Крик горностая

Она вопросительно посмотрела на Макса. Александров, поймав ее взгляд, неопределенно покрутил ладонью и пожал плечами, но выражение лица было озадаченным.

Анна пообещала созвониться с детективами назавтра. Макс, дождавшись, пока Аделия попрощается, вздохнул и набрал номер того самого бывшего коллеги:

– Романыч, здоро?во, – хохотнул: – Не говори, что разбудил…

Он коротко хохотнул, улыбка по-мальчишески лукавая и светлая, застыла на его губах.

– Ну, я рад… Слушай, Романыч. Тут такое дело, работенка наклевывается интересная. Ага… Но я пока там свои уши светить не могу. Но был бы рад, если бы ты меня держал в курсе… – Он покосился на Аделию. – Завтра тебе должна дамочка позвонить, Анна Ревель. Ее там не то родственнички на тот свет хотят спровадить, не то в самом деле муж с того света беспокоит.

Взгляд у него стал колким и профессионально «полицейским» – Аделия бесилась из-за него: словно он все про всех заранее знал, а это была ее прерогатива. Холодная усмешка, тяжелая и пронзительная, от нее щекотало под ложечкой и тревожно билось сердце.

– Александров, ты нормальный вообще? Нафига мне чокнутая дамочка?! Мне с ней чего делать?

Откашлявшись, он пробормотал:

– Ну вот она к тебе приедет, ты ее выслушаешь и сам мне скажешь, что с ней делать.

Бывший коллега, выдержав многозначительную паузу, уточнил:

– А если дело стоящее, что я тебе за это буду должен?

Взгляд Макса потеплел, губы растянулись в язвительной усмешке:

– Ты мне и так по гроб жизни должен еще со времен, когда я тебя из банды Го?рика вытаскивал…

– Засранец ты, Александров, никакого благородства в тебе.

* * *

Макс отложил телефон, посмотрел на Аделию.

– Ты довольна?

Девушка кивнула:

– Пока не знаю. Посмотрим на результаты работы этого твоего Романыча, – согласилась уклончиво.

Александров улыбнулся, похлопал ее по коленке:

– Не-не, ты это брось. Романыч – классный чел, хоть и на вольных хлебах, понимаешь?

Аделия не понимала. Максим снисходительно хмыкнул, но развивать тему не стал – сложно гражданским рассказать все непростое и зачастую неприглядное закулисье криминального мира, особенности агентурной сети любого следователя, наличие которой помогает расследовать дело иногда не выходя из кабинета.

– Это хорошо, – выдохнула Аделия. – Знаешь, я отчего-то волнуюсь за эту женщину, Анну Ревель. Она такая… беззащитная, потерянная.

Она пересела ближе к мужу, положила голову ему на грудь. Макс обнял за плечи, задумчиво поглаживал по плечу.

– Просто ты – впечатлительная натура, – сказал.

– Чего это?

– Ну, она пришла, всплакнула, потрясла перед твоим носом носовым платочком, так? Та-ак… Ты и растаяла. И вот уже решаешь ее проблемы.

Аделия отпрянула:

– Макс, мне не нравится, когда ты так говоришь, – у нее округлились глаза. – Это цинично.

Мужчина развел руки, изогнул бровь:

– А я и есть циник, и не скрывал это…

Аделия сбросила его руку, встала.

– Макс, мало того, что ты некрасиво отзываешься о незнакомой тебе женщине, так ты еще и мои умственные способности ставишь под сомнение. По-твоему, я – дура, которой можно так манипулировать?!

Она покраснела, взгляд стал искриться, будто внутри зажгли сразу несколько веточек бенгальского огня.

Макс понимающе кивнул – чем больше Аделия возмущалась, тем меньше ему нравилось ее участие в этой истории.

– Ты, помнится, недавно говорила, что хочешь стать следователем. Так вот… Тебе не хватает холодной головы и объективности. Знаешь, какие песни умеет петь человек, чтобы оправдать собственную трусость, подлость или глупость? – он закатил к потолку глаза и широко улыбнулся: – О-о, это стоит отдельного разговора. Поэтому, что твоя Анна Ревель вместо того, чтобы обсудить свои видения с родственниками, пошла к гадалке, говорит в первую очередь о том, что она нуждается в безоговорочном доверии. Ей не нужна критика и сомнения. Поэтому она пришла туда, где априори готовы поверить в любую дичь, какую она не скажи. Хоть про зеленых человечков или драконов.

Он раздражающе ласково улыбнулся, чем выбесил Аделию еще больше:

– Как у тебя замечательно все получается! – она всплеснула руками. – Все кругом доверчивые и мнительные дурочки, один ты – тонко устроенный организм, которому не свойственны ошибки и человеческие слабости…

Макс понял, что перегнул палку – вот эта его извечная расслабленность дома, когда кажется, что тут можно быть самим собой и говорить, что думаешь, особенно не выбирая выражения – не на службе же, – постоянно выходит ему боком. «Ой, дурак!», – отругал себя и примирительно воздел руки:

– Адель, я не то хотел сказать!

– Но сказал именно это!

Аделия развернулась и вышла из комнаты. Он слышал ее сердитые шаги по коридору, как они удаляются и стихают в кухне.

– Н-да, Александров, ты опять вляпался… Вечно ты, то в говно, то в партию…

Вздохнув, он встал и пошел на кухню.

Аделия сидела за столом, спиной ко входу. Он поскребся по косяку:

– Не убьешь?

Она фыркнула, повела плечом, как дикая кошка, на которую брызнули водой, но не обернулась. Макс прошел к столу, почесал подушечкой указательного пальца между лопатками.

– Мур? – спросил.

Аделия не ответила, продолжала сидеть, уткнувшись в кружку с чаем. Макс встал позади, погладил плечи, чуть надавил, массируя. Спрятал улыбку, заметив, как жена выпрямилась, подставляя ему спину.

– Я все еще сердита, – предупредила.