошее или, наоборот, плохое и глупое кино. Меня иногда развлекает именно глупое. Мне нужно выскочить на полчасика в магазин: купить приправы для лобио, горький шоколад для тирамису, хорошие фрукты. Кое-что уже готовится в духовке. Не буду торопиться с ужином, хочу, чтобы ты проголодалась. Телефон со мной. Понадоблюсь – тут же прилечу. Да, если тебе разрешили завтра не выходить на работу, я тоже не пойду. Я же еще считаюсь в командировке. Может, только выскочу по коротким делам. И не думай пока ни о чем. Мы все решим.

Когда Тамара вернулась, Даша смотрела какой-то фильм на большом настенном мониторе. Тамара только заглянула в дверь ее комнаты и быстро ушла в кухню. Перевела там дыхание и строго сказала самой себе: только не сходить с ума. Быть спокойной и уверенной и не ждать, что сестра начнет откровенничать, делиться чем-то очень личным, рассказывать о пережитом стрессе, страдании, о скрытых ото всех причинах и неожиданно тяжелых последствиях. Они обе для этого всего слишком сложные и ранимые люди, знают высокую цену вопроса и опасность ответа. И еще ненадежность, коварство слов, когда все сказанное – вроде так и совершенно не так. Да, пока только отдышаться. Потом будет видно.

Тамара выпила залпом стакан холодной воды. Она бежала с сумками из магазина как на пожар. Вдруг влетела в голову мысль, что Даша без нее может опять впасть в отчаяние и куда-то убежать, как делают раненые звери и смертельно напуганные дети… Они бегут не только от кого-то, их гонит собственный страх. Но Даша дома. Она спокойно смотрит кино и даже немного порозовела.

Тома готовила свои блюда, как к особому приему и на выставку. Накрывала обеденный стол в кухне, мыла и чистила фрукты. Поставила бутылку красного грузинского вина, открыла: пусть вино подышит… Незаметно пролетели часа два. Она вошла к Даше. Та уже выключила монитор, лежала неподвижно и напряженно смотрела в темное окно за ажурной шторой, как будто рассматривала там только ей видимые тени, лица, переплетения дорог.