Встречи на перекрестках

Так как разведка еще не была выведена из состава КГБ, меня назначили начальником ПГУ – первым заместителем председателя КГБ. От генеральского звания отказался и нисколько в последующем не жалел об этом. Это было хорошо оценено и в коллективе, где оперативные работники много лет дослуживались до высших офицерских званий. Да и вообще, стал бы генералом, никто бы не вспомнил, что я – академик.

Через месяц после назначения разведку выделили из Комитета госбезопасности, и она стала называться Центральной службой разведки (ЦСР). Так что пробыл первым заместителем председателя КГБ один месяц, но это отнюдь не мешает во всех моих биографических справках, опубликованных на Западе да и у нас, «жирно» подчеркивать этот период моей «карьеры».

После ликвидации союзных органов власти вышел указ Б.Н. Ельцина о создании на базе ЦСР Службы внешней разведки Российской Федерации (СВР). Сразу же позвонил Борису Николаевичу и задал далеко не праздный для меня вопрос: кто будет осуществлять этот указ?

– Это не телефонный разговор, – ответил он. – Приходите, поговорим.

В назначенный срок был на Старой площади. Тогда кабинет Б. Ельцина находился там.

– Я вам доверяю, пусть у вас не будет на этот счет сомнений, но в коллективе к вам относятся очень по-разному.

– Знаете, Борис Николаевич, если б вы сказали, что не доверяете, разговор, естественно, на этом бы и закончился. Ни главе государства не нужен такой руководитель разведки, которому он не верит, ни службе, да и мне самому это абсолютно не нужно. Но меня задело то, что вас информировали о плохом отношении ко мне в самой разведке. Признаюсь, я этого не чувствую, но нельзя исключить, что ошибаюсь.

– Хорошо, я встречусь с вашими заместителями.

– Некоторых уже назначил я сам. Картина будет объективной, если вы встретитесь со всем руководством – это 40–50 человек.

– Заезжайте завтра в 10 утра, и вместе поедем к вам в «Ясенево».

В 10.40 в моем кабинете собрались руководители всех подразделений СВР.

Президент Ельцин в «Ясеневе»

Глава государства впервые за всю историю приехал в разведку. Причину приезда узнали не заранее, а от самого Ельцина. Повторив, что он не имеет никаких оснований для недоверия, даже заметив, что «Примаков – один из немногих в политбюро, которые не делали мне гадостей», Ельцин сказал: «Вы, разведчики, – смелые люди, поэтому я жду откровенных оценок вашего руководителя». Выступило 12 человек, и все без исключения в пользу моего назначения директором СВР. Борис Николаевич достал из кожаной папки и тут же подписал указ, добавив: «У меня был заготовлен указ и на другого человека, но теперь его фамилии я не назову».

Провожая президента, в лифте я сказал:

– Вы сняли огромный груз с моих плеч, назначив меня через такую процедуру.

– А я тоже кое-что понял, – ответил Ельцин.

Ни к источникам его информации обо мне, ни к фигуре альтернативного кандидата мы никогда не возвращались.

Итак, я – директор СВР. К неслучайным мотивам такой перемены в моей судьбе я бы отнес всю свою предшествовавшую работу, которая была связана так или иначе и с международной тематикой, и с аналитикой. Сказалось и другое. Будучи и корреспондентом «Правды», и работая в академических институтах, я выполнял ряд заданий государственного руководства[15 - В предыдущей главе я говорил об этом подробно.].

Многих работников в ПГУ я знал лично. Например, первым заместителем начальника был Вадим Алексеевич Кирпиченко. С ним и с его женой Лерой вместе учились в Институте востоковедения, а потом дружили многие годы. В момент моего прихода Вадим Алексеевич уже подал в отставку, но я его попросил остаться и возглавить группу консультантов. Это было далеко не формальным назначением, советовался с ним, когда входил в совершенно новую для себя сферу деятельности. Кстати, этот заслуженный генерал, прошедший большую жизнь, начиная с участия в Великой Отечественной войне рядовым солдатом и кончая одним из руководителей внешней разведки, был оставлен на действительной службе, несмотря на все возрастные ограничения. И это еще раз доказывало: возраст – категория относительная. Одни могут быть стариками в 40–50 лет, другие – молодыми за семьдесят.

Вадим Алексеевич человек феноменальный. Кажется, что на него никак не накладывается отпечаток прожитых лет – блестящая память, жизнерадостность, остроумие, хорошее перо, быстрая реакция, завидная работоспособность, огромный опыт, безграничная преданность тому делу, которому он посвятил жизнь. Тесное общение с Кирпиченко очень помогло мне, особенно на первых порах.

Со многими разведчиками, создавшими себе настоящие, незабываемые имена в службе и уже ушедшими в отставку, связывали меня давние товарищеские отношения. Назову среди них A. С. Воскобоя, Я.П. Медяника, Ю.И. Попова, Б.А. Соломатина, B. Н. Федорова, В.Н. Спольникова, С.М. Голубева, Д.И. Якушкина и многих других. Для меня имела огромное значение их однозначная поддержка как бы со стороны, но, несомненно, не со стороны в традиционном понимании этого слова – ведь у каждого из них было не только имя, но и многочисленные друзья, соратники, ученики в разведке. Некоторых из них, к огромному сожалению, уже нет в живых.

В разведке на весьма важном участке в это время работал мой старый приятель по Бейруту, а потом я его встретил в Афганистане, где он был уже представителем КГБ, В.П. Зайцев. Я видел в нем человека, всегда готового поддержать, и ни разу в этом не ошибся. Вместе вспоминали, как во время гражданской войны в Ливане в 1976 году я должен был встретиться с руководителем маронитского лагеря Шамуном, с которым был знаком до этого, чтобы передать ему «сигнал» о готовности Москвы сыграть посредническую роль в прекращении кровопролития. Шамун находился в президентском дворце за чертой Бейрута. От советского посольства нужно было обязательно проехать по участку, где шли бои – на параллельных улицах Абу-Румана и Шиях расположились обстреливающие друг друга христиане и мусульмане. Наш посол Солдатов предложил взять его машину и ехать под флагом. Предложение отвергли, так как, по общему мнению, оно не обеспечивало, а, наоборот, ослабляло безопасность.

Нам повезло. Когда проезжали на двух машинах (со мной были И.П. Беляев и К.Е. Гейвандов, с которым дружил со студенческой скамьи, а за рулем второй, сопровождавшей машины сидел В.П. Зайцев), не прозвучало ни одного выстрела – на счастье, вроде в очередной раз договорились ну если не о прекращении огня, то о паузе. Приехав во дворец, решили отпустить машину сопровождения. Как только вошли в кабинет к Шамуну, раздался телефонный звонок. Ему сообщили, что только что христианская сторона расстреляла в порту более ста мусульман за то, что накануне в горах убили пять христианских юношей. И тут началось. Назад еле добрались. А выехавшую от нас ранее машину Зайцева расстреливали в упор. Он чудом остался почти невредим – пуля попала в запасное колесо в багажнике и по касательной поцарапала спину. А другому товарищу, сотруднику разведки, перебило позвоночник…

Забегая вперед, скажу, что, как только начался югокризис, направил генерала Зайцева на один из самых ответственных в то время участков – представителем СВР в Белград.

Из действовавших заместителей начальника ПГУ я хорошо знал и превосходно относился к Вячеславу Ивановичу Гургенову, который в качестве советника сопровождал меня в поездках в Ирак и другие страны во время кризиса в зоне Персидского залива. Я очень благодарен этому, так рано ушедшему (в 1994 г.) из жизни, светлому, прекрасному, высокоэрудированному человеку за то, что он во многом мне помог, в том числе познать все формальности вступления в новую должность.

Заместителем, руководившим подразделениями научно-технической разведки, был и оставался весь срок моего пребывания в СВР многоопытный Алексей Анатольевич Щербаков. Его подчиненные срабатывали отлично, очень результативно, но появилась тенденция некоторой обособленности этих подразделений внутри ПГУ. Во время одной из первых бесед мы договорились с Алексеем Анатольевичем, что будем активно противодействовать этой тенденции с тем, чтобы разведка была единым коллективом.

Смена кадров в руководстве разведкой не была и не могла быть самоцелью, если руководствуешься соображениями не разрушения, а созидания. На меня в этом плане нисколько не действовали ни отдельные, по-видимому заказные, статьи, появившиеся в средствах массовой информации, ни «нравоучения» некоторых бывших работников КГБ, в том числе небезызвестного О. Калугина, который пытался отдать на алтарь перестройки разведки весь свой «богатый опыт и знания». Советами Калугина, например «отдалиться от Кирпиченко», я, естественно, пренебрег. Знал к этому времени и об отношении к Калугину в коллективе, в том числе со стороны некогда близких ему людей. В то же время жил собственным умом и руководствовался теми соображениями, с которыми пришел в СВР.

Среди заместителей и начальников отделов, а затем управлений были проведены некоторые замены, но они носили ординарный, обычный характер.

Однако к ординарным не относилось назначение первого заместителя. Перед выделением внешней разведки в самостоятельное ведомство первым заместителем начальника ПГУ Л. Шебаршина без всякого согласования с ним был назначен сотрудник другого главка КГБ. Шебаршин в своих книгах и интервью не называл его фамилии, видимо, ничего не имел против этого человека лично, но тем не менее ушел в отставку, будучи возмущен способом, формой назначения.

Я понимал, что на посту моего первого заместителя нужен высокий профессионал, пользующийся несомненной поддержкой в коллективе, человек, которому полностью доверяю, а при создавшейся ситуации он должен быть обязательно «своим» в самой разведке.

Сразу же после своего прихода в разведку пригласил бывшего руководителя ПГУ Шебаршина и предложил Леониду Владимировичу вернуться в разведку ко мне первым замом или хотя бы консультантом. Считал, что это никак не ущемляет его достоинства: будучи при нем главным управлением, разведка превратилась в самостоятельное ведомство. О моем отношении к Шебаршину он, возможно, знал. Я был инициатором назначения его в августе 1991 года на пост председателя КГБ, в кресле которого, естественно не по моей вине, он просидел всего один день. Но Шебаршин, к моему сожалению, предложение вернуться не принял. Подумав, я пришел к выводу, что, находясь на его месте, мне тоже трудно было бы согласиться.

Мне с самого начала понравился полковник Владимир Михайлович Рожков, назначение которого первым заместителем и стало причиной отставки Шебаршина. Да и дальнейшая совместная работа убедила в его высоких профессиональных и человеческих качествах. Уверен, что он не рвался на руководящую должность в ПГУ – ему просто не повезло, так как попал в водоворот событий. Однако проблему все-таки следовало решить и с учетом произошедшей коллизии, вызвавшей негативный отклик в коллективе, и проводимой реорганизации в условиях становления внешней разведки как самостоятельного ведомства. Объяснил Рожкову, что хотел бы переместить его с поста первого заместителя на пост просто заместителя. Владимир Михайлович сразу же, даже, как мне показалось, с облегчением согласился и ни разу впоследствии ни одним намеком не показывал своего недовольства. Через несколько лет он выехал на ответственную работу «открытым» представителем СВР в Бонн, где, к огромному нашему сожалению, в 1996 году скоропостижно скончался. Смерть этого скромного, трудолюбивого, преданного делу товарища вызвала чувство большой скорби в СВР. Добавлю, что к моменту своей смерти В.М. Рожков был уже генерал-лейтенантом.

Вообще, одной из специфических черт нашей разведки, очевидно, было и остается отсутствие фанаберии, отторжения всего «не своего». Конечно, существует кастовость – этого отрицать не следует. Но наряду с этим, именно наряду, проявляется, возможно не сразу, а после того, как достаточно присмотрелись к вновь пришедшему, доброе отношение к нему. Такая абсорбирующая способность разведки проявилась через некоторое время не только в отношении В.М. Рожкова, но и тогда, когда на должность заместителя директора СВР был назначен бывший министр внутренних дел Российской Федерации генерал армии В.Ф. Ерин. Мне сказали, что он сам просился в СВР – видимо, чувствовал, что ему будет легче вжиться в коллектив у нас, чем в некоторых других структурах, где бы он мог применить свои силы и знания. Вскоре этот трудолюбивый, доброжелательный и скромный человек (а ведь тогда он был единственным в СВР в таком наивысшем воинском звании, которое через несколько лет после этого получил В.И. Трубников) стал органичной частью руководящего ядра СВР.

Но все-таки – кому предложить работать первым заместителем?

Сразу же после перехода в разведку мне не раз по службе приходилось иметь дело с Вячеславом Ивановичем Трубниковым. Начальника ведущего в политической разведке первого отдела, занимавшегося Соединенными Штатами, отличали эрудиция, широкий кругозор – индолог по образованию, он стал прекрасным американистом, – интеллигентность, добропорядочность (ни разу не слышал от него недобрых слов о своих подчиненных, даже когда они не оказывались на должной высоте, хотя знал о его требовательности к ним), высокий профессионализм Трубникова не вызывали никаких вопросов. Он безукоризненно прошел путь от рядового оперработника до резидента в одной из крупных стран. Характерно, что его назначение первым заместителем директора СВР прямо с поста начальника отдела не породило никакого недовольства среди моих замов и было положительно воспринято в СВР в целом. В дальнейшем работал с ним рука об руку, а когда уходил из СВР, не было никаких сомнений в том, что он – наиболее подходящая фигура на пост директора, и с моей рекомендацией полностью согласился президент, который к тому времени уже хорошо знал Трубникова и прекрасно относился к нему.

Хотелось бы ответить авторам ряда статей о «своеобразном разделении функций» между мной – «политическим назначенцем» и профессионалом – первым заместителем. Мне, дескать, отвели функцию общего управления, связи с политическим руководством страны, а под началом первого заместителя оставалась вся оперативная деятельность СВР. Будучи глубоким, умным человеком, Вячеслав Иванович никогда не ориентировался на такое разделение ролей. В то же время по своей натуре я никогда не мог бы оставаться руководителем, если бы не занимался «профильными» сторонами деятельности того учреждения, где работал. На должность «зиц-председателя» я вообще не годился.

В. Кирпиченко, В. Гургенов, В. Трубников, многие другие плавно вводили меня в курс повседневной деятельности подразделений разведки.

В ПГУ я привел с собой только двух сотрудников – Роберта Вартановича Маркаряна, моего помощника в течение многих лет. Помощником пригласил в ПГУ и Юрия Антоновича Зубакова. Во время его работы консультантом в Президентском совете и Совете безопасности я успел оценить превосходные рабочие и человеческие качества Зубакова и был очень рад, когда он дал согласие на мое предложение. Контр-адмирал (через несколько лет в СВР Зубаков стал вице-адмиралом), военный контрразведчик, он пришел в ПГУ не совсем «со стороны». Когда я увидел, что Зубаков, как и Маркарян, хорошо принят сотрудниками разведки и у него нет никаких проблем с адаптацией по служебной линии, я решил обратиться к Б.Н. Ельцину с предложением назначить Юрия Антоновича заместителем директора СВР по кадрам – все заместители директора внешней разведки назначаются указами президента.

Предшественник Зубакова был, как мне говорили, хорошим оперативным работником. Так оказалось и впоследствии, когда он с успехом работал на других ответственных участках и постах, но мое решение назначить на эту весьма важную должность в СВР Юрия Антоновича укрепилось после того, как мне на какой-то момент показалось, что его предшественник не очень хочет вовлекать директора в детали кадровой политики. Может быть, он искренне руководствовался стремлением «разгрузить» меня, но и в таком случае это было неприемлемо.

Размышления, которыми со мной делились мои старые друзья и новые товарищи, сама объективная действительность, с которой столкнулся, заставляли думать о многих проблемах разведки, в первую очередь о ее назначении в принципиально новых условиях. Не было никакого сомнения, что внешняя разведка должна сохраниться как важнейший государственный механизм, и, естественно, свою миссию ее начальника я видел прежде всего в укреплении этого механизма. С этой мыслью пришел в разведку и еще больше утвердился в ней, переступив порог службы. И не только утвердился, но и почувствовал, понял, что следует действовать незамедлительно.

В СВР сосредоточен цвет офицерского корпуса. В большинстве это интеллигентные, образованные люди, многие из них знают несколько иностранных языков, государственники по своему призванию и профессии. В то же время ряд сотрудников был дезориентирован происходящими переменами, в том числе и разделением на части Комитета государственной безопасности, в котором прослужили уже не один год, а некоторые – и не один десяток лет.

Не хочу противопоставлять ПГУ остальным подразделениям КГБ – большинство сотрудников комитета тоже профессионалы, честные, патриотично настроенные офицеры. Но ПГУ как-то выделялось, стояло чуть-чуть особняком, в том числе по своим функциям. Это проявлялось не только в том, что успехи у ПГУ были, возможно, даже несколько большими, чем у некоторых других главных управлений, во всяком случае осязаемее. Но и ключевые кадры в руководстве КГБ тоже, особенно при В.А. Крючкове, рекрутировались из ПГУ.

И ПГУ по всем показателям должно было стать далеко не первым объектом, подвергшимся жесткой критике. Однако новое руководство КГБ начало пренебрежительно высказываться о работе Первого главного управления.

К Вадиму Бакатину я отношусь хорошо. Считаю его честным и порядочным человеком, в чем открыто расходился со своими новыми коллегами в руководстве ПГУ. Кстати, он искренне, хоть и наивно, думал, что, передавая США, с согласия руководства, схемы прослушивающих устройств, заложенных в бетонированные плиты здания их нового посольства в Москве, получит в ответ американские схемы и все это послужит установлению новых отношений. Но американские партнеры ограничились благодарностью.

Между тем американцы могли бы продемонстрировать в ответ «жест доброй воли». При желании им было бы нетрудно это сделать. Во время постройки нового комплекса нашего посольства в Вашингтоне в первой очереди здания – жилом доме и посте дежурного – было выявлено в квартирах и помещениях пять типов систем подслушивания с десятками микрофонов. В результате поисковых работ, проведенных по второй очереди – административное и представительское здания, помещение поста дежурных комендантов, – бригадами Центра было обнаружено полторы сотни микрофонов и датчиков, принадлежащих к различным системам прослушивания. В 19-этажном 256-квартирном жилом здании постпредства при ООН в Нью-Йорке были тоже найдены многочисленные системы прослушивания.

Причем на пресс-конференциях и в средствах массовой информации по оперативным соображениям сообщалось лишь о части выявленных систем. Следовательно, американцам было что «отдать», но спецслужбы США ограничились благодарностью. Мне представляется, что Бакатину не хватало реального, точного понимания обстановки. Искренне, как я уверен, борясь с теневыми сторонами деятельности КГБ в прошлом, он мог «с водой выплеснуть и ребенка»…

А из разведки продолжали уходить, в основном молодые кадры. Главное, что их подталкивало к этому, – неопределенность. В то же время хорошо подготовленных людей с отличным знанием иностранных языков с удовольствием брали в коммерческие структуры, где платили намного больше.

Именно на фоне всего этого я посчитал первостепенной задачей улучшение материального положения разведчиков. Еще при моем назначении директором СВР Ельцин подписал распоряжение об одноразовом масштабном выделении нового жилья для остро нуждающихся сотрудников СВР. Все чрезвычайно высоко оценили это решение президента.

Пригласил на работу в СВР генерал-лейтенанта И.И. Гореловского (в 1997 году ему было присвоено звание генерал-полковника). Иван Иванович оказался просто незаменимым руководителем хозяйственно-финансовой структуры разведки. Несмотря на то что президент поддерживал просьбы СВР, в том числе и о надбавках к окладу офицеров разведки, реализовывать все это было ох как нелегко. Методично, нисколько не выпячиваясь, Иван Иванович делал все для закрепления кадров. Его труд был поистине титаническим. Впервые в истории разведки ее сотрудники реально получили столь большое число квартир, в том числе за счет организации собственного строительства, начали отдыхать семьями в приобретаемых СВР здравницах, улучшилось медицинское обслуживание, увеличились оклады. В результате можно считать, что СВР не проиграла по сравнению с другими службами в социально-бытовом плане после раздела КГБ.

Такой непростой период