Преодоление

Михаил спросил Марьяну:

– От кого вас надо охранять?

– Требуется охрана от медведя, волка или от двуногого зверя. Медведь, Миша, сейчас сытый и вряд ли нападёт. Но кто знает, что взбредёт в медвежью башку на данный момент… Если будет опасность со стороны медведя, по нему не стреляй, а то подраненный он может бед натворить неописуемых. Надо стрелять только в воздух – отпугивать его выстрелами. Если же он идёт на тебя и никуда не деться, стреляй прицельно по глазам или падай и притворись неживым – падалью. По волкам, которые сейчас тоже в основном сытые, можно пульнуть для острастки и желательно попасть хоть дробинкой, чтоб они почувствовали, что с ними не шутки шутят, а поджидает их здесь гибель. А с двуногим зверьём надо быть особенно осторожным – нужно кричать ему, чтобы не подходил близко, а шёл бы подальше своей дорогой. Беда в том, что эта зверюга может оказаться вооружённой, например револьвером, это надо обязательно учитывать. Всё теперь тебе понятно?

– Много ли двуногого зверья встречается в ваших благодатных краях?

– Немного, но иногда встречаются. Если сообщат о таком звере нашим охотникам, они цепью прочёсывают леса и стараются уничтожить гадюку, которая создаёт опасности для существования местных жителей.

– Значит, по такому надо лупить на поражение.

– Если ты уверен, что это настоящая зверюга. А то может оказаться, что кто-то из соседней деревеньки просто заблудился – леший его закружил. Такому крестьянину надо указать выход на дорогу до его родной деревушки.

– Теперь, Марьяна, всё становится окончательно понятным.

– Есть ещё один совет на этот случай – надо прочистить стволы с обильной долей оружейной смазки. И, кроме того, помазать немного этой смазкой патронташ, чтобы звери издалека почуяли неблагоприятный для них запах и остереглись подходить близко.

– Хорошо, так я и сделаю, – пообещал новый охранник.

Марьяна спросила проживающего в её избе молодого человека невзначай и с ноткой иронии в голосе:

– А ты, Мишенька, пулять-то из ружьишка-то умеешь ли?

Он абсолютно твёрдо ответил:

– Дурное дело – не хитрое.

* * *

На самом деле, Михаил до этого момента никогда даже не держал в руках огнестрельного оружия, но хорошо ему запомнилось, как на второй осени своего пребывания батраком он видел охотничьи учения. В тот день оба сына и отец Андриус, все одетые в зелёные, недавно пошитые специальные охотничьи костюмы, стояли посреди двора хутора. У всех троих в руках сверкали от солнечных лучей ружья и металлические головки с капсюлями в кожаных зелёных патронташах. Михаил отлично видел, как Андриус обучал владению ружьём своих сыновей-погодков – серьёзного Антанаса и бесшабашного Юргиса, – которые в то время получали образование в крупнейшем городе Литвы на разных курсах Вильнюсского университета. Отец с сыновьями стояли посреди двора хутора, а над ними перед надвигающейся осенней стужей проплывали многоголовые гусиные стаи. Птицы в этих стаях частенько кричали что-то друг другу. Именно по ним опытный охотник Андриус учил стрелять своих сыновей:

«Крепко уприте приклад в своё плечо, соединяйте мушку с прицельной планкой так, чтобы центр птицы оказался на мушке, затем ведите ствол ружья по прямой линии полёта птицы и дайте упреждение в пять фигур, далее, затаив дыхание, медленно, плавно нажимайте на спусковой крючок и при этом ведите стволом ружья в соответствии с упреждением и полётом выбранной для выстрела птицы».

Громыхнули два одиночных выстрела из обоих ружей, но подбитым оказался один серый гусь, который кубарем полетел на землю. Андриус похвалил Антанаса и сказал Юргису, чтобы тот как можно крепче держал цевьё ружья и как бы сливался с оружием в одно целое.

* * *

Успешно прошли и первое, и второе его охранное сопровождение ягодниц; ружьё тогда не пригодилось. После данных мероприятий Михаил спросил Марьяну:

– А если стрельнуть серого гуся из твоего крестьянского двора?

– Попробуй, Мишенька, пульни, – ответила вдова с надеждой в надтреснутом голосе и кивнула головой в знак полного согласия.

Он перерыл весь патронташ и нашёл только один-единственный заряженный пулей патрон. Поэтому, когда солнечным днём по голубому небосводу с белыми облаками летели гусиные стаи стороной, он долго и тщательно прицеливался, пропуская одну стаю за другой – примерялся. Так продолжалась до той поры, пока очередная стая серых гусей не полетела прямо над ним. Он опять тщательно прицелился и выстрелил. Один гусь забарахтался в воздухе. Но не тот, в какого целился новоявленный охотник. Михаил посмотрел на медленно падающего гуся, вновь прицелился со всей тщательностью и добавил заряд средней картечи по подраненному гусю, после чего тот камнем рухнул на ещё зелёную траву. За подстреленным гусем быстренько сбегала Анна, и счастье надолго озарило дотоле хмурое лицо Марьяны.

Мясо гуся пришлось кстати изголодавшейся семье, поэтому внутрисемейный статус Михаила значительно повысился.

Несколько позже она передала Михаилу, что местные охотники уважительно и с пониманием отнеслись к метким выстрелам её дальнего родственника. И один из них высказался, что даже, может, возьмёт его с собой на охоту в зимний период.

Он помог утеплить избу принесённым из леса мхом и прижился в семье.

При этом он с прежним энтузиазмом впрягся в заготовку древесины. Да так, что ко дню Покрова дрова для русской печки в избе оказались запасёнными в необходимом количестве, но он и по второму снежку продолжал заготовку древесины на будущее.

Отец вспоминал, что в довоенное время с середины лета, когда начинали идти грибы, и до глубокой осени каждый божий день они питались этими самыми грибами.

Для их зимней заготовки они ездили в лес – брали в аренду на полдня лошадь с телегой, заезжали в лес, собирали грибы в корзинки, затем высыпали их на телегу, обрамлённую досками. Этот «короб» наполняли полностью и даже с верхом, после чего отправлялись домой, где двое суток мыли, чистили, варили грибы и солили их в бочках.

Грибов с картошкой с придомового огорода при умеренном потреблении хватало до следующего урожая. Хранили соления в надёжном погребке – тогда и не подозревали о существовании холодильников.

Заготавливали и сушёные грибы, но в меньшем количестве: печь ради их засушки специально не топили, а солнечной жары хватало лишь для того, чтобы просушить тонко нарезанные пластинки, из которых при их нахождении на улице большая часть аромата и полезных веществ выветривалась.

После того Михаил трижды достойно и хладнокровно проявил себя на зимней охоте. На третьей охоте им удалось подстрелить сохатого. Как хозяин угодий, обаятельный Тимофей взял себе голову с рогами, все нижние части ног, шкуру и туловище. Михаилу он отдал одну переднюю ногу и одну заднюю. Марьяна очень обрадовалась такому сногсшибательному пополнению продовольственных припасов.

Тимофей – охотник, который брал его с собой в собственные угодья, – предложил остальным деревенским охотникам вернуть Михаилу земли, некогда принадлежавшие умершему супругу Марьяны. Общий сход охотников всей деревни одобрил эту важную идею, и Михаилу отдали почти все прежние угодья безвременно ушедшего охотника.

Из-за того, что с порохом и дробью были значительные проблемы, он стал специализироваться на силках и ловушках. Иногда удача улыбалась, и Михаил приносил в дом Марьяны то рябчика, то зайчика. Среди деревенских жителей он, хотя и считался самым молодым охотником, но прослыл фартовым. Из заячьих шкурок Анна с матерью шили шапки-ушанки, тёплые рукавицы, стельки в валенки и другую обувь. Семья Марьяны постепенно вставала на ноги благодаря Михаилу.

* * *

«Во второй день войны, – вспоминал Михаил Богданович, – замолчали чёрные круглые репродукторы, потому что бомбы с фашистских самолётов завалили телеграфные столбы с проводами радиотрансляции. Круглые чёрные конусы располагались в каждой избе. Начиналась трансляция каждое утро в шесть часов гимном и продолжалась до полуночи также заканчивалаясь гимном. Данный репродуктор имел гораздо большее значение, чем телевизор в XXI веке, – он передавал новости страны и зарубежья, освещал трудовые подвиги стахановцев, загладовцев, гагановцев и многих других передовиков производства.

Репродуктор передавал вести с полей и вещал о производственных успехах конкретных лиц на фабриках и заводах. Из репродуктора люди слышали пение хоров, а также многие известные песни из художественных кинофильмов. Тексты шлягеров записывали на бумагу и пели в домашней обстановке, на работе и на праздниках. Самыми знаменитыми считались «Валенки», «Вот кто-то с горочки спустился» и, конечно, «Катюша». Все хорошо знали слова марша танкистов: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». И в одно мгновение информационное и музыкальное обеспечение псковской деревни полностью оборвалось – радиотрансляция прекратилась на годы.

На третий день войны в деревеньку приехал чахлый на вид представитель районного военкомата с двумя пустыми подводами, на которые усадил всех мужчин моложе сорока пяти лет и, поскольку место оставалось, посадил и трёх девиц за восемнадцать лет, обещая, что их выучат санитарками.

Марьяна наврала, что Михаилу только исполнилось семнадцать, – роста он был ниже среднего, а из-под ветхой одежды мускулатура не пробивалась. Военный комиссар строго поглядел на отца, просверлил его всепроникающим взглядом и пообещал заехать за ним через год. Деревенский голова – председатель колхоза – запряг единственную в деревне лошадь, посадил в телегу жену с дочерью и поехал вослед подводам с деревенскими призывниками – у них только у троих из всей деревни имелись настоящие государственные паспорта. Больше в деревне ничего не слыхали ни о ком из этого обоза.

Как шла война в деревне, никто никаким боком не знал и не ведал – здесь не проходили ни наши войска, ни немецкие.

Где-то через месяц после начала войны мотоцикл с коляской привёз двух сытых гитлеровцев в плащах, касках и с чёрными автоматами. Мотоцикл остановился на маленькой площадке у главного здания деревни – лабаза. Грузный фашист с не в меру упитанным лицом и телом выкарабкался из коляски мотоцикла, поднялся по трём истоптанным ступеням на крыльцо деревенского магазина, отодрал красный флаг от стены, сломал о колено древко, разорвал руками полотнище и бросил на землю. Затем оба фашиста зашли в лабаз, а там, кроме гвоздей, скоб, хомутов и металлических колец для кадок, почти ничего не оказалось. Не сказав никому ни слова, фашисты сели на мотоцикл и уехали дальше.

Где-то ещё через месяц два мотоцикла привезли фашистского офицера и переводчика в чёрной форме с белой повязкой на правом рукаве. Офицер указал пальцем на первого попавшегося плешивого старика, переводчик подозвал его и сказал, что его назначили старостой деревни и потребовал снять кепку перед фашистским офицером, если не хочет получить немедленно пулю между глаз. Затем как-то раз в полгода нацисты с переводчиком наведывались и заставляли старосту снимать шапку перед гитлеровскими офицерами. При этом с назначенного старосты и с остальных жителей оккупированной деревушки абсолютно ничего не спрашивали.

Когда войска Красной армии освободили местность от нацистов, в деревню пришёл партизанский отряд, о котором прежде в деревне и слыхом не слыхивали. Партизан сразу не взяли в состав действующей Красной армии, а отправили на перепроверку и переформирование в тыл к особистам – контрразведчикам. Хмурый партизанский комиссар с бледным лицом, одетый в ватную одежду, строгим тоном спросил деревенского старосту:

– Ты снимал шапку перед фашистами?

– Да, – признался староста, радуясь освободителям.

– Повесить, – распорядился своим бойцам безапелляционным тоном и с металлом в голосе комиссар.

Деревенские жители, в первую очередь женщины, пытались сумбурно доказывать невиновность старика. Но их стенания, крики, слёзы, мольбы нисколько не подействовали – ничего не помогло. У комиссара имелось много своих очень важных неотложных дел, он ничего не хотел слушать и лишь прикрикивал на деревенских страдалиц и угрожал им. Старика безо всякого суда и разбирательства достаточно быстро и профессионально повесили на нижний сук могучего раскидистого трёхсотлетнего дуба, а на грудь привязали табличку: «Фашистский прихвостень».