Непростые истории 3. В стране чудес

В воздухе плывет незнакомый смолистый запах.

Дома помогаю Юльке купать малышку. Голенькая Сюня напоминает забавного обезьяньего детёныша. Она блаженно обмирает в теплой воде и обиженно плачет, когда я её оттуда достаю. Успокаивается только тогда, когда Юлька дает ей грудь.

После кормления Сюня, наконец, засыпает.

Зевота раздирает челюсти. Сажусь на край неубранной кровати. Притягиваю к себе Юльку. Расстегиваю на ней халатик. Кладу руку на набухшую грудь в старом, застиранном лифчике. Прижимаюсь щекой к мягкому животу. Целую кожу у кромки трусиков.

– Дим, сил нет, – виновато шепчет Юлька, – не сегодня, а?

Сижу с друзьями в баре на Остоженке. Вечер пятницы – святое время даже для молодого папаши. Баюкаю в руках стакан c виски. Петрович заглатывает вторую бутылку Короны. Олежек, эстет, грызет маслину из мартини.

Впервые за несколько недель удалось по-настоящему расслабиться.

В баре очень шумно. Чтобы тебя услышали соседи по столику, приходиться напрягаться. Но когда знаком с людьми со школьной скамьи, то и помолчать друг с другом приятно.

Олежек вертит кудрявой головой – выискивает хорошеньких молодых женщин. Я так никогда не умел – знакомиться на ходу. Со всеми и каждым. Каждые три месяца у Олежки новая пассия. И каждая следующая – красивее предыдущей. И ни в одну он не влюблён. Умеют же некоторые устраиваться.

Петрович подносит к близоруким глазам телефон, мрачнеет и пробирается к выходу. Его жена против походов в бар. Сейчас Петрович будет ей врать, что задержался на работе.

– Можно?

На освободившееся место опускается Артемида. Закидывает ногу на ногу, обнажая круглые коленки. Стопа в тонкой кожаной сандалии покачивается над грязным полом. В точёной руке – золотой, тяжёлый на вид, кубок.

– Любите вы, смертные, пить всякую дрянь

Голос у Артемиды глубокий и низкий. Красивый.

Сижу как дурак. Не знаю, что ей ответить.

Мадам, вы сегодня прекрасно выглядите.

Откуда вы взялись на мою голову?

Что есть, то и пьём.

– Дима, ты абсолютно неинтересный, неотесанный болван. Олежек бы сразу нашелся, что сказать. Но Олежек занят окружающими нас девушками. Артемида заливисто смеется, сверкая детскими мелкими зубами. Яркие губы блестят розовым атласом. Бьётся на шее голубая жилка.

Она встаёт с пластикового стула, наклоняется и неожиданно крепко целует меня в губы.

Быстро выпрямляется и, отступив от столика, растворяется в толпе.

Губы горят, словно присыпанные перцем.

– Чего это у тебя вид такой обалделый? – интересуется вернувшийся Петрович. – И чем это здесь так хорошо пахнет?

Отпираю дверь в квартиру. В коридоре стоит запах котлет.

Юлька и её мама, Наталья Игоревна, склонились над пеленальным столиком. Тихо переговариваясь, мажут малышке розовую попу какой-то белой дрянью. Сюня с иступленным наслаждением сосёт свой кулак.

Наталья Игоревна меня не жалует. Считает, что Юлька слишком рано выскочила замуж. А могла бы дождаться кого-нибудь получше.

– Что-то ты сегодня задержался… – ненавязчиво уточняет моя тёща. У Юльки сияют глаза.

– Дим, нас мама отпускает на несколько часов. Пойдем в кино, да?

Смотрю на смартфоне время сеансов. Юлька хватает куртку, и мы выскакиваем в морозный вечер. До кинотеатра совсем близко. Мы идём пешком. Хрупает под ногами снег.

Юлька радуется, как девчонка. Покупает себе попкорн, большой стакан колы. Во время сеанса, в самый душещипательный момент, вцепляется мне в коленку.

Возвращаемся не торопясь. Идёт снег.

– Поцелуй меня! – требует Юлька. Смеется и закидывает мне руки за шею. Для этого ей приходится встать на носки.

Мы стоим посреди улицы и обнимаемся, как зелёные подростки. Щёки у Юльки холодные и солёные от слез. Накрываю ее губы своими, ещё присыпанными крошкой перца.

Дома Наталья Игоревна ходит из угла в угол с истошно вопящей Сюней на руках. С облегчением отдает внучку Юльке и идёт одеваться.

Отвожу её домой. Уставшая тёща всю дорогу молчит. За что я ей очень благодарен.

Возвращаюсь около часа ночи. Паркую машину. Тру уставшие глаза.

На пассажирском сидении откинулась на спинку Артемида. Вьющиеся волосы выбились из прически и падают на лоб и щеки. На нежных скулах проступает лёгкий румянец. Белый хитон совсем не прикрывает груди. Лука и колчана со стрелами я не вижу

– Идём со мной! – требует Артемида. – Вчера я о тебе не знала, завтра я о тебе не вспомню. Но сегодня ты моя прихоть, смертный. Радуйся, ты попадёшь в мир нектара, мяты и вечной весны.

Машинально давлю на тормоз.

– …Меня дома ждут.

Артемида сердито хмурит брови.

– Ты не понимаешь, смертный, тебя зовёт с собой богиня. Другого шанса не будет. Без меня ты никогда не попадёшь за Хрустальную Грань. Никто по эту сторону не сможет дать тебе столько, сколько я. И я не привыкла уговаривать, смертный. Да?

– Нет, но…

Артемида перегибается через сидение и с силой нажимает на кнопку гудка. Пронзительный вой давит на уши.

А Артемиды уже нет. Исчезла.

Мне не нравится, когда меня называют смертным. У меня есть имя. И у меня есть Юлька.

Почему-то у меня ощущение, будто я опоздал на последнюю электричку.

Качу тележку между полок в супермаркете, поминутно сверяясь со списком. Куриные грудки, яйца, хлеб, яблоки. Мясо? Нет, что-то сегодня оно очень дорогое.

Ловлю себя на том, что все время оглядываюсь по сторонам. Жду.

Жди-жди, Дима. Жди у моря погоды. Только зачем? Сказать, как она тебе безразлична? Ха!