Истукан

– Одна зарубка на каждый день. Седьмая, воскресная, подлиннее. – прошептал Дима. Вздохнул, прежде чем с грустью добавить: – «Зарубки, обозначавшие первое число каждого месяца, я делал ещё длиннее. Таким образом я вёл мой календарь, отмечая дни, недели, месяцы и годы».

– Месяцы и годы, – эхом пронеслось в шелесте накатившего ветра.

Со стороны кокосовой рощи донеслись голоса. Говорили на английском, однако на расстоянии неразборчиво. Голоса не стихали, и Дима подал знак Клэр. Вместе они отправились посмотреть, что там случилось. Оказалось, что Самоедов в привычном сопровождении жены, проныры Багвиса и Адриана, которого Лоран прозвал блевуном, взялись обойти выживших и собрать у них вещи, выловленные из бухты. Михаил Аркадьевич заручился поддержкой Альвареса и заявлял каждому, что вещи с парома принадлежат судовладельцам «Амок Лайта» или тем, кто оплатил их перевозку, а сейчас ответственным за сохранность груза считался старший из уцелевших членов экипажа, то есть помощник капитана по хозяйственной части Рамон Карлос Печа Альварес. Официальность заявления принуждала многих безропотно расстаться с уловом, но находились и те, кто поначалу сопротивлялся. Михаил Аркадьевич терпеливо объяснял, что Альварес поступает так для общего блага, а вещи будут использованы для «наилучшей выгоды всей группы выживших». Альварес многозначительно кивал и ухмылялся казённой улыбкой, наслаждаясь силой собственного авторитета. Самоедов подчёркнуто играл роль глашатая. За ним со стороны наблюдал Тёрнер.

– Халаты тоже возвращать? – спросила Клэр.

– Нет, если он у вас один, – приветливо ответил Самоедов. – Одна футболка, одно полотенце, один халат. Остальное – в общее хранение.

Местом под общее хранение была выбрана травянистая проплешина за пригорком – там, где стояла палатка Майкла и где Михаил Аркадьевич изначально планировал разместить пальмовые шалаши. Как бы ни сопротивлялся Тёрнер, Самоедов в итоге поставил укрытие, хоть и предназначалось оно для мешков с пакетиками кофе «Грейт тейст» и с пакетиками растворимого напитка «Танг», катушки капроновой верёвки, ПВХ-баннера, запаса футболок и прочего барахла.

Покончив со сбором найденных вещей и назвав травянистую проплешину лагерем, Самоедов выступил с речью. Попросил и впредь приносить ему всё, что удастся выловить в море, не ругаться по пустякам и помогать тем, кто нуждался в помощи. Михаил Аркадьевич наговорил кучу банальностей, но Дима почувствовал, что ему стало спокойнее. Далее последовал утомительный пересчёт пакетиков с кофе и растворимым напитком, после чего Самоедов, для видимости согласовав решение с Альваресом, объявил, что выжившие будут получать по одному пакетику каждые три дня. Кружка была одна на весь лагерь, и людям предстояло разбиться на две группы по десять человек и одну группу в одиннадцать человек.

– Кружка останется в вашем распоряжении примерно час. Разведите напиток, насладитесь его вкусом и передайте кружку следующему в очереди.

Дима, Клэр и Лоран попали в первую группу. Получив зелёные пакетики «Танг», они вернулись к северной оконечности пляжа, где жили в последние дни. Филиппинцы боялись приближаться к могиле капитана Альвареса и наведывались туда редко. Диме и французам нравилось уединение, близость к кургану их не смущала.

– «Для поддержания водного баланса наших тел нужно выпивать не меньше восьми стаканов воды каждый день. – Лоран зачитал рекламный текст с пакетика, и его слова в островной глуши звучали музыкой. – „Танг“ вам поможет. С „Тангом“ вода становится вкусной. Каждый стакан позволит вашему ребёнку получить сто процентов суточной нормы витамина С».

– Прекрасно, – кивнула Клэр.

Лоран уговорил Диму и Клэр отложить тангопитие до темноты, обещал к тому времени раздобыть рыбную закуску. До вечера они провалялись в беспокойной дрёме. Сонливость с каждым днём усиливалась. Пройдёт ещё неделя или дней десять, прежде чем выжившие совсем ослабнут. Непонятно, кто тогда займётся сбором кокосов и обследованием бухты. В туманных сновидениях Дима попеременно видел университет, спальню родителей и жёлтую комнату «Изиды». Проснувшись незадолго до заката, обнаружил, что Лоран ушёл. Будить Клэр Дима не стал. В отрешении следил, как берег погружается в краткие тропические сумерки.

Небо долго оставалось пастельно-голубым и умиротворяюще просторным, по нему неспешно скользили полнотелые облака, а вот гористый подъём резко потемнел, слился в монолитную тёмнозелёную волну, гигантским гребнем вздыбившуюся над бухтой. В ней не удавалось разобрать ни силуэта кустов, ни абриса каменистых выступов – глухая бугристая завеса. Только на вершине прорисовывались очертания одиноких деревьев. Прошло с полчаса, и небо потускнело, утратило сумеречное очарование. Облака стали плоскими и серыми, скалы над бухтой почернели. Когда же прозрели звёзды и опрокинутый серп старой луны, небо окончательно выровнялось, а гористые накаты прояснились. Серебристый свет ночи выхватил отдельные верхушки и стрелки длинных ветвей – в их причудливом переплетении скалы предстали исполином, вроде сказочной лисы с мягкой шерстью и заострёнными ушами. Бухта почила под её нерушимой защитой.

Дима успел вновь задремать. Его разбудил Лоран. Раздобыть рыбу француз не сумел, но вернулся с кружкой, и переносить ночное тангопитие никто не захотел. Втроём с Клэр они отправились вниз по пляжу. Перешёптываясь, смотрели на лунные блики в тихой воде и огибали белые куколки закутавшихся в халаты людей. Костёр в лагере давно потух. Тревожить Самоедова, Альвареса или Тёрнера с просьбой вручить им зажигалку Лоран не решился, поэтому предложил отправиться к сигнальному костровищу – там в обложенной камнями ямке всегда поддерживались угли, чтобы вахтенный при необходимости подпалил сухие пальмовые листья.

Долго провозились возле гермомешка с водой. Наполненный до отказа, он был слишком тяжёлым, чтобы тащить его на скальный выступ. В итоге наполнили кружку и несколько валявшихся неподалёку скорлупок. Подумав, захватили и парочку непочатых кокосов. Предвкушая ночное пиршество, заторопились к тропе.

Углубившись в чащу, Лоран принялся нараспев повторять:

– «Танг» вам поможет!

Клэр, смеясь, подпевала. Пляж остался позади, и можно было не опасаться, что их голоса кого-то разбудят, но Лоран вскоре смолк. Из темноты зарослей им навстречу вышел Самоедов.

Появления Михаила Аркадьевича никто не ожидал. В неловкой тишине Лоран поздоровался и обернулся к Диме, ожидая, что он заговорит с соотечественником.

– Не спится? – спросил Самоедов.

В его голосе прозвучала тревожность, да и в целом Михаил Аркадьевич выглядел озабоченно.

– Что-нибудь случилось? – по-русски спросил Дима.

– Случилось? Нет… Вроде бы нет.

Дима не потребовал объяснений. Мало ли чем тут занимался отец Риты. Он мог просто отходить в кусты, хотя место выбрал странное. Казалось, ещё мгновение, и путники разойдутся, но Самоедов, словно извиняясь, сказал:

– Решил проверить, как там Адриан. Сейчас его вахта.

– И как? – неуверенно спросил Дима и вышел из-за спин Клэр и Лорана, постарался в лунном свете лучше разглядеть лицо Михаила Аркадьевича.

– Уснул, паршивец. А нам… Сам понимаешь, нельзя упустить корабль. И во?т что… Вы осторожнее. Здесь по ночам кто-то ходит. И мне это не нравится.

– Ну, мы тоже ходим и…

– Вы не таитесь. Вас, наверное, на весь пляж слышно. А тот, про кого я говорю, таится. Я пробовал за ним проследить. Он каждый раз растворяется.

– Надо на пляже посмотреть, кого не хватает.

– Да. Идея хорошая, – оживился Самоедов. – Наверное, я так и поступлю. Но не сейчас. Понимаешь, не хочется пугать людей. Мало ли что мне привиделось.

Дима обещал Михаилу Аркадьевичу поглядывать по сторонам. Пожелав друг другу спокойной ночи, они распрощались.

Рассказ о таинственном незнакомце Лорана не испугал. Француз больше не пел, но теперь изредка принимался завывать страшными голосами и хватать исподтишка Клэр. В ответ ему неизменно раздавался смех. Диму разговор с Самоедовым насторожил, однако портить тангопитие он не стал. Да и Михаил Аркадьевич прав: мало ли что ему привиделось.

Друзья обнаружили, что Адриан, минутами ранее разбуженный Самоедовым, умудрился опять заснуть. Клэр отговорила Лорана разыгрывать филиппинца и потрясла бедолагу за плечо. Раздув угли в малом костре, друзья уселись кипятить первую порцию воды. Костёр был устроен так, чтобы не ослеплять дозорного, не мешать ему всматриваться в море, и Лоран подбросил дров.

«Танг» оказался дешёвым химическим напитком, но здесь он втекал в горло мягчайшим нектаром. Одного пакетика хватало на две кружки, и тангопитие затянулось на несколько часов. Друзья угостили растревоженного собственной безответственностью Адриана – отходить от обзорной кромки он отказался, но кружку принял с благодарностью. До поздней ночи Клэр с Лораном наперебой шутили о шастающем по бухте призраке капитана Алистера, обменивались очередными догадками о содержимом деревянного ящика. Затихали, вспомнив кого-то из пропавших друзей – на пароме они плыли группой из пяти человек, – но затем неизменно отмахивались от грустных мыслей и вновь принимались веселиться.

Дима в разговоре участия почти не принимал. Клэр с Лораном, забывая о нём, часто переходили на французский. Дима не возражал. Ему было достаточно слышать их жизнерадостные голоса. Ночь прошла в удовольствие. Спать легли тут же, возле сигнального костровища, а наутро, спустившись в лагерь, Дима узнал, что тревожность Самоедова была небезосновательной. Пропал Мануэль – филиппинец, которого спасла Рита. Последний из тридцати одного выжившего. Он и раньше держался особняком, ни с кем не общался, а тут сбежал, прихватив катушку капроновой верёвки.

Побег Мануэля многих озадачил. Немало вопросов вызвало и то, как ему вообще удалось покинуть пределы бухты, если только он не решился на дальний заплыв и не утонул где-нибудь поблизости, расшибленный прибойной волной. Возможная гибель Мануэля расстроила выживших меньше, чем пропажа капроновой верёвки. Самоедов, посоветовавшись с Альваресом, объявил, что в лагере теперь будут дежурить дозорные, а лагерный костёр станут поддерживать, как и малый костёр на скальном выступе.

– Если Мануэль вернётся, – добавил Михаил Аркадьевич, – сообщите Альваресу или мне. Никто не знает, чего ждать от такого человека.

Глава двенадцатая

Вторая экспедиция

Дима долго сидел возле могилы, смотрел на придавившие капитана Алистера камни. Представлял, как под ними, в глубине песка, разлагается изувеченное тело. Могила ясно указывала на участь тех, кто пятнадцать дней назад пропал в море. Из ста сорока двух пассажиров и двадцати девяти членов экипажа в бухту Спасения живыми выбросило лишь тридцать одного человека. Маюми сопровождала в Корон пятерых туристов – их поглотили клубы чёрного дыма. Мактангол плыл с женой и двумя детьми – они пропали в море. Музыканты Киану и Мигель лишились четырёх участников группы. Девочка Малайя осталась без родителей и тёти; теперь о ней заботился старик Баньяга, тётя Малайи была его давней знакомой. Тала Биналай потеряла трёхлетнюю дочку, а Маурисио и Кэй Биналай, соответственно, – племянницу. Клэр и Лоран в огне оставили троих друзей, приехавших с ними из Франции. Скорбный перечень утрат. Никто не чувствовал себя особенным в своей боли, здесь каждый был равен другому – мог оплакать если не погибших на пароме близких, то тех, кто остался в другом, обычном мире: готовил завтрак на электрической плите, принимал душ перед рабочим днём.

– Думаешь, есть причина? – спросила сидевшая рядом Клэр.

– Причина?

– Почему мы здесь, на острове.

– Крушение парома, – невесело отозвался загоравший на песке Лоран.

– Я о другом. О более глубокой, об истинной причине.

Риторический вопрос. Клэр удивилась бы, узнав, что Дима чуть ли не единственный из выживших способен на него ответить, только делать этого не собирается. По меньшей мере, не сейчас.

Сухой сезон окреп, принеся в бухту Спасения летний филиппинский жар. Северо-западные ветры сменились порывами юго-западных муссонов – слишком слабыми, чтобы по-настоящему тревожить море, и оно стыло рябым простором. На песчаных отмелях подрагивали шафрановые переплетения солнечных сетей. Воздух напитывался утомительным маревом: по вечерам отчасти свежел, давая людям передышку, а с рассветом неизменно окунал всех в пряное дыхание зноя.

Дима откинулся на спину. Лежал на утреннем солнцепёке и чувствовал, как, пульсируя и покалывая, затекает неудобно подложенная под голову рука. Закрыл глаза, и перед ним единым потоком закружились мириады песчинок, сливавшихся в колыхание мягкого упругого полотна. Диму затягивали зыбучие пески дрёмы. С каждым днём вялость одолевала всё больше. Из-за неё Дима не присоединился к первой экспедиции.

Дочь Самоедова отыскала путь, по которому ранее сбежал Мануэль. Пробившись через кусты выше сигнального костровища, она петляла по уступам, пока не упёрлась в отвесную скалу. Скала вздымалась неодолимой стеной, однако её вершину венчали несколько косматых деревьев, пустивших вниз длинные плети корней. Рита вскарабкалась по ним и обнаружила наверху просторный карниз. От карниза открылся прямой путь к последней преграде – эоловому останцу. Словно наспех слепленный из цементных пластин, он напоминал луковицу с тонкими слоями. Один слой, обвалившись, обнажал другой, из-под него выглядывал третий. Местами останец просматривался вглубь на десяток подобных слоёв – его поверхность была изрезана множеством складок, в которых гнездились кусты и низкорослые деревца. В итоге образовалась естественная каменная лестница, то пологая, то отвесная, а то и нависавшая над лежавшим внизу карнизом.