Пером по шапкам. Книга вторая. Жизнь без политики

Она ещё живая,

не может, а живёт.

…

По прошлому поминки

давно отпел народ.

Российская глубинка

пока ещё живёт.

Шесть лет назад в Красном Сулине закрылся металлургический завод из-за банкротства, хотя руда ещё есть. Правда, там работает крупный завод по производству стекла. Но для развития города этого мало. Где будут работать выпускники тридцати четырёх общеобразовательных учреждений города? Учителя литературы, согласились со мной в том, что о глубинке России думают сегодня мало.

А я прочитал старшеклассникам отрывок из своей повести «Пацаны-пацанки», в которой мальчишки и девчонки старших классов создали у себя группу под названием «Нравственный патруль» с тем, чтобы бороться с негативными проявлениями, встречающимися не только в школе, но и на улицах города.

Выступая перед школьниками, мы надеемся, что они на литературных примерах будут расти достойными продолжателями традиций борцов за лучшую жизнь в России.

29.11.2016

Совместное заседание

Совершенно непонятно, почему в сети не обращают внимание на заседание Совета по культуре и искусству и Совета по русскому языку, проведенное Президентом России.

На этом совещании, хоть и делались ссылки на последнее Послание Президента, но проявилось явное провальное положение во внутренней политике относительно образования, искусства и, что не менее важно, литературы, как составляющей части культуры.

Не смотря на прекрасное выступление председателя Российского общества "Знания" Любови Духаниной, выразившей беспокойство по поводу роста числа не читающих детей и сокращения списка обязательной для чтения литературы в школе, в выступлении кинорежиссёра Карена Шахназарова прозвучало диаметрально противоположное предложение: ограничить изучение в школе писателей до шести: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Толстой, Чехов.

О каком единении народа можно говорить, если молодёжь не будет знать Некрасова, Чернышевского, Алексея и Николая Островского, поэтов Серебряного века, Горького, Шолохова, современных поэтов и прозаиков, которые как раз и воспитывают своими произведениями патриотизм, любовь к Родине, все нравственные ценности? А по мнению Шахназарова "цивилизация чтения заканчивается". Он предлагает увеличивать выпуск фильмов, не задумываясь над тем, что сценарии для фильмов пишут писатели на основе литературных произведений, которые должны быть сначала прочитаны, не говоря о том, что их сначала пишут писатели.

А о том, что писатели выпали из обоймы трудового кодекса, как и журналисты, говорил на Совете Президент фонда Достоевского Игорь Волгин, предложив исправить положение, когда писатели не получают никаких пенсий и льгот. Но Президент Путин никак не отреагировал на эти слова. Видимо, писатели, как класс, его не интересуют. Но ведь именно на писателях держится весь духовный мир человека, его нравственные принципы. Единение народа, о котором говорил Президент Путин в своём Послании, без писательской поддержки невозможно.

Депутат Государственной Думы Елена Ямпольская говорила, что у неё глаза увлажняются, когда она смотрит старые советские фильмы потому что они "давали представление о настоящей мечте, о том, к чему действительно следует стремиться в жизни". И ещё она говорила: "на протяжении многих лет нашим людям постоянно внушали: «Купи себе новое счастье, купи счастье с большим количеством пикселей, лошадиных сил, а старое счастье сдавай нам на утилизацию, оно уже ничего не стоит». И вот когда ситуация несколько изменилась, вдруг стало понятно, что рецепторы для восприятия других видов счастья немножко притупились. Восстановить эти рецепторы, напомнить человеку о простых и вечных источниках радости, не связанных напрямую с количеством денег в кармане, – это может сделать только культура. И на мой взгляд, в интересах государства, чтобы она эту миссию выполнила".

Но дойдёт ли эта мысль, как и другие, высказанные на Совете, до толстосумов, которые не читают книг, которые покупают счастье только себе? Большой вопрос.

NEWSLAND, 3.12.2016

Парадоксы советскофобии

Эссе

Сегодня все, кому не лень, стараются изо всех сил лягнуть советское прошлое. Так оно их пугает тем, что вдруг оно ни с того ни с сего вернётся и снова придётся молчать в тряпочку, видя, как другие радуются бесплатным санаторным путёвкам, лечению, учению, спортивным кружкам, домам культуры. Молчать, когда другие выступают с критикой на профсоюзных и партийных собраниях. Молчать, когда другие поют о том, как хорошо в стране советской жить и ничего на свете нету краше родины моей. Молчать и в том случае, если все снова будут говорить, что человек человеку друг, товарищ и брат, когда все снова поедут на молодёжные стройки, поднимать ставшие целинными брошенные земли, возводить новые заводы, строить счастливое будущее для всех, а не только для олигархов, как сейчас. И только теперь злобно голосить, радуясь тому, что это всё разрушено и ушло в историю, а выплыло другое, о чём раньше почти не говорили: нет, не о том, что революция семнадцатого года провозгласила декреты: «Мир народам, фабрики рабочим, земля крестьянам, вся власть Советам!», а о гражданской войне (впрочем, за осуществление этих самых декретов), когда погибали тысячи и тысячи, о вынужденном голоде, который называют теперь специально устроенным голодомором, и о раскулачивании. Выплыло и расползлось – не великая победа над фашизмом под руководством Сталина, а сталинские репрессии, применявшиеся зачастую именно к вражеским элементам – противникам строительства социализма, которых сегодня называют всех поголовно незаконно репрессированными. А разве не было настоящих врагов у советской власти? Они были. Достаточно почитать хорошо аргументированный фактографический материал Д.Ю. Лыскова «Запретная правда о «сталинских репрессиях». «Дети Арбата» лгут!».

Но я пишу эти строки лишь в качестве преамбулы к серьёзному разговору о двухтомном издании историка Виктора Бердинских об истории русской и советской поэзии, выпущенным московским издательством «ЛомоносовЪ» в 2013-2014 годы..

Виктор Аркадьевич Бердинских родился в советское время в 1951 году. Вспоминая о своём детстве в городе Стерлитамаке уже в далеко постперестроечное время, Бердинских сразу проявляет своё отношение к Советской власти, говоря о детском саде: «До сих пор во дворе садика стоит, не знаю, как назвать, памятник Володи Ульянову. Ребёнок с кудрявой головкой, который вырос и перевернул весь мир. А свою страну загнал на 70 лет в пучину безверия, хамства, загнивания и ещё в нескончаемые грехи, какие только возможно. Много поколений ещё будет разгребать то, что он натворил». Причём он так и пишет «будет» в единственном числе, хотя слово «поколения», которые будут разгребать, дано во множественном числе. Но это и понятно, так как по собственным словам автора биографии «Я тоже стал успевающим учеником, нет писать грамотно я так, и не научился, а вот в точных науках, преуспел. Любил и знал на пять баллов историю, причём все три которые мы изучали, без троек были математики, геометрии, физики». Не стану уточнять – читатель и сам видит новые ошибки, допущенные доктором наук и профессором истории в тексте, который приведен мною в авторском изложении и, по всей вероятности, никем не редактировался.

В школе мальчик был драчуном и хулиганом да с плохой успеваемостью, почему поэтому его не приняли при переводе в старший класс хорошей (опять же по выражению автора) школы, и пришлось идти в ту, которая была похуже. Может быть, на характер сказалось небедное происхождение. Дед его был состоятельным крестьянином, земледелием не занимался, а имел постоялый двор. В период раскулачивания сдал двух лошадей. Репрессирован не был. Отец закончил два класса церковно-приходской школы, много лет руководил парткомом, профкомом и закончил свою карьеру начальником заводского отдела сбыта. В Великую Отечественную войну воевал на Ленинградском фронте и дошёл до Берлина.

Нынешний учёный, вспоминая детские годы, пишет: «Бедная моя первая учительница, Александра Васильевна, сколько же она со мной мучилась! Жила она не далеко от нас, она имела маленьких детей, совсем не было времени, а она плача возилась со мной, и дома тоже. С каким же теплом я теперь ее вспоминаю. Хотя грамотно писать я до сих пор не научился». Вспоминает и центральную городскую улицу К. Маркса, на которой «проводили праздничные демонстрации, мощеная она была булыжником, демонстрации проходили очень весело, шли колонной от старого кож завода до здания горкома партии ( ныне собес) на крыльце которого стояла администрация города».

Я цитирую строки биографии историка, ставшего затем членом союза писателей, для того только, чтобы читатель вместе со мной попытался понять, откуда у автора двадцати книг, прожившего большую часть жизни в Советском Союзе, возникла эта советскофобия. Дед был успешным крестьянином, но не подвергся репрессиям. Отец участник войны и руководитель, мать… Да вот он пишет о матери: «Мама была, по тем временам, грамотной женщиной, закончила семь классов той самой староверской школы, грамотно и очень красиво писала, была трудолюбива и любознательна, директор лаборатории дядя Саша Петров ( я его так называл) заметил это и перевёл её лаборанткой, это была основная профессия лаборатории. Проработав на этом месте и на этой должности 50 (пятьдесят)! лет, она стала, одной из лучших специалистов отросли. Её узнали и стали уважать все председатели колхозов, все ветеринары и зав фермами во всех районах Башкирии. Без её согласования не принималось не одного решения по судьбе больного скота, особенно если болезни и падёж были массовыми. В бактериях она разбиралась лучше любых дипломированных бактериологов, много позже она закончила ветеринарный техникум, но не думаю, что ей это было нужно, а ещё она не боялась ответственности, не так просто, например, отправить в могильник тысячи голов скота, да ещё во время войны».

Я прошу прощения у читателя за ошибки, попадающиеся иной раз в цитатах, которые я не исправляю. Уж раз сам автор пишет о своей низкой грамотности, то пусть это подтверждается фактами.

Ну, вот и с матерью всё в порядке. Она уважаемая женщина, пятьдесят лет на одном месте работы. Но, может, обида за бабушку Ульяну, пропавшую бесследно в ГУЛАГЕ? А за что она туда попала? В голодные военные годы она, мать пятерых детей, работая на колхозном поле, набрала в карман фартука зерна. Председатель сельсовета увидел, и её арестовали, да припомнив, что она дочь бывшего помещика, осудили и отправили в ГУЛАГ. Узнав об этом, возвращаясь с войны, муж Ульяны, отец Виктора, решил отомстить председателю, захватил с собой с фронта пистолет «ТТ», но, приехав к обидчику, увидел его на смертном одре, умирающим от болезней. И вот сын так вспоминает то, что потом произошло: «отец не стал, что-либо  предпринимать, только  выходя с его двора забрал стоящую во дворе корову. Некто его не остановил,  он увёл её в лес, пристрелил, содрал, как попало шкуру, отрезал лучшие куски мяса, сложил в рюкзак и пошёл в  Стерлитамак. Вот таким образом закончилась для моего отца деревенская жизнь, а уходил он с деревни  ночью, всё-таки боялся того что натворил, криминал».

О какой справедливости и о каком возмездии могла идти речь в трудные для всех голодные годы? Можно ли было выживать одним за счёт других? Сложные вопросы. Во всяком случае, этот эпизод жизни не отразился на дальнейшей судьбе мальчика, который успешно вырос, кончил десятилетку «со средними оценками, да и знаниями, ну и ещё с очень не приятным душевным осадком. В моральном плане это была «гнилая» школа. Уважали там учеников влиятельных родителей, такие как мы там были не нужны, нас просто терпели». После школы поступает в училище, приобретает специальность слесаря по ремонту контрольно-измерительных приборов и автоматике, уходит в Армию, затем поступает в Горьковский государственный университет, заканчивает исторический факультет в 1978 году. И тут начинается перестройка в стране и, вероятно, в сознании будущего писателя.

Перейдём же теперь и мы к самим книгам «История русской поэзии», состоящей из двух разделов: модернизм и авангард», и «История советской поэзии», также разделённая на две части: Большая четвёрка: Борис Пастернак, Анна Ахматова, Осип Мандельштам и Марина Цветаева – в первой части, и Советская поэзия – во второй То есть, создаётся такое впечатление, как будто первая четвёрка не относится к советским поэтам. Но это а про по.

Автор столь капитального труда признаётся в самом начале, что «сей опус» пишется не филологом, а историком с точки зрения читателя. Вся работа построена на цитировании не только произведений самих рассматриваемых поэтов, но и в большом количестве замечаний и рецензий известных литературоведов. Не мало взято из учебной литературы, хотя отношение автора к учебникам по меньшей мере странное. Он заявляет, например: «Нет ничего более антипоэтичного, чем учебники поэзии (причём не только отечественные). Сжигать их, может быть, не стоит, но из обращения изъять (во всяком случае, массу из них) не помешало бы. В России вся эта ситуация усугубляется разрывом связи времён, культур и эпох: дореволюционной и советской – «другая страна, другой народ, иной язык мыслей и чувств».

Хочется поблагодарить автора за то, что хоть не предлагает сжигать книги, как это предлагал небезызвестный Фамусов, говорящий: «Собрать бы книги все да сжечь». В нашем случае «демократично» предлагается изъять большую часть учебников из обращения. Но главное здесь в другом. Автор говорит о разрыве связи времён, отделяя дореволюционный период в России от советского. Нет сомнения в том, что Октябрьская революция коренным образом изменила жизнь не только России, но всего мира. И сорок поэтов, чьи биографии и творчество рассматривает историк Бердинских, ощутили эти изменения на себе. Кто-то с восторгом принял революцию, кто-то с негодованием, что, как правило, отражалось в их произведениях. И потому диссонансом этому звучат слова автора: «коренная беда русского, советского и современного отечественного литературоведения (для школы, вуза, далее – везде), когда судьба поэтического произведения тесно привязывается к судьбе поэта, страны, общества». В качестве подтверждения этой своей мысли он приводит слова Б. Пастернака: «… Судьба произведения должна отделяться от судьбы писателя, она должна быть самостоятельной и иной, чем его судьба. Это естественно в отношении больших людей и большой литературы, это понимают дети в счастливые для искусства эпохи, и этого не понимает никто в наше время, так постаравшееся над разрушением художника в человеке, так поработавшее над уничтожением личности и её пониманием в нас».

Однако сам же Бердинских через несколько страниц своей книги высказывает противоположную мысль: «В сущности, никакой гений вообще «невыводим» из исторических условий эпохи. Но ведь и понять его без этих исторических условий невозможно!»

То есть гениальность рождается независимо от исторических условий, поскольку это процесс физиологический, однако дальнейшие действия гения или любого другого творца непосредственно связаны с временем, с историческими условиями, без знания которых понять его творчества невозможно. Не это ли же самое говорит В.И. Ленин в своей статье «Лев Толстой, как зеркало русской революции»: «при таких противоречиях Толстой не мог абсолютно понять ни рабочего движения и его роли в борьбе за социализм, ни русской революции, это само собою очевидно. Но противоречия во взглядах и учениях Толстого не случайность, а выражение тех противоречивых условий, в которые поставлена была русская жизнь последней трети XIX века»?

Вопрос заключается в том, как понимать время и исторические условия. Можно их понимать в закономерном развитии, в проистекании одних условий из других и соответственно смещений литературных акцентов. Бердинских делит развитие российской поэзии на три основных периода, не касаясь глубокой старины, считая при этом, что основная масса населения не приспособлена к восприятию поэтического слова. По этому поводу он высказывает следующее соображение: «…поэзия недоступна для основной части общества – как для неграмотной России XIX века, так и для спешно обученной в школах-ликбезах страны века минувшего, не говоря уже об «осчастливленном» почти всеобщим высшим образованием современном отечественном социуме.

Внутренний слух большинства наших сограждан (как, впрочем, и всех соседей по планете) невосприимчив к поэтической речи и музыке высших сфер. Так было во все времена: короткого торжества поэзии (в десятилетия её «золотого» и «серебряного» веков) и многолетнего её упадка; сталинской «модернизации»; брежневского тотального и показушного «библиофильства»; краха советской «империи»; полного выпадения литературы из общественной и культурной жизни в ельцинско-путинский «переходный период»…

Иными словами, по Бердинских выходит, что весь советский период и до сегодняшнего дня является периодом упадка в поэзии. Для убедительности он приводит Строки А. Ахматовой, написанные ею в 1959 году:

Из-под каких развалин говорю,

      Из-под какого я кричу обвала!

      Как в негашёной извести горю

      Под сводами зловонного развала!

И добавляет: «В России 1917-1930-х годов были физически истреблены два-три поколения квалифицированных читателей – уничтожены просто по причине своего «непролетарского» происхождения…

Важен и момент ураганного оглупления, примитивизации литературы и поэзии страны – под мощным нажимом и контролем власти в эпоху советской «культурной революции». Приход многомиллионного низко квалифицированного читателя в 1920 – 1950-е годы стал, с одной стороны, победой массовой грамотности, а с другой – снижением всех и всяческих качественных планок. Малограмотный талант, воспевающий государство и его победы, засорял мозги не менее, чем писаревские теории 1860-х годов, отвергавшую высокую поэзию в принципе».

Вот главная идея, которая проводится автором этого опуса через обе книги о поэзии. Он боится социализма, как огня, и высказывается дальше ещё определённее: «Ограничения в свободе творчества были настолько серьёзны, что отечественная поэзия, помещённая под домашний арест советской идеологии, не могла развиваться естественно и плодотворно».

Но позволю спросить, кто заставлял великого советского поэта Сергея Есенина писать стихи «Русь уходящая» с такими строками:

Мы многое еще не сознаем,

Питомцы ленинской победы,

И песни новые