Встречи на перекрестках

Наши деловые беседы во время пребывания делегации ЦРУ во главе с Вулси в Санкт-Петербурге, куда я вылетел для встречи с американцами, перемежались культурными мероприятиями. После посещения Петродворца и Эрмитажа в доме приемов на Каменном острове состоялся ужин, на который был приглашен и директор Эрмитажа – он сам показывал нам экспонаты музея, – мой бывший коллега по Институту востоковедения, Михаил Борисович Пиотровский. Позже он мне сказал: «Ведь не поверят, что я сидел за столом между директорами СВР и ЦРУ».

В целом все складывалось неплохо. Настолько неплохо, что некоторые заговорили: а не пришло ли время отказаться от разведки, действующей традиционными методами, и не заменить ли все это сотрудничеством спецслужб?

Такая постановка прозвучала во время зондирующих контактов СВР с канадской разведкой (Королевской конной полицией). Нам сказали прямо: мы готовы на сотрудничество, если подпишем с вами соглашение о взаимном отказе от разведывательной деятельности.

«А как другие?» – спросили мы. Разведдеятельность может быть прекращена при абсолютно несбыточной ситуации: если соответствующее соглашение подпишут и, главное, будут соблюдать все страны. Нереальность этого показывает хотя бы то, что разведку в тех или иных формах и по тем или иным направлениям ведут в отношении друг друга даже отдельные страны – члены НАТО. А что касается «выборочного» прекращения согласно, например, канадскому предложению, то оно невозможно без всеобщего решения вопроса – развединформация будет в любом случае поступать через другие страны, например из соседних с Канадой Соединенных Штатов.

Но вернемся к отношениям между СВР и ЦРУ. Они развивались, я бы сказал, более чем нормально. Об этом свидетельствует хотя бы такой факт. После очередной поездки на Ближний Восток я направил 11 ноября 1993 года устное послание Дж. Вулси, в котором отмечал, что серьезные негативные последствия для всего ближневосточного урегулирования может иметь отсутствие прогресса на сирийском направлении, которое, как мне представляется, явно недооценивается США, особенно после некоторого успеха в переговорах израильтян и палестинцев. 19 ноября я получил ответное послание Вулси: «Я Вам очень благодарен за соображения по результатам Вашей поездки по Ближнему Востоку. Ваши комментарии очень интересны и заслуживают дальнейших обсуждений. Просил бы Вас лично принять в Москве Дж. Макгаффина и начальника ближневосточного управления Ф. Андерсона и обсудить с ними проблемы ближневосточного урегулирования, рассматривая это в качестве важного и первого шага во взаимодействии наших служб на этом новом для нас направлении. После этой встречи можно было бы организовать консультации на уровне экспертов».

Прилетев в Москву, Макгаффин сообщил, что мои соображения по Сирии были доведены до президента Клинтона, который ознакомился с ними «с большим интересом» и сказал, что «учтет их при формулировании подходов администрации к мирному процессу на Ближнем Востоке».

Перелом в отношениях между СВР и ЦРУ произошел в связи с «делом Эймса». Конечно, арест Эймса был пренеприятнейшим событием для нас – мы потеряли ценный источник в ЦРУ, но и для США тоже – выяснилось, что в течение многих лет он мог передавать нам важнейшую информацию. Хотя даже при всем при этом можно было «спустить эмоции на тормозах» – ведь никто не застрахован от подобных провалов в то время, когда никто не отказывается от разведдеятельности.

Но по-видимому, как это часто бывает, возобладали внутриполитические интересы в США, и ЦРУ их вольно или невольно учитывало.

Фигура Эймса очень интересна. Прежде всего, я не принадлежу к тем, кто считает, что Эймс работал на Советы, а затем на Россию только ради материальной выгоды. Конечно, получаемые им средства были немалыми, но есть доказательства совершенно иного рода. Известно, например, что Эймс под чужой фамилией пытался найти подход к корреспонденту «Правды» в США Т.А. Колесниченко. Кстати, когда Эймса арестовали и его портрет опубликовали в американских газетах, семья Колесниченко была шокирована: ведь он в течение нескольких лет бывал у них в доме. Томас Анатольевич и его супруга Светлана Яковлевна тогда и не подозревали об истинных целях такого внимания к себе. Но, вспоминает Колесниченко, Эймс мало-помалу стал проявлять все больше симпатий к происходящему в Советском Союзе, и это, по-видимому, уже не укладывалось в контекст его чисто разведывательной задачи. И Эймс, я это говорю со слов Т. Колесниченко, искренне радовался переменам в нашей стране, а ведь он, судя по всему, пришел вербовать ее гражданина. Не по этой ли причине Эймс резко оборвал свои отношения с семьей Колесниченко…[21 - После ареста Эймс на непродолжительное время стал доступен для журналистов. Во время одной из таких встреч в тюрьме он сказал, что хотел бы дать интервью Т. Колесниченко. Это было опубликовано, и Томас Анатольевич обратился за визой в посольство США в Москве, но получил отказ. Уже в бытность мою министром иностранных дел я совершил в 1996 году поездку в США. Пригласил полететь, как это принято, группу журналистов, в том числе и от ИТАР-ТАСС Т. Колесниченко, который, чтобы «не осложнять ситуацию», заявил, что не будет ставить вопрос об интервью с Эймсом и ограничится лишь освещением моего визита. Тем не менее уже выданную Колесниченко американскую визу аннулировали накануне вылета. Однако, как мне рассказал наш тогдашний посол в США Ю.М. Воронцов, шеф американской полиции заявил встречавшим нас на аэродроме российским дипломатам, что не выпустит из моего самолета никого, пока не убедится в отсутствии на борту Колесниченко. Только твердое заявление с нашей стороны, что в таком случае визит российского министра будет сорван, остановило такую беспрецедентную операцию.В этот же день рассказал о случившемся М. Олбрайт, подтвердив, что Колесниченко вообще не намерен ни в какой форме обращаться к кому бы то ни было с просьбой об организации интервью с Эймсом. Добавил, что могу гарантировать – Колесниченко никогда не был работником спецслужб. Через два дня Мадлен во время переговоров передала мне записку, в которой говорилось, что виза моему другу для освещения визита в США может быть выдана. Несмотря на то что до окончания пребывания оставалось всего два дня и к тому же Т. Колесниченко плохо себя чувствовал (может быть, сказалась нервотрепка), он из принципа прилетел на сутки. Назад, конечно, улетали вместе.]

Вместе с тем Эймса характеризует и то, что он не передавал никакой информации, кроме той, которая касалась американских агентов, завербованных во властных структурах или спецслужбах СССР, а затем России. Как наивно выглядят на этом фоне утверждения, будто Эймс подорвал безопасность Соединенных Штатов. В действительности он помог укрепить безопасность нашей страны, лишив американскую разведку агентуры в наиболее чувствительных государственных областях.

Я мог бы к этому добавить, и это к чести нашей разведки, что Эймса ни разу не удалось «взять с поличным». Он, например, выезжал для встречи с нашим связником в одну из латиноамериканских стран. Позже в США даже уверяли, что знали об этом, плотно опекали его, но так и не смогли зафиксировать факт встречи Эймса с нашим представителем. А встреча состоялась.

Российская разведка оказалась настолько высокопрофессиональной, что ФБР не удалось засечь ни одной тайниковой операции Эймса, а их было немало. Кстати, одна из них должна была состояться буквально за несколько дней до ареста Эймса. Но об этом тоже не знали, иначе ФБР предпочло бы взять его с вещественными доказательствами – это совершенно ясно.

Я не хочу судить о причинах провала этого важного для нас источника. Не исключено, что во время следственного процесса над арестованными по информации от Эймса американскими агентами кто-то из ведущих дело следователей мог сослаться на данные, полученные из-за рубежа. А ведь некоторые из осужденных в нашей стране в 90-х годах были освобождены и даже выехали с разрешения властей за границу, в том числе в США. Очевидно, на каком-то этапе вычисления «крота» американским контрразведчикам помогла беспечность Эймса в отношении денежных затрат.

Так или иначе, но кольцо вокруг него начало сужаться, и он был арестован. «Признания» Эймса удалось добиться далеко не самым демократичным путем. Ему была предложена сделка: будешь сотрудничать со следствием – жена, знающая о твоей деятельности, получит меньший срок, сын будет с матерью; не будешь – сына ждет детский дом. Таким образом, заранее устанавливался срок заключения не только для Эймса, но и для жены, причем использовались такие средства давления, как любовь к ребенку.

24 февраля В.И. Трубников принял в штаб-квартире СВР представителей директора ЦРУ Дж. Макгаффина и У. Лоуфгрена, прибывших в Москву для обсуждения ситуации, сложившейся в связи с делом Эймса. В беседе американцы пытались оказать давление на нас, потребовав односторонне отозвать резидента СВР в Вашингтоне А.И. Лысенко, который, как они знали, не имел никакого отношения к Эймсу. Однако Трубников решительно отвел эти требования. Если американцы выдворят Лысенко, сказал первый заместитель директора СВР, то это не останется без ответа. Будут приняты «симметричные» меры к резиденту ЦРУ в Москве.

Приехавшие явно не рассчитывали на такую реакцию, но Лысенко все-таки был объявлен персоной нон грата и в начале марта возвратился в Москву. В свою очередь персоной нон грата был объявлен резидент ЦРУ Моррис, который покинул Россию. Попытка сыграть на деле Эймса, чтобы «поставить на место СВР», явно не удалась.

После всех этих событий нам стало известно, что ЦРУ осуществило вербовочный подход к резиденту СВР в Берне. В операции принял участие Р. Моватт-Ларсен, тот самый, который поддерживал в 1992–1994 годах в Москве партнерские контакты ЦРУ с представителями СВР. Характерно, что в ответ на представление нашей разведки американская сторона, признав факт попытки вербовки, объяснила свои действия как «рутинное дело в работе спецслужб».

Встречи представителей СВР и ЦРУ происходили и после ареста Эймса, полный их потенциал так и не был задействован.

И дело здесь, конечно, не в Эймсе. Кстати, после истории с ним в ЦРУ последовал ряд отставок и увольнений. Настроения в американской разведке были далеко не самыми лучшими. Мы в руководстве СВР решили «не сыпать соль на раны» американских партнеров. Не было инициировано ни одного выступления в печати на тему о многолетнем достижении нашей внешней разведки. Мы не отказывались от своей заинтересованности в сотрудничестве с американскими коллегами. Может быть, как это ни покажется странным, сказалась в какой-то степени и «корпоративность». Да и времена наступили новые, и мы не хотели своей непродуманной реакцией нанести ущерб межгосударственным отношениям.

О нелегком пути к равноправному взаимовыгодному партнерству в интересах стабильности и мира свидетельствует также история отношений СВР с самой опытной и опасной для нас английской СИС.

Англичане проявили инициативу в установлении первичного конфиденциального контакта с СВР. Было это сделано в 1991 году в Осло. Продолжались зондажные встречи по уточнению взаимных позиций до лета 1992 года.

Дальше англичане стали действовать по собственному «сценарию». В июне 1992 года меня посетил посол Великобритании Фолл, который не только информировал о том, что политическое руководство его страны приняло решение о сотрудничестве между российской и британской спецслужбами, но и «заодно» представил так называемую «группу связи» в Москве – резидента СИС Д. Скарлетта и представителя МИ-5 (британская контрразведка) Э. Слаттера. В начале 1993 года в посольстве Великобритании в Москве была развернута группа связи СИС в количестве трех человек. Это произошло «в явочном порядке», одновременно делалось все, чтобы заблокировать симметричные шаги с нашей стороны. Естественно, что такой дисбаланс нас не устраивал. Был направлен меморандум британской стороне, к которому мы приложили списки лиц (всего 13 человек, из них 10 британских разведчиков и 3 агента СИС), которые проявили вербовочную активность в отношении россиян. 9 марта сделали устное заявление резиденту СИС в Москве по поводу вербовочного подхода к резиденту СВР в Стокгольме.

Британские партнеры тянули время. А затем в своем ответе на наш меморандум практически отклонили предложение об открытии должности представителя СВР в Лондоне. Не было никаких вразумительных объяснений и по факту вербовочного подхода в Стокгольме. В таких условиях мы решили приостановить взаимодействие с СИС, показав бесперспективность навязывания нам неравноправных отношений.

И все-таки я решил написать письмо советнику-координатору при премьер-министре Великобритании по вопросу деятельности спецслужб Р. Брейтвейту, с которым поддерживал хорошие отношения во время его нахождения в Москве в качестве посла. В ответ сообщили, что для переговоров с директором СВР Р. Брейтвейт вылетает в Москву. Встреча состоялась 2 июня 1993 года. Он признал оправданными наши оценки асимметрии, сложившейся в отношениях СВР – СИС, и проинформировал, что наши предложения будут удовлетворены, однако оговорился, что в Великобритании по-прежнему настаивают, чтобы вопрос о представительстве СВР в Лондоне рассматривался в одном пакете с деятельностью ГРУ.

Здесь я позволю небольшое отступление. Не только англичане, но и многие другие пытались во время моего пребывания на посту директора СВР «столкнуть лбами» внешнюю разведку с нашими военными коллегами. Этого им сделать не удалось ни разу. Что касается англичан, то я прямо сказал Брейтвейту, что ГРУ самостоятельная организация и они могли бы вступить в непосредственный контакт с ней для рассмотрения возникающих вопросов.

Решили перевести в практическую плоскость аморфные английские обещания. Заявили британской стороне, что в середине июля 1993 года будут поданы документы на визу сотруднику СВР, который назначается «открытым» резидентом для исполнения обязанностей по поддержанию контактов между СВР и СИС. Тут же оговорили, что, в случае отказа, резиденту СИС и его помощнику придется выехать из России.

23 июля по инициативе британской стороны состоялась моя очередная встреча с послом Фоллом, который заявил о готовности принять нашего резидента, но опять с оговорками: если его личность будет устраивать британскую сторону, если контакты будут сугубо конфиденциальными и так далее. Я назвал конкретную кандидатуру – заместителя директора СВР Гургенова В.И. и обратил внимание посла на то, что выбор резидента свидетельствует о важности, которую мы придаем нашим отношениям с СИС.

С учетом, как мы предполагали, позитивной позиции англичан рабочие контакты с СИС были активизированы. Но оказалось, что англичане продолжали свою игру. 1 октября в газете «Дейли миррор» появилась публикация, в которой говорилось о нежелательности приезда в Лондон «крупного российского разведчика» Вячеслава Гургенова. Мы поняли, что ему готовится отказ в визе. Одновременно, справедливо опасаясь, что за этим последуют решительные действия, направленные на ликвидацию открытого присутствия британских разведчиков в Москве (к тому же, по нашим данным, они профессионально использовали свое пребывание под крышей посольства Великобритании), англичане предприняли обходные маневры. На фоне вновь замороженных отношений СВР с СИС стала просматриваться активность английской разведки в проведении консультаций с Министерством безопасности России, при этом исключалось прямое взаимодействие нашего Министерства безопасности с британской контрразведкой МИ-5. СИС замыкала все контакты на себя. Нам не стоило большого труда прервать такой примитивный маневр. Для этого было достаточно разговора СВР с Министерством безопасности, с которым у нас были тесные, доверительные отношения.

19 января 1994 года британская сторона вновь проявила инициативу и состоялась встреча директора СВР с послом Великобритании. Ссылаясь на инструкции из Лондона, посол предложил назвать нового кандидата на должность представителя СВР. Кандидатура Гургенова, мол, не является приемлемой, поскольку он якобы передавал иракским властям в период конфликта в Персидском заливе информацию от секретного источника, включая сведения об американском контингенте. Я сказал о полной необоснованности обвинений в адрес Гургенова, который сопровождал меня в Багдад во время кризиса в зоне Персидского залива. Добавил, что, по нашим данным, «открытый» представитель СИС в Москве Скарлетт имел отношение к вербовке Ощенко. В аналогичном ключе заявил, что мы обещаем без всякой задержки выдать визу новому английскому кандидату. А если британская сторона предпочтет не заменять господина Скарлетта, то мы оставим за собой право обратиться в печать. Присутствовавший при разговоре Скарлетт покрылся красными пятнами.

2 марта посол Великобритании в Москве был вызван во 2-й Европейский департамент Министерства иностранных дел России, где ему было сказано: в связи с невыдачей британской визы официальному представителю СВР в Лондоне «открытому» представителю СИС в Москве Скарлетту предложено покинуть Россию. Англичане в ответ потребовали выезда из Лондона советника посольства России Н.В. Явлюхина. Характерно, что в связи с публикациями в британской прессе Форин Офис отказался комментировать заявление о том, что Скарлетт является разведчиком.

После этого «лед тронулся». 8–9 сентября Москву посетили начальник регионального управления СИС Э. Фултон и директор МИ-5 Ч. Бленд. Англичан привезли в загородный санаторий «Барвиха», где я находился в очередном отпуске. Фултон в самом начале беседы подтвердил намерения британской стороны восстановить «искренние отношения взаимодействия с российскими спецслужбами, оставив позади неудачи, имевшие место по ряду известных причин». В ответ я сказал, что мы тоже заинтересованы в этом, но на основе полного равенства, также и по вопросам численности состава будущих представителей СВР и СИС в Лондоне и Москве.

Приводя «гипотетические примеры», решил «сыграть в простака» (естественно, твердо знал, что не подвожу ни одного нашего источника) и сказал англичанам, что у нас вряд ли бы были возражения против направления ими в Москву М. Шипстера (дело в том, что его действительно намечали к отправке в Россию в качестве «открытого резидента»), при том понимании, что он не будет, как это делал в Индии, тайно вывозить на Запад завербованного сотрудника резидентуры чехословацкой разведки. Упоминание фамилии Шипстера произвело обескураживающее впечатление на контрразведчика Бленда, что было видно по брошенному им взгляду в сторону разведчика Фултона. А когда я сослался на причастность Шипстера к операции в Индии, то мне показалось, что Бленд вообще на мгновение потерял контроль над своими эмоциями – уж такой утечки информации из СИС (а откуда еще!) британский контрразведчик явно не предполагал.

В «Барвихе» мы договорились и о восстановлении отношений, и об обмене информацией по организованной преступности, наркобизнесу, международному терроризму, нераспространению оружия массового поражения, развитию ситуации в «горячих точках».

Когда я уже был министром иностранных дел, находясь в Лондоне, встретился со своим старым приятелем еще по совместной работе на Ближнем Востоке Ющуком Р.В. – в эту пору «открытым» резидентом СВР в Великобритании. Он меня познакомил с Шипстером – своим партнером по контактам со стороны СИС. Я в шутку извинился перед Шипстером за то, что помешал его карьере в Москве.

Другим «сюрпризом», который ждал меня в Лондоне во время моего визита в английскую столицу в марте 1997 года в качестве министра иностранных дел, была встреча с одним из самых лучших – во всяком случае, я так считаю – авторов политических детективов Джоном Ле Карре. Наш посол А.Л. Адамишин пригласил по моей просьбе его с женой на обед. Встреча была абсолютно непринужденной. Мы с моей супругой получили огромное удовольствие от беседы с этим интереснейшим человеком. Как давнему почитателю творчества бывшего разведчика Дэвида Корнвелла, снискавшего всемирную известность под именем Ле Карре, мне было особенно приятно получить недавно вышедшую книгу «Люди Смайли» с надписью от автора: «Евгению Максимовичу Примакову с моими искренними теплыми пожеланиями и с надеждой на то, что мы будем жить в гораздо лучшем мире, чем тот, который описан здесь».

Обобщая написанное в этом разделе, можно сказать, что с трудом, но открывалась новая страница в деятельности внешней разведки России – взаимоотношения со спецслужбами других стран. Это приносило, безусловно, большую пользу. Дело ведь не только в обмене информацией, но и в установлении конфиденциального канала связи, которым нередко пользовались руководители России и других стран.

Промышленный шпионаж сегодня

В конце 1993 года меня пригласили выступить на президиуме Академии наук России. Многих присутствовавших на заседании крупнейших ученых, среди которых были и лауреаты Нобелевской премии, я хорошо знал в бытность членом Президиума АН СССР. Некоторые из них продолжали возглавлять ведущие научно-исследовательские центры страны, другие стали советниками, но от активной научной жизни не отошли. Инициатором моего выступления, которое я озаглавил «Некоторые проблемы научно-технической разведки», был президент академии Юрий Сергеевич Осипов.

Ученые, сидевшие в конференц-зале Российской академии наук – во всяком случае, многие из них, – хорошо знали о том, как внешняя разведка помогла созданию атомного оружия в СССР или, например, получению станков, позволивших решить стратегическую проблему снижения шумности подводных лодок. Однако надо сказать, что я не принадлежал к тем, кто приписывал разведке чуть ли не все успехи, вольно или невольно принижая ту роль, которую играли наши ученые в производстве ядерного оружия или вообще в резком росте обороноспособности страны. Я выступал в стенах академии как раз в то время, когда появились мемуары некоторых участников «ядерного шпионажа», в которых содержались такие не соответствующие действительности акценты.

Но свой доклад решил не делать «ретроспективным». Хотел показать, как разведка работает в научно-техническом направлении в новых условиях, какие проблемы она «высвечивает» своими методами и как это отражается или может отразиться на развитии наукоемкой промышленности России, как это помогает или может помочь сконцентрировать наши научно-технологические усилия на наиболее перспективных направлениях.

Спецслужбы США, Англии, ФРГ, Франции, Израиля, Китая, Индии, Ирана и других государств по-прежнему интересуются образцами вооружений, технологиями, связанными с их изготовлением. На этом поле продолжает действовать и разведка России. Вместе с тем объектом разведдеятельности являются и гражданские научно-исследовательские центры и производства. В этом тоже нет ничего нового. Промышленным шпионажем занимаются все разведки мира. И он – хотим мы этого или нет – будет существовать до тех пор, пока существуют промышленные секреты, закрытые по военным или коммерческим соображениям.

Суммируя, можно сказать, что объектом внимания разведывательных служб является процесс создания принципиально новых технологий и продукций, оказывающих существенное влияние на положение дел не только в военной, но и в гражданской области.

Мы внимательно изучали деятельность иностранных разведок в научно-технической области и пришли к выводу, что все концентрируются лишь на некоторых стадиях инновационного процесса, объединяющего фундаментальные, прикладные исследования и внедрение в производство. Материалы, связанные с научным открытием, его теоретическими результатами, обычно публикуются в открытых изданиях. Их анализ – главным образом дело ученых, практиков. Но уже на стадии лабораторной демонстрации возможностей применения новых технологий или разработок, и особенно при создании прототипа, его масштабных испытаний и опытного производства, тематика жестко цензурируется или вообще исчезает из обсуждений на открытых научных симпозиумах, ограничивается возможность встреч с авторами публикаций. Вот тут в основном и работают разведки.

Могла ли Россия отойти и отказаться от подобной работы? Конечно нет. Между тем какой шум поднялся в связи с «откровениями» предателя Ощенко, которого я уже упоминал, занимавшегося научно-технической разведкой, и какую приглушенную, чуть-чуть слышную реакцию в прессе вызвала высылка из той же Франции пяти сотрудников ЦРУ Соединенных Штатов, уличенных в промышленном шпионаже!

В 90-х годах наша научно-техническая разведка была нацелена, можно сказать, на аналитическую работу. Она осуществлялась по двум направлениям: во-первых, отслеживание изменений подходов к так называемым «критическим технологиям»[22 - В начале 90-х годов в США, Японии, ведущих странах Западной Европы была окончательно осознана невозможность и контрпродуктивность попыток обеспечить технологическое лидерство на всех направлениях одновременно. В результате на основе коллективных экспертных оценок были определены перечни «критических технологий». Этот список периодически пересматривается.], корректировки их приоритетности в ведущих индустриальных государствах и, во-вторых, выявление реальной оценки ведущими зарубежными экспертами положения дел в различных отраслях науки и техники России и степени заинтересованности ведущих индустриальных государств в адресном сотрудничестве с Россией в конкретных областях. Понятно, что такая информация важна и для политического руководства страны, и Академии наук, так как способствует оптимизации усилий по перегруппировке наших, на сегодняшний день небольших, средств и возможностей. Одновременно такая информация содержала и контрразведывательный аспект.

В одном из конфиденциальных американских документов, добытых СВР, говорилось: «Все интересующие нас российские технологии были созданы военно-промышленным комплексом и имеют либо чисто оборонное, либо двойное назначение. Для ряда технологических разработок аналогов в американской промышленности не имеется». В документе при этом особое внимание проявлялось к созданию вихревых потоков, позволявших повысить теплоотвод в турбинных двигателях, ряду металлургических разработок, получению монокристаллических структур, созданию экзотических материалов, вопросам разработок антенных устройств и лазерных зеркал, обеспечению бесперебойной связи на этапе вхождения космических аппаратов в плотные слои атмосферы, очистке в условиях космоса медицинских материалов, разработке защитных покрытий для изоляторов, математическим алгоритмам обработки изображений и так далее.

Я не хотел бы, чтобы у читателя возникло подозрение, что, докладывая об этом документе, СВР имела в виду необходимость закрыть эти сферы для международного сотрудничества. Отнюдь. Мы отлично понимали, что после окончания периода холодной войны Россия втягивается в международное разделение труда и этот необратимый процесс развивается также в научно-технической сфере. Для СВР не было никаких сомнений в том, что изоляционизм угрожает не только потерей позиций, завоеванных российской наукой и техникой, но и тупиком для научно-технического прогресса в нашей стране на будущее. Причем в создавшейся российской ситуации среди мотивов расширения сотрудничества с иностранными партнерами контрастно вырисовывалась задача сохранить научные кадры и достигнутый уровень исследований.

Знали мы и о том, что очень многие иностранные партнеры заинтересованно и честно развивают научные связи с Россией, оказывают помощь и поддержку нашей науке в столь тяжелое для нее время. Вместе с тем некоторые моменты сотрудничества российских научно-исследовательских учреждений с внешним миром вызывали у нас законную озабоченность.

В упомянутом мною докладе на заседании Президиума Академии наук России я сказал:

«Служба внешней разведки далека от мысли видеть во всем происки «коварного врага», если употреблять терминологию прошлого. Скорее, здесь сказываются объективные последствия того тяжелого материального состояния, в котором находятся российская наука и ученые. При этом, однако, не исключается и субъективное стремление определенных кругов зарубежных стран использовать это состояние с максимальной для себя выгодой.