Пером по шапкам. Книга вторая. Жизнь без политики

Далее Бердинских рассуждает о положении поэзии: «Разумеется, «идейная» советская критика «зорко стояла на страже завоеваний социализма» и давала «решительный отпор» тем, кто «уклонялся от пути соцреализма». И с этими словами нельзя не согласиться. Но после этого следует: «А «критические» статьи в центральной (или местной) прессе обычно имели конкретные последствия – в виде «оргвыводов», предпринимаемых соответствующими органами власти. Безусловно, наиболее суровыми (а нередко просто «несовместимыми с жизнью») эти последствия были в сталинскую эпоху, но и в «вегетарианские» 1960-1980-е годы алгоритм «критика – оргвыводы – опала – репрессия» в общем-то сохранялся…»

Но именно на это время приходится бум советской поэзии, когда широкой популярностью пользуются поэты Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий. Да, они часто выступают с эстрады, собирают тысячи слушателей на стадионах и других площадках. Это не пропущено Виктором Бердинских, но и тут, комментируя этот период, он не обходится без своей ложки дёгтя: «Тогдашний всенародный успех этих (по выражению А. Ахматовой) «поэтов-эстрадников» имел немного общего с развитием отечественной словесности как собственно культурного феномена: он всецело обязан политическому пробуждению советского социума после десятилетий сталинской диктатуры…»

В 1962 году Евгений Евтушенко публикует своё стихотворение «В погоне за дешёвой популярностью», которое начинается такими строками:

Мне скоро тридцать. Я герой пародий,

статей, разоблачительных стихов.

Приписаны мне прочно все пороки

и все из существующих грехов.

Мне говорят порой, что я пишу

в погоне за дешевой популярностью,

Возможно, скажут вскоре, что дышу

в погоне за дешевой популярностью.

Выходит, я за коммунизм борюсь

в погоне за дешёвой популярностью.

Выходит, я с его врагами бьюсь

в погоне за дешёвой популярностью.

Здесь я хочу обратить внимание читателя на фразу «Я герой пародий, статей, разоблачительных стихов». Эти стихи поэт пишет в те годы, когда, по словам Бердинских, в стране сохраняется «алгоритм «критика – оргвыводы – опала – репрессия». А спустя три года Евтушенко публикует знаменитую поэму «Братская ГЭС», в которой есть глава «Казнь Стеньки Разина» с поразительными по психологическому накалу строками о том, как жила отрубленная голова народного заступника Стеньки Разина:

А от крови и чуба тяжела,

голова еще ворочалась,

жила.

С места Лобного подмоклого

туда,

где голытьба,

взгляды

письмами подметными

швыряла голова…

Суетясь,

дрожащий попик подлетел,

веки Стенькины закрыть он хотел.

Но, напружившись,

по-зверьи страшны,

оттолкнули его руку зрачки.

На царе

от этих чёртовых глаз

зябко

шапка Мономаха затряслась,

и, жестоко,

не скрывая торжества,

над царем

захохотала

голова!..

Разве один этот отрывок не является развитием отечественной словесности, разве он не является феноменом, достойным называться высокой поэзией в одном ряду с Пушкиным, Лермонтовым, Некрасовым? Разве такую советскую поэзию можно называть презрительно «эстрадной»? Я позволю себе завершить это своё эссе строками из моего собственного стихотворения, посвящённого Евгению Евтушенко:

Пусть иных гримаса сводит –

Евтушенко моден, моден.

Но история запомнит –

      с тем и сказано –

как хохочет голова Стеньки Разина.

И другие будут так же хохотать,

на царей глазами страшными сверкать.

Прекратите говорить мне:

Евтушенко моден был.