Я мысленно крякнул, но знал, как мнителен мой друг, и решил пока от выпивки не отказываться – обманутый в лучших чувствах Крокозябра за себя не ручался.
– Ну, как жизнь? – допрашивал меня Крокозябра. – Как дочка? Уже говорит?
– Говорит? – я саркастически засмеялся. – Да будет тебе известно, что пить, курить, говорить и воровать она начала одновременно! Правда, курить мы ее потом отучили под гипнозом, но только табак. Впрочем, это совсем не интересно.
– Эх, профессор! – расчувствовался мой друг, и струи едкой жидкости, хлынувшие из его глаз, прожгли неаккуратные дыры в скатерти и столешнице. – Детишки растут, а мы с тобой?
– Все те же, Крокозябра, – утешил его я. – Ты-то уж, во всяком случае.
– Да! – усы у моего друга встали дыбом. – Мы с тобой, Зелезнев, еще заткнем их всех за пояса!
В доказательство своих слов он схватил щупальцем сидящую напротив туристку и одним махом сунул ее за свой роскошный кушак.
– Крокозябра, что ты наделал? – воскликнул я. – Тебя неправильно поймут!
– Пардон, пардон, – мой друг извлек из-за пояса истошно верещащую туристку. – Тысяча извинений. Великий археолог современности Крокозябра просит прощения!
Несчастная заверещала еще громче.
– Зелезнев, – обратился ко мне Крокозябра. – У меня нет слов. Скажи этой юной леди, что, если она не закроет пасть, я открою свою, и буду вынужден заявить: «Извините, но мои зубы на вашей шее!»
К счастью, туристка уловила слова моего друга, потому что тут же замолкла и пулей вылетела из ресторана.
– Исключительно возбудимое существо, – заметил Крокозябра, садясь на стул. – Ей надо лечиться электричеством. И чем больше вольт – тем лучше.
– Пойдем отсюда, – предложил я. – Нам лишние неприятности ни к чему.
– А что, здесь кто-то собирается устроить нам неприятности? – кротко спросил Крокозябра.
– Ладно, это я так, не подумавши, ляпнул, – пришлось покаяться мне.
Мы помолчали, вспоминая прошлое. Робот-официант подкатил к нам тележку с валерьянкой, супом и салатом. Салат Крокозябра отдал мне, а суп тут же пролил себе на головогрудь, изукрасив ее капустой и луком. Затем, обратив внимание на тележку, он заметил:
– А почему здесь триста девяносто восемь чашек, а не четыреста?
– Четыреста, – заявил непроницаемым тоном робот. – У нас все точно. Как в аптеке.
– Аптека, – и археолог, покосившись на официанта, принялся считать. Пять раз он сбивался, выпускал едкий дым из ноздрей и ушей, после чего вновь начинал считать, бормоча и загибая щупальца.
– Крокозябра, – решил отвлечь его я. – Ты уже весь ресторан завонял. Прекрати, пожалуйста.
– Они меня еще будут учить считать! – шумел археолог. – Аптекари!
Наконец он унялся. К счастью, он, видимо, забыл, что спиртное предназначалось мне, и приступил к осушению чашек. Выпив полсотни, он посмотрел на меня полными вселенской скорби глазами, упер уши в лапы и заплакал.
– Все меня ненавидят, – хныкал он, трубя в ужасный носовой платок. – Меня никто не любит!
– Да ты гонишь! – вспомнил я словечко славных институских времен. – Все тебя любят, Крокозябра! Только в душе.
– Ну да, – уныло отозвался мой друг. – Всюду ложь, воровство и обман. И сквозняки!
– Балда, – убеждал его я. – Ты самый замечательный археолог в мире! Вот скажи мне, у какого еще археолога есть такие прекрасные густые волосы в носу? А эти усы? Боже, какие усы! Я бы все отдал, чтобы иметь такие! Причем заметь, что я еще ни слова не сказал о твоих щупальцах! Разве я не прав?
– Ты преувеличиваешь, – прогнусил явно польщенный Крокозябра.
– Таких археологов ни на одной планете больше нет! – убежденно сказал я. – Разве что на твоей.
– Да! – приосанился мой друг. – На Барбароссе мне уж точно нет равных!
Воодушевленный таким выводом, он осушил еще с сотню чашек, после чего посмотрел на меня мутным взглядом.
– Так. Мы с вами не беседовали вчера? – спросил он заплетающимся языком.
– Крокозябра, ты тупишь, – и я сунул ему свою порцию салата. – Кто же пьет, не закусывая?
Великий археолог, увозившись салатом по уши, одарил меня чуть более осмысленным взглядом.
– Раз ты ко мне так, то и я, – невнятно пообещал он. – Вот ты слышал о планете Капитанов?
– Постой-ка… Нет, не слышал. А что?
– Ничего. Я тоже не слышал. А хотелось бы… – и Крокозябра вновь загрустил, роняя шипящие слезы в валерьянку.
– Возможно, я мешаю, – раздался вдруг жестяной голос за нашими спинами. – Но, мне кажется, я смог бы удовлетворить ваше желание.
– Смог бы, – тяжело вздохнул мой друг. – Валерьянки. Еще столько же. И два салата без супа.
– Вы не поняли, – продребезжал официант. – Я кое-что знаю о планете Капитанов.
– Это превосходно! – всплеснул руками я. – Скорее, расскажите нам о ней!
– Ага, – раскатисто поддакнул мне Крокозябра. – А заодно и о том, где ты достал столь ценную и редкую информацию.
– Не могу, – закатив линзы, отозвался робот. – Она мне слишком дорого обошлась.
– Жизнь? – воздел брови археолог.
– Что вы! Намного дороже! Два звездолета и чертеж новейшей сантехнической системы «Гусак-8»!
– Несмертельно, – заключил Крокозябра. – А вот как насчет поиграть твоей оторванной башкой в боулинг? Или провести блиц-соревнование по скоростной резке официантов плазменными резаками?
Официант задрожал так, что его хромированные запчасти загремели друг об друга.
– Итак? – и мой друг жахнул сразу три кружки.
Робот подкрутил разболтавшиеся от дрожи детали, скрестил железные пальцы и начал:
– Итак, в секторе 19—4, условно именуемом «Мушиные крапинки», есть небольшая необитаемая планетка…