Поминки по уходящему году

Одноглазая сначала вскинулась кокетливо, потом, наверное, вспомнив о своём непрезентабельном виде, снова ссутулилась над разделочной доской и сказала с досадой:

– Да брось ты, Люська, эти китайские церемонии! Мы тут не в гимназии твоей, а в общаге! Как вас, Дима или Митя? Дима? Вот и прекрасно! А мы – просто Даша, Люся, Шура и Реня.

– Как голова, получше? Сейчас чайник поставлю, – встала Люся.

– Я за Юльку тревожусь, – сказал он, зайдя за ней на кухню. – Телефон весь день недоступен.

– Ну, во-первых, она в театре. Сегодня у них премьерный спектакль. Потом они засядут в буфете и будут спорить о прекрасном, то есть Юлька будет громить актёрские и режиссёрские неудачи. Принцессу там играет нынешняя прима Лика Полторак, поэтому грома будет много. Потом Юлька будет нагло клеить нынешнего фаворита примы. А кто у нас фаворит, Даша?

– Гарик, – засмеялась Даша.

– Ну, слава богу, совершеннолетний. Значит, что у нас потом? В зависимости от исхода поединка они перемещаются или в кабак, или на хату. Так что дай бог, если завтра к обеду здесь появится. Ваня, ты обиделся? Но ведь Юлька – она такая, и другой не будет. Тётя Таня знаешь, как её звала? Тучка золотая.

– И что?

– Ох, поколение! Залезь в интернет, прочитай Лермонтова. Дима, не волнуйтесь, попробую через театр с ней связаться… о, господи, а я думаю, чего это мне отец Гаранин не перезвонил. А у меня, оказывается, телефон сел. Давайте почаёвничаем, пока телефон на подзарядке.

Чаепитие тянуло на полноценный ужин. Ванька, несмотря на то, что обиделся за Юльку, сметал со стола всё подряд. Да и остальные на аппетит не жаловались. Кроме сухощавой брюнетки со странным именем Реня, которая сидела над чашкой, подпершись рукой. Дмитрий поглядывал на неё и гадал, как её полностью зовут: Рене? Рогнеда? Революция? А может. Ирен?

Толстушка Люся с состраданием поглядывала на подругу, а потом просияла, вскочила, покопалась в шкафу и сунула ей в руки какой-то буклет: «На, дарю!»

– Что это?

– Путёвка в санаторий «Лесной». С тридцатого по восьмое. Сразу предупреждаю: это не то, что тебе Дашка рекомендовала. Ни крепких парней-нефтяников, ни пузатых, но богатых банкиров там не будет. Но будет новогодний банкет. Отдыхают там преимущественно дамы среднего возраста, средней упитанности и среднего достатка. Мне ехать не хочется, потому что поездку организовала группа пожилых учительниц из нашей школы. Они и путёвку мне навязали. Жизни не дадут, будут всяких женихов приискивать. А тебя они не знают. Будешь есть, пить, отсыпаться, гулять по лесу. Если спортом заняться – пожалуйста! Бассейн каждый день. Видишь, есть прокат лыж, саней и коньков. Ну?

– У меня дежурство четвёртого в ночь…

– Попроси, чтобы кто-нибудь заменил! И не говори, что неудобно, на тебе вся больница ездит! Во, звонок! А я-то ещё думаю, что-то удивительно, что никто не беспокоит… главный? Вот и скажи, что уезжаешь в Париж!

Главный просил срочно выйти сегодня в ночь, а Реня потребовала, чтобы за это кто-нибудь заменил её четвёртого. Дальше началась женская суматоха со сбором вещей, примеркой с последующей демонстрацией и сетованиями по поводу отсутствия времени, чтобы в парикмахерскую сходить. Вещи она брала с собой, чтобы с дежурства – и сразу на автобус. Дмитрия немного стала раздражать эта Люсина готовность услужить всем, вон, даже деньги за путёвку взяла после долгого отнекиванья. Но перед тем, как Рене уйти, она вдруг сурово сказала:

– У меня непременные условия. Во-первых, чтобы в твоей квартире не оставалось ни копейки! И не возбухай, что твой Валерочка честный человек. Честный человек не уехал бы от тебя на машине, кредит за которую тебе ещё платить и платить! А теперь ещё его фее надо колечко на Новый год дарить. Он не то, что украдёт, он взаймы возьмёт. Но потом не вернёт. Последний платёж по кредиту опять ты платила? Ведь не отдал? Во-вторых, не рассказывай никому, что ты врач, а то затаскают по свиданиям, где вместо интима будут пытаться тебе свой геморрой показать. В-третьих, телефон сдать! Маму предупреди, что на праздники позвонить не сможешь – и давай его сюда. Для связи возьмёшь тёти Танин.

– Покойницы?

– И что? На случай, если что-то экстренное, я могу тебе на него позвонить. И номера наши там есть. А вот твоего Валерочки нет. И мамочки его бессовестной, и сестрицы наглой. Возьми тайм-аут, приди в себя!

Реня вздохнула, бросила сумку и ушла. Через пару минут вернулась со свёртками:

– На. Это деньги, спрячь. Телефон. А это я к сорока дням портрет тёти Тани сделала. С чёрной ленточкой. Поставишь в холле на полочку.

Люся обняла её на прощание и повернулась к Дмитрию:

– Так, начнём облаву на Юльку.

Она обзвонила работников театра, которые по долгу службы находились вне зала: гримёршу, костюмершу, вахтёра. Они ей выловили актрису, не занятую в нынешнем спектакле и вышедшую из зала, чтобы позвонить. Почему-то она не желала выдёргивать Юльку из ложи. Люся терпеливо объясняла, что родственники волнуются. Не очень толковая собеседница стала, видимо, выспрашивать, что за родственники. Люся засмеялась:

– Мне прямо при нём его описывать? Ну, если кратко, на ум приходят почему-то слова: «Уж ты гой еси, добрый молодец»… нет, Наташа, вряд ли тебе обломится, добрые молодцы предпочитают шамаханских цариц, этаких брюнеток с раскосыми глазами.

Ванька прыснул, вспомнив Димину последнюю подругу Аллу Исмаилову. Отец показал ему кулак. Но тут Юльку всё же выдернули из зала, и она наконец-то включила телефон. Легкомысленная сестрица прощебетала, что у неё всё в порядке, что вернётся нескоро, потому что ей крайне важно пообщаться с коллегами. И, не слушая его упрёков, снова отключилась.

– Пошли спать, Ванька, – сказал он сыну. – Дураками мы были, что сорвались из дома с этой вертихвосткой. И в Ефимовске мы были никому не нужны, и здесь могли на улице оказаться, если бы не добрейшая наша Людмила Павловна. Утром уедем, а то дома ещё ёлки нет.

– Людмила Павловна, а что значит «гой еси»? – продолжал веселиться мальчишка.

– На то несколько толкований имеется. Лично мне нравится еврейский вариант. На иврите «гой» значит чужой. То есть баба-яга говорит проезжему молодцу: «Знать я тебя не знаю, поэтому интересуюсь, какого лешего ты в нашем лесу делаешь?»

– Вы, наверное, литературу преподаёте?

– Нет, физику.

Владимир

Машина остановилась. Владимир Сергеевич сунул папку со сметой на реконструкцию второго цеха и вылез из машины, кивнув Никите:

– До завтра!

– А…

– Ты хочешь сказать, что завтра суббота? Так мы сегодня практически не работали. С тридцать первого – длинные каникулы, а завтра рабочая суббота. Если зарез, решай с гаражом.

Когда он разувался в прихожей, из зала выплыла мать:

– Господи, где-то в лесу медведь сдох! Два часа – а ты уже дома!

– Мам, а поесть можно?

Он хлебал суп и думал о том, как уговорить главного инженера не уходить на пенсию хотя бы ещё год. И на чью сторону встанет на завтрашнем совете Каретников. И о том, кого усадить на место помощника вместо Тамары Ивановны, которая так некстати потребовала очередной отпуск. Звуковым фоном была патетическая речь матери о плохой учёбе Славы.

– Может, отвезти его к Лиле на каникулы? – перебил он её.

– Володя, ну как ты можешь?!

– А что? У меня времени практически не будет. Что ему одному тут париться?

– А меня ты уже за человека не считаешь?

– Ну, мы с тобой ископаемые для пацана. А у матери муж молодой, ребёнок маленький. Может, они ему более подходящая компания?

– К этой… шалаве, – мать воздухом захлебнулась.

– Ну зачем ты так? Ведь мы по моей вине разбежались.

– Она ребёнка бросила!

– Не бросила, мы с тобой ей его не отдали. А может, зря? Слава!

Сын нога за ногу выполз на кухню: