– Видите ли, для меня это не просто работа, – заявил он. – Это нечто большее. Более глубокое и личное.
– Понимаю! – я кивнул головой. – Для вас, как для настоящего профессионала фотография – это вид искусства. Не так ли?
Мужчина согласился, но добавил:
– Искусство – это слишком мелко и узко. Я склонен считать это целой отраслью культуры. Направлением, определяющим содержание целых пластов в развитии человеческой цивилизации.
– Ух ты! Масштабно! Такой подход к собственному ремеслу делает вам честь! – я невольно усмехнулся, произнося эти слова.
Михаил тут же мимически отобразил негативную реакцию на мое высказывание. Прочитав это, я поспешил извиниться:
– Не обижайтесь! Я с искренним уважением всегда относился к тем, кто живет своей профессией.
Хозяин квартиры насупившись заерзал на старой деревянной табуретке.
– Дело не в этом! – буркнул он.
– А в чем?
– Фотография – это не ремесло! И не профессия!
– Призвание?
– Если хотите, то да! Призвание, определяемое способностями и талантом. Этому невозможно научиться, я считаю.
– Дар, полученный от рождения? – я старался смотреть на своего собеседника с серьезным выражением на лице.
Он кивнул, многозначительно прикрыв глаза.
– Я понял. Вы художник, – продолжил я. – Чего же вам тогда не хватает?
– С чего вы это взяли? – он встал на ноги и отошел к окну. На улице за занавесками шел дождь и струи воды ручьями стекали снаружи по стеклу. – Мне всего хватает. У меня есть я и мое творчество!
– Еще одна самодостаточная личность, довольствующаяся собой! – пробурчал я себе под нос.
– Что вы сказали?
– Нет, нет! Ничего! – чай в моей чашке оказался очень неплохим, и я продолжал с удовольствием угощаться. – Значит все у вас в порядке?
– Абсолютно! – отозвался он, не поворачиваясь.
– Тогда зачем я здесь?
Фотограф пожал плечами.
– Откуда я знаю? Вам виднее! Но я не врал, когда говорил, что рад вашему визиту.
– Тогда почему вы меня не пускаете в комнату?
Михаил замолчал и плечи его опустились. Он, как будто, сжался в комок.
– Говорите, не стесняйтесь! – подбодрил его я. – Мне можно, вы же знаете. Все равно рано или поздно мне станет известно.
Хозяин постоял еще немного, а потом решительно повернулся и указал рукой в коридор.
– Пройдемте за мной!
– Может для начала закончим чаепитие? – попросил я.
– Ну нет! Прямо сейчас!
Я подчинился, и мы оказались в комнате. Михаил распахнул двустворчатые двери и широким жестом констатировал то, что я увидел.
В помещении была только старая полуторная кровать с неубранной постелью, платяной шкаф и телевизор на полу. Остальное пространство можно было условно разделить на две части. В одной стояли и лежали в хаотичном порядке всевозможные устройства, связанные с фотоделом. Это были штативы, камеры различного формата и какой-то хлам неизвестного мне назначения. Были даже совершенно устаревшие во всех смыслах коробочки с фотопленкой.
Вторая же часть неожиданно оказалась мастерской живописца.
Я был искренне изумлен.
– Вы пишите картины? – удивленно протянул я.
С плохо скрываемой гордостью Михаил кивнул головой и потом добавил.
– Картину.
– Что? – я оглянулся по сторонам.
– Одну картину, пояснил он, – мне этого вполне достаточно.
Я снова огляделся. На стенах, мольбертах, которых было как минимум три, даже на полу размещались многочисленные рисунки. Некоторые из них были только карандашными набросками, другие же являлись вполне законченными произведениями.
– Простите, Михаил, но я вижу несколько десятков картин! – сказал я.
– О, да! – согласился хозяин. – Но большая часть хлам! Мне нужна только одна! Та которая останется навсегда. Участь остальных – мусорная корзина!
Я стал медленно, как в художественном музее, обходить эту импровизированную экспозицию. В первые же секунды я понял то, что объединяет все эти работы. Везде были женские портреты. Именно портреты. Только голова и плечи как в фотографии на паспорте. Никаких тебе дамочек в красивых нарядах с цветами или сюжетных композиций – только портреты. Женщины были разные. Несколько десятков образов. Молодые и не очень. Блондинки, брюнетки и рыжие с веснушками. Были печальные, весёлые и загадочные как Джоконда. Полненькие с пухлыми щеками и худощавые. Словом, весь возможный спектр.
Каждая была индивидуальностью. Никакой схожести между собой. Как у терракотовых воинов первого китайского императора. И характер, прямо рвущийся наружу с холста.
Мне показалось, что это действительно талантливо.
– Зачем же так жестко? – спросил я автора картин, продолжая рассматривать их. – Я бы оставил всех!
– Прекратите язвить! – раздраженно отозвался Михаил.
– И не думаю! Я абсолютно серьезно! Каждая из них хороша по-своему!
– Вот именно! – воскликнул новоиспеченный художник. – Но мне нужен идеал! Абсолют, который совместит в себе все это!