Космология Башлачева. Песни Русского Посвященного

Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.

К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.

Ну вот, ты – поэт… Еле-еле душа в черном теле.

Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.

Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.

Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.

Однако наиболее ярким является использование черного цвета в песне «Мельница», которая как раз и описывает работу в черном и путь посвященного к центру:

Черный дым по крыше стелется.

Свистит под окнами.

– В пятницу да ближе к полночи

не проворонь, вези зерно на мельницу!

Черных туч котлы чугунные кипят

да в белых трещинах шипят гадюки-молнии.

Черный дым ползет из трубочек.

Смеется, прячется в густые бороды.

Собственно, мельница это и есть вращающийся крест:

Что, крутят вас винты похмельные —

с утра пропитые кресты нательные?

Мельница у славян всегда была связана с чертом и водяным. Афанасьев пишет[6 - Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. 1865]:

Жернова и мельница обозначаются в народных загадках теми же самыми метафорами, какими живописуются и грозовые тучи… Представление грозовой тучи – мельничным снарядом ярко засвидетельствовано шведским названием облака moln (на островах шведских muli, mulle, molne, дате. mulm= буквально: «мелющее»). Очевидно, что под влиянием этого поэтического воззрения дождь, град и снег, рассыпаемые тучами, должны были казаться теми небесными дарами, какие мелет облачный жернов. И действительно, в снеге, который уже своей белизною и рыхлостью напоминает смолотый хлеб, видели падающую с неба муку, и на скандинавском наречии снег назывался mjoll (мука). …У нас в областных говорах: бус – мелкий дождь и мучная пыль, бусить – идти дождю со снегом, моросить и пылить мукою; мелкий град называется крупою, а мельница для обработки гречихи, проса и ячменя – крупорушкою.

Mельница принималась за поэтическое обозначение громоносной тучи и что именно в этом представлении кроется основа мифической связи водяного с мельницами. На каждую мельницу полагают по одному водяному, и даже более – если она имеет два и три постава: всякой водовик заведует своим колесом, или, как выражаются белорусы: «всякий черт на свое коло воду цягнет».

Башлачев так и поет:

– Здравствуй, Мельник Ветер-Лютый Бес!

Ох, не иначе черти крутят твою карусель…

Вращение винтов мельницы, карусель, и есть буддийское вращение колеса сансары. В «Мельнице» хорошо ощущается обреченность посвященного, идущего по пути очищения, который предполагает смерть для материального мира:

Ближе лампы. Ближе лица белые.

Да по всему видать – пропала моя голова!

Ох, потянуло, понесло, свело, смело меня

на камни жесткие, да прямо в жернова!

Тесно, братцы. Ломит-давит грудь.

Да отпустили б вы меня… Уже потешились.

Тесно, братцы. Не могу терпеть!

Да неужели не умеем мы по-доброму?

Путь к мельнице и есть путь к центру креста, который сопровождается духовной бранью с темными силами. Подобное описание демонической атаки видим и в «Ванюше»:

И навалились, и pвyт pyбахy,

И pвyт pyбахy, и бьют с pазмахy.

И воют глyхо. Литые плечи.

Деpжись, Ванюха, они калечат!

Как только центр достигнут, крест и колесо (окружность) исчезают – «сгорело к черту все». Карусель чертей, колесо сансары остановлено, дальше нужно идти «от винта»! Затем герой находит три последних зернышка, из которых испекает хлеба, чтобы накормить всех, кто пришел туда.

Пуст карман. Да за подкладкой

найду я три своих последних зернышка.

Брошу в землю, брошу в борозду —

к полудню срежу три высоких колоса.

Разотру зерно ладонями

да разведу огонь да испеку хлеба.

Преломлю хлеба румяные

да накормлю я всех тех, кто придет сюда

тех, кто придет сюда

тех, кто поможет мне

рассеять черный дым