– А сестра у нее Марьюшка, знаем ее. Ты – не Марьюшка, – донимал вопросами рыжий конопатый пацан.
– Так я и не Марьюшка, Катей меня зовут.
– А откуда ты?
– А ну, брысь, мелюзга! – из-за ворот своего дома показалась Ярослава, грозно крикнула: – А то мороку сейчас напущу!
Ребятишки с визгом разбежались, попрятались за соседскими воротами. Старик только пригревшийся на завалинке, седой, с широким шрамом через всю щеку, только неодобрительно крякнул:
– Ох, Ярослава, доскачешься у меня. Бабке-то твоей кажу, что ребятишек пужаешь!
Ярушка покраснела:
– Да я шучу же, дядь Макар. Доброго тебе здоровьичка.
Старик только головой покачал. Ярослава же, торопливо дернула Катю за рукав, уводя в сторону центральной улицы.
Катю словно в пчелиный улей с головой нырнула: улица оказалась шумной и многолюдной. По широкой, выложенной тяжелыми деревянными плахами, проезжей части, громыхая, тянулись повозки, горланили возничие, шумно фыркали лошади, перекрикивая весь этот гомони и скрип, раздавал распоряжения воин, вокруг которого уже сформировался небольшой конный отряд.
Да еще Ярушка рядом трещала без умолку, словно чумной экскурсовод:
– А это дом старосты, Матвея Кузьмича, – показывала она куда-то вправо, где высился красивый дом с небольшой башенкой-флюгерем. – А том, за повотором, – Ярослава дернула Катю за рукав, – греческая слобода.
– Это как? – не поняла Катя. – Греки, что ль живут?
– Ну да.
Катя с любопытством вытянула шею: через центральную, широкую улицу, по которой тянулись с грохотом груженые телеги, суетились несколько всадников, понукая замешкавшийся обоз, уходила тонкая улочка, вся в кустах сирени.
По ней, величественно выглядывали из-за массивных оград, добротные дома, крытые красной черепичными крышами, с затейливыми фигурками на острых шпилях. Правда, на сколько хватало взгляда, дома выглядели немного заброшенно, а некоторые так и вовсе оказались заколочены.
– А что, не живет там никто?
Ярушка посмотрела на дома:
– Да, почитай, что никто. Многие съехали.
– А отчего? Домой захотелось? – и Катя покраснела из-за по-детски наивного вопроса.
Ярушка бросила задумчивый взгляд на мужика: его телега перегородила дорогу, а он торопливо, под окрики вооруженного всадника, пристраивал в телегу упавший с обоза серый мешок, и ворчал:
– Да не ори-ж ты, как на пожарище, деток понапужаешь!
На мешках, испуганно прижав голову к матери, сидело двое ребятишек, третьего, еще совсем кроху, женщина прижимала к груди.
Ярушка кивнула на них:
– Видишь, и эти едут…
– Куда?
Ярослава вздохнула:
– А куда глаза глядят… Знамо дело, на север.
– А там что?
Ярослава искоса на нее глянула, будто рублем одарила:
– А там джунгар нету. Вот, по теплу народ-то и едет. Пока более-менее безопасно.
– Джунгары – это кто? – Катя не могла сообразить, кто бы это мог быть.
Ярослава неопределенно махнула рукой на юг:
– Народ такой, очень злобный и воинственный. Все набегами живут. И нам, и соседям достается. Стену построили от Иртыша до Тобола, спокойнее стало. Да все равно народ едет, куда спокойнее.
Девочки свернули к северным воротам Тавды, мимо снующих туда-сюда ребятишек, пастушка лет десяти, загонявшего корову хозяевам. Белобрысый, он махнул Ярушке рукой:
– Ярушка! Стой! Ты далече собралась? Завтра ж жаб якутских привезут!
Катя вздернула брови – вот еще один про жаб говорит.
– Привет, Митря, – величественно кивнула Ярослава, чуть сбавляя шаг. – Помню я.
– А-а-а, – паренек разочарованно вздохнул и пошел с ними, подталкивая вперед корову с большим белым пятном на ухе.
Ярослава, при этом, выглядела озадаченно и даже расстроено. По всему видно, якутские жабы – вещь редкая в здешний местах, и ждала их она давно. Она закусила губу и недовольно сопела, то и дело поглядывая на рыжего Митрю. Вдруг она схватила его за рукав:
– Ты знаешь что. Коли не будет меня, возьми и на мою долю, я дней через пять точно буду. Да смотри, без меня не начинай!!!
Парнишка медленно кивнул и побежал по дороге дальше, но, пробежав пару метров, вернулся. Веснушки краснели на улыбчивом лице:
– Яруш…
– Чего? – Ярослава прищурилась. Митря медлил, поглядывая то на незнакомую ему Катю, но в высокое голубое небо. – Да не томи ты!
– Можно я скажу, будто всех жаб для тебя прикупил?
Ярослава подбоченилась и остановилась совсем:
– С чего бы это?
Митря моргнул:
– Да меня больно мамка ругает за живность всяческую… А жаб – так вообще не шибко уважает. А коли ты куда собираешься, так я б их у тебя схоронил до твоего возвращения.
Ярослава, кажется, ожидала нечто подобное. Не поведя бровью, она снова стала величественной и спокойной: