Онтология субъективного

Смысл, как мы его описали выше, по своему онтологическому статусу также есть некