Старый дом. К 300-летию г. Перми

Иван Иванович старался меньше высовываться. Мало ли что… Разве что жена на базар сбегает. А сам Иван ни-ни…

Он даже из главного дома переселился подальше, в самую глубину просторного двора.

Тут-то его явно никто не потревожит. А сам он только в окна и поглядывал. Да, что там особо рассматривать. Банька стояла, хорошая, правда, бревенчатая, да береза возле нее шевелила ветвями под шум ветра. Ничего особенного.

Тоскливо стало Ивану. Решил он как-то сам на улицу выглянуть.

Взял револьвер, на всякий случай. Осторожно выбрался на крыльцо. Скрипнули под ногами доски. Качнулись перила.

Оперся Иван о столб, навес крыльца поддерживающий. Зашепталась о чем-то своем березка.

А Ивану показалось, что она именно его предостерегала.

Оглянулся мужик на дверь. Внезапно захотелось вернуться. Неизвестно еще, кто на улице шарахается. Подумал-подумал.

– А ну, его к лешему, – проговорил Иван Иванович, перекрестился и решительно шагнул с крыльца.

Зашуршал под ногами выпавший накануне снег. Закачала головой береза. С легким шорохом ссыпались с ветвей снежные хлопья.

– Не ходи! – послышалось Ивану.

Снова перекрестился мужик. Сунул револьвер за пазуху овчинного тулупа. Вдруг да пригодится. Решительно направился к воротам.

Вернулся нескоро. Весь какой-то потрепанный, без шапки. Волосы взлохмачены. Тулуп распахнут.

Вломился Иван в сени. Дрожащие руки долго брякали засовом и крюком, запирая двери. Прошел мужик в комнату, даже сапоги от снега не отряхнул.

Тяжело рухнул на диван. Крупными комьями отвалился налипший снег. Брякнул с досадой мужик по столу кулаком.

– Что случилось-то, Вань? – всполошилась жена.

– Ничего, – отмахнулся Иван, – плесни ка мне…

Грудь его тяжело вздымалась.

Он тревожно поглядывал на окна, словно ждал чего-то…

Поставила Авдотья перед ним стеклянный штоф с выпуклым двуглавым орлом. Налила в граненый металлический стакан прозрачной жидкости. Звучно выпил Иван предложенное питье, захрустел сочными огурчиками, которые Авдотья из подпола вытащила.

Вытер Иван рот рукавом, посмотрел на женщину ошалелым взглядом.

– Черт знает, что творится, – наконец проговорил он, глядя в пустоту, – еще вчера на доме управляющего болталась красная тряпка новой нынешней власти. А теперь нет ее. Сорвали.

Он снова приложился к стакану. Задергался кадык.

– Люди по улице бегают, суетятся. У каждого, почитай, ружье или револьвер. Шапку где-то потерял.

Разглагольствования Ивана прервал громкий стук в кухонное окно.

– Ну, вот, – буркнул мужик, выкладывая на стол перед собой оружие, – началось.

– Бум-бум-бум, – повторился стук.

– Ничего не поделаешь, – Иван прокрутил барабан револьвера, сурово взглянул на жену, – иди, открывай, что ли…

В комнату ввалился запорошенный снегом сосед. В руке он сжимал винтовку.

– Ты это, Степан… чего это? – протянул Иван, подтягивая револьвер ближе к себе.

Степан стряхнул снег. Блеснула на груди потрепанной шинели серебряная медаль, полученная еще в Германскую.

– Красные бегут! – не то торжествуя, не то сожалея проговорил Степан, подходя к столу.

Снег, свалившийся с валенок, образовал небольшие лужицы.

– Ого! – Степан подхватил штоф замерзшей рукой и прильнул прямо к горлышку.

– Нно, – одернул его Иван, – не балуй!

– А что, не балуй, – взвился посетитель, – наши к городу подходят. Говорят, сам генерал Пепеляев пожаловал.

– Так ить, хорошо это, – заметил Иван, успокоившись, – почто же прямо из бутылки-то пойло хлебать?

– Надолго ли? Вот в чем вопрос?

– Что значит, надолго ли? – возмутился Иван Иванович, – да где уж красным с Пепеляевым-то справиться?…

***

…Прошло какое-то время. Жарко стало во дворе. Зашелестела береза листьями. Птички запели. Поднялись в огороде, какие-никакие посадки.

Но опять неспокоен стал Иван. Опять взялся боеприпасы проверять. Грохот издаля приближался к городу. Такой, что время от времени дребезжали стекла. Теперь даже Авдотья не особо покидала дом.

– Все-таки красные не оставляют нас в покое, – ворчал Иван, – то и дело поглядывая в окно, – того и гляди обратно возьмут город. Ох, и не поздоровится тогда.

– Чего не поздоровится-то? – каждый раз робко возражала Авдотья, – мы же ничего…

– Цыц, баба! – ругнулся Иван и назидательно поднял палец, – разве не знаешь, чего хотят эти самые, тьфу, большевики?

– А чего?

– Они хотят, – раздельно произнес он, стараясь придать словам больший вес, – они хотят, чтобы не было богатых…

– Так то богатых. А мы-то…

– Вот ведь баба непонятливая, – махнул рукой Иван, – А это ты видела?

Мужик торопливо задернул оконные занавески и прошел в темный угол за печкой. Он откинул крышку огромного синего, обитого металлическими полосками, сундука.