Непростые истории о самом главном, сборник рассказов. Современная проза

Пришли друзья, поинтересовались, что и как. Все нормально, сказала я.

И мне поверили. Люди склонны верить во всякую чушь.

Пришла маленькая Ли.

– Тебе плохо… – сказала она. – Расскажи мне…

А что я могла ей рассказать?

О том, как я вошла в зал и увидела стоящий на двух табуретках гроб, обитый бордовой тканью под бархат (поминальный шик!), о том, какой непохожей на себя живую показалась мне бабушка, о скольких пережитых страданиях говорило её лицо и сколько своей вины ощутила я в этих страданиях?

Нет, я не могу этого рассказать!

Быть может, рассказать о том, как собрались вокруг гроба родственники, как поначалу плакали-причитали, а потом потихоньку начали обсуждать собственные дела и заботы, спорить и ссориться?

Пожалуй, и этого я не расскажу.

И уж тем более не рассказать о том – запредельном, – как ночью я читала над гробом «Псалтирь» (сама вызвалась). Как дрожали пламя свечи и мой голос, как страшно было отвести от букв взгляд, чтобы он ненароком не попал туда, куда нельзя было смотреть – в темноту.

Когда я была маленькой, мне делалось ужасно страшно, если дверь в спальню оставляли на ночь открытой. Мне казалось, что там, в дверном проеме, могло вдруг появиться что-то огромное и страшное… непонятное и жуткое… нечто?..ничто… о, я была очень проницательна, я его верно чувствовала! Его не было – я ощущала саму возможность его прихода – и сжималась от ужаса.

Теперь оно пришло… Дверь была открыта – каждая открытая дверь имеет притягательную силу, но сила этой способна сломить и разум, и волю… для этой силы нет времени – потому что ты все равно принадлежишь ей… И отчаянно колотящееся у тебя внутри «не сейчас! не сейчас!» – жалкое бултыхание в трясине неизбежности. Неважно, когда. Неважно где. Безразлично.

Открывается тьма – где ни лиц, ни домов, ни дерев – и глотает тебя – ни тебя…

Неужели это только дверь – за которой соседняя комната? Той ночью я сомневалась в существовании соседней комнаты.

Я ничего не расскажу тебе, Ли. Нельзя рассказать ничего…

Но она продолжает тормошить меня:

– Тебе надо поговорить… просто начни говорить…

– Да отстань ты! Не лезь, ради бога…

Я встаю от стола (чай, печеньки – типа дружеская встреча) и подхожу к окну. Идет снег. Я люблю снег, но этой зимой – с ним явный перебор.

– Опять, – уныло говорю я. – Опять снег… Ни пройти, ни проехать… Завалило все… К кладбищу даже тропинки не протоптано… Снегу – по колено… Идем – след в след… Два могильщика гроб несут, тихо матерясь, а третий… – Меня уже начинает трясти. – Третий несет крест – черный железный крест. Идет впереди меня… и колени так высоко вскидывает… как аист… это смешно, понимаешь? Это очень смешно! – Я уже реву: катятся слёзы, хлюпает соплями нос, и сердце стучит – как в дверь, захлопнувшуюся навеки. – А у нас земля такая, не земля – один песок… Могила – желтая квадратная яма… засыпали – и всё… Почему?.. Почему так? Зачем? – Слезы вдруг остановились, сердце замерло. – Зачем я её оставила?

Я еще долго плакала.

Зимний пейзаж все так же безучастно стоял за окном. Двигались люди, собаки, машины. Садилось солнце.

А потом я спросила:

– А как у тебя дела?

Пили чай с печеньками (дружеская встреча).

– Мне лет пять или шесть было, когда она мне показала пакет, где у неё было отложено «погребальное» – платье, платок, тапочки. А тапочки, Ли, прелесть какие хорошенькие, красные, бисером расшитые! Как я их у неё выпрашивала! А она – ни в какую! Я тогда и подумала: «Ну, бабушка! Ты сначала умри…».

– А… «Вот тогда я и буду твою швейную машинку вертеть!».

Мы смеемся. Есть такой смех – не оскорбляющий скорби. Жизнь, шаловливое дитя, напроказило, а теперь ластится, в глаза заглядывает – а любя, разве не простишь?

– В тех тапочках её и похоронили… Только пришлось их разрезать: ноги у неё сильно распухли… Но все равно – очень красивые тапочки… бабуля модница была… и хозяйка: шила, вязала, вышивала, пироги какие пекла – с капустой, с ливером, с яблоками! Эх… ты бери, бери печенье!..

– Беру, беру!

– Так как там все-таки твои дела? Ну, помимо работы…

– Да всё по-прежнему… – маленькая Ли отводит взгляд в сторону. Ага!

– Нет, я же вижу…

– Да что ты видишь?

– Всё я вижу! Нимб у тебя набекрень!

– Чего?

– Того! Колись давай! А то я обижусь!

– Ну… эээ… мне кажется, я влюбилась!

– Я так и знала!

Жизнь – мудрый старец, все знает, все понимает, ничему не удивляется…

Улыбается – чуть грустно и чуть лукаво. Любя.

Я наскребла денег на новый компьютер (слава богу, не пришлось одалживать у Ли). Хватило, правда, только на старый – б/у, с кучей разных косяков, но все-таки это лучше, чем ничего. Сейчас вот я стучу по его клавиатуре. Новый рассказ. Я не творческая – я просто так живу. И уж конечно я никуда это не понесу, глупенькая Ли, ни в какое издательство. Я просто это напишу – ему большего не надо.

Надо браться за учёбу. Искать работу.

Нет ни сил, ни желания.

– Я не могу! – говорю я.

– Большой город – не место для депрессий! – отвечают друзья.

– Ты сможешь… ты оптимист! – говорит маленькая Ли. – И ты тоже непременно влюбишься, я знаю!

– Дураки вы все, – злобно отвечаю я. – А влюбляться я не стану принципиально! Я даже морячку симпатичному телефон неправильный дала.

Но вот об этом я все-таки чуточку жалею.

Прошлой ночью мне снилась бабушка. Молодая и красивая, в нарядном платье. Она вязала большое разноцветное покрывало и объясняла мне, как это делается. Учила.