Казанский Каин

КОЗИЦКИЙ (опустив второй вопрос следователя). Не знаю. Я обнаружил пропажу часов еще где-то с неделю назад. Их не должно было быть у Завадской.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. А вы не спрашивали у Ангелины Романовны, не оставили ли вы у нее свои часы?

КОЗИЦКИЙ. Спрашивал.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. И что она вам ответила?

КОЗИЦКИЙ. Она сказала, что моих часов не видела.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как же в таком случае они оказались на полу в доме Завадской в день ее убийства?

КОЗИЦКИЙ. Я вам уже сказал, не знаю!

СЛЕДОВАТЕЛЬ (глядя прямо в глаза допрашиваемого и с полной уверенностью в голосе). Как же вы, сын известного в нашей стране революционера, который устанавливал советскую власть в нашей республике, а затем работал в органах государственной безопасности, сподобились стать убийцей и вором?

КОЗИЦКИЙ. Я не убивал. И никогда и ни у кого не брал того, что мне не принадлежит.

СЛЕДОВАТЕЛЬ (внутренне усмехаясь и не веря ни единому слову Козицкого). Где вы прячете деньги и драгоценности убитой вами Завадской? При обыске в вашей квартире мы ничего не нашли.

КОЗИЦКИЙ. Я не убивал Ангелину, поэтому вы ничего и не нашли. У меня алиби. Вечер двадцать первого апреля и ночь с двадцать первого на двадцать второе я был дома. Это может подтвердить моя мама.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Это не алиби. Ваша мать заинтересованное лицо, поэтому может подтвердить все что угодно, только чтобы отвести от вас подозрения и выгородить вас. К тому же вы не подозреваемый. Вы – обвиняемый!

Сказал – как припечатал. Да так, что и головы уже не поднять. Илья Козицкий побледнел и сжал кулаки. Выходит, правду говорили ему в СИЗО блатные, что следакам лишь бы найти кому «пришить дело». А виноват человек или нет – их не особенно и беспокоит. Главное – галочку поставить и дело закрыть.

Илья до рези в глазах смежил веки. Не верилось, что такая вопиющая несправедливость может произойти в советской стране, где соблюдается равенство всех граждан, где правят справедливость и закон. И в которой его отец, убежденный большевик, веривший в светлое коммунистическое будущее, совершал революцию, а затем ревностно охранял устои социалистического государства от разного рода буржуазных недобитков и контрреволюционеров.

Майор Щелкунов на время оторвался от чтения с каким-то непонятным ощущением неудовлетворенности. Главной уликой, позволяющей обвинить Илью Козицкого в совершении убийства и ограбления Ангелины Завадской, были наручные часы, найденные в спальне жертвы. Гравировка на задней крышке прямо и конкретно указывала на владельца часов. Не чересчур ли это просто для такого серьезного дела? Эти часы прямо как перст указующий! И возможен ли был арест Ильи Козицкого с предъявлением обвинения в убийстве, если бы в деле такой улики, как часы с именной гравировкой, не существовало? Да конечно же нет! Без этих часов причина для его ареста – нулевая! Почему бы в таком случае какому-либо иному посетителю Ангелины Романовны, скажем из случайных ее клиентов, не найти эти часы, утерянные Козицким, и не подбросить столь изобличающую «убийцу» улику ей в спальню после всего содеянного с ней и ее имуществом? Тем самым настоящий убийца умышленно наводит следствие на ложный след и отводит от себя подозрения. Нетрудно представить, как он, подсчитывая деньги и оценивая драгоценности, похищенные у Завадской, довольно потирает руки, упиваясь своей безнаказанностью. Ведь говорил же Козицкий на допросе, что утратил часы еще неделю назад до убийства Завадской. Но, увы, его заявление не было принято следствием во внимание. Вернее, было расценено как обычная отговорка обвиняемого, пытающегося любыми действиями обелить себя…

Все прояснилось позже, когда «студент» вспомнил, что поздним вечером двадцать первого апреля два раза звонили. Спрашивали Марию Николаевну, но трубку оба раза поднимал он, Илья.

Первый раз телефонный звонок раздался в половине одиннадцатого вечера, когда Мария Николаевна еще не собиралась ложиться спать, хотя и позевывала время от времени. Трубку снял Илья, и на том конце провода женский голос попросил позвать мать. Что Илья и сделал. Мария Николаевна поговорила минут десять-двенадцать, после чего положила трубку. Второй раз телефон зазвонил около полуночи. Козицкая уже отправилась спать, и трубку снова снял Илья, который просиживал над своей повестью, размышлял над сюжетом и даже написал парочку абзацев, что случалось, увы, не каждый день. Тот же женский голос, что и в первый раз, вновь попросил позвать Марию Николаевну и долго извинялся за столь поздний звонок. Тогда и мать, и сам Илья были крайне недовольны вопиющей бесцеремонностью дважды звонившей женщины и готовы были высказать ей все, что они о ней думали. А думали они о ней не очень хорошо…

Теперь же Илья Козицкий был несказанно благодарен за ее беззастенчивость и за столь поздний звонок двадцать первого апреля. Следователь решил (неохотно и лишь для очистки совести) проверить показания обвиняемого в убийстве и ограблении Ангелины Романовны Завадской и убедился, что показания его относительно телефонных звонков абсолютно правдивы. Женщина по фамилии Шумарина, что двадцать первого апреля сего года звонила Козицким в половине одиннадцатого вечера и около двенадцати часов ночи, подтвердила, что оба раза телефонную трубку брал именно Илья. А это значило, что Козицкий никак не мог находиться поздним вечером двадцать первого апреля у Ангелины Завадской и стрелять в нее в районе двенадцати часов. Следовательно, ограбить и убить женщину он не мог. На следующий день после опроса свидетельницы Шумариной Илья Козицкий был отпущен.

С утратой главного подозреваемого претендентов на его место не оказалось. Снова допросили обоих давних любовников Ангелины Романовны – длинного и несгибаемого, как верстовой столб, Владимира Ивановича, и плотного, поменьше ростом, похожего на большого начальника Кирилла Степановича. У обоих оказалось железное алиби. А сведений о случайных клиентах, посещавших Ангелину Завадскую, несмотря на все предпринятые усилия, следователю отыскать не удалось. Следствие вскоре забуксовало, а потом и вовсе зашло в тупик…

Виталий Викторович отложил папку и задумался. Получалось, что если выстрел был произведен из того же самого «парабеллума», то нападение на грузовик авиационного завода, везший бухгалтершу с деньгами, и убийство профессорской вдовы Ангелины Завадской в Адмиралтейской слободе совершил один и тот же человек. И это не Илья Козицкий. Еще выходило, что следовало объединять дела, и это решение в создавшейся ситуации было единственно правильным…

Глава 4

Странное исчезновение майора Воропаева

Дело об убийстве водителя заводского «ЗИСа» Степана Замятина и бухгалтера Авиационного завода № 387 Екатерины Пастуховой было главным среди потока дел, что вели сотрудники отдела по борьбе с бандитизмом городского управления МВД. Майор Щелкунов начал с того, что обратился к представителю органов госбезопасности на авиационном заводе капитану Красильникову и попросил его о содействии. Когда капитан получил на то разрешение от своего начальства, они вместе проштудировали все дела заводских служащих, которые хотя бы теоретически могли бы знать о том, когда в тот день бухгалтер завода поедет за деньгами в банк и на чем. И не нашли, за что можно было бы хотя бы зацепиться.

– Может, машину остановил кто-то не из заводских? – предположил капитан Красильников.

– Вполне возможно, – охотно согласился Виталий Викторович. – Давай прикинем, кто мог бы остановить машину, чтобы водитель беспрекословно ему подчинился бы? Кто-то из заводского начальства, так?

– Допускаю, – ответил капитан Красильников.

– А еще? – посмотрел на гэбиста Щелкунов, не находя покуда нужного ответа.

– А еще водитель мог подчиниться… милиционеру, – неожиданно произнес капитан Красильников, и начальник отдела по борьбе с бандитизмом невольно застыл. А ведь верно! «ЗИС» мог остановить милиционер. Замятин, разумеется, не мог проигнорировать требования милиционера и остановился.

Виталий Викторович искоса глянул на сообразительного капитана.

– А ведь верно. Нужно проработать этот вариант.

И как это он сам, майор Щелкунов, не додумался до такого, в общем-то, незамысловатого предположения? Позор тебе, майор…

Вернувшись с завода, Виталий Викторович вызвал к себе Рожнова, которому намеревался поручить отыскать следы, ведущие к «парабеллуму». Надо было признать, что к разного рода изысканиям у Вали имелся настоящий талант. Кроме того, у него были свои источники в криминальной среде, нередко делившиеся с ним важной информацией. Если оружие промелькнуло хотя бы однажды, то он непременно его отыщет. А если найти след пистолета, появится возможность определить и теперешнего хозяина «парабеллума». Валентин Рожнов воспринял приказание своего непосредственного начальника как должное, правда бросив на него искоса взгляд. Надо полагать, сей взгляд означал нечто вроде: «Ну ни хрена себе порученьице!»

С этого момента капитан милиции Валентин Рожнов появлялся в управлении лишь наскоками: объявится, быстро доложит о проделанной работе начальству и тут же исчезает. Так продолжалось ровно четыре дня. На пятый он предстал пред светлыми очами майора Щелкунова ранним утром – не на минуту, как в предыдущие дни, а на время целого доклада.

– Нашел! – довольно улыбаясь, объявил он.

– Пистолет или владельца? – уважительно посмотрел на Рожнова Щелкунов.

– Нашел и пистолет, и владельца, – отчеканил старший оперуполномоченный.

– И кто ж?

– Он оказался милиционером, как вы и предполагали. И не просто милиционером, а заместителем начальника отделения. Его фамилия майор Воропаев.

– Что-то все же не очень верится, – с сомнением произнес Виталий Викторович. – Знаю я его немного… Не похож он на убийцу. Возможно, бывает резковат в разговоре, но ведь не настолько… Да и не хочется в такое верить. Выходит, этот человек двуличный? В нормальной жизни этот майор Воропаев – милиционер, страж законности и порядка. А в теневой жизни, второй и никому не видной, – вор и убийца? Убивает одиноких женщин и обворовывает их и грабит грузовики с деньгами для рабочих целого завода?

– Почему не может быть? В жизни всякое случается, – изрек Валя Рожнов. – Вспомни дело, произошедшее в сорок четвертом году, когда из Госбанка умыкнули два мешка денег. Там же, помимо солдат-охранников из НКВД и их начальника, еще и двое милиционеров были замешаны.

– Да, было такое… Но хочу заметить, они никого не убивали, – возразил Щелкунов. – Участвовать в хищении денег и убивать – разные вещи, согласись… А потом, – немного помолчав, произнес майор, – этот майор Воропаев совсем дурак, что ли, чтобы валить людей из своего личного «парабеллума». Раз ты узнал, что у Воропаева имеется «парабеллум», значит, об этом еще кто-то знал? Зачем же ему так безрассудно подставляться?

– А кто может подумать, что убийца – милиционер? – задал вполне резонный вопрос Рожнов. – Да еще майор и замначальника отделения? Нормальному человеку такое и в голову не придет!

– В твоих словах тоже есть правда, – немного подумав, согласился с Рожновым Щелкунов. – А ты уверен, что «парабеллум» – тот самый, из которого были убиты Ангелина Завадская и водитель авиационного завода Замятин с бухгалтером Пастуховой?

– А вот мы у этого майора самого и спросим…

* * *

Майора Воропаева в отделении милиции не оказалось.

– Второй день его уже нет, – отведя взор, ответил начальник отделения, седовласый подполковник Загорецкий. – Посылали домой – там его тоже нет…

– Так, может, случилось что-нибудь, – резонно предположил Виталий Викторович.

– Да уж, что-то случилось, – не выдержал подполковник – внутри у него все кипело и требовало выхода: – Опять запил, наверное!

– За ним водится такое? – поинтересовался Щелкунов, понимая негодование седовласого подполковника.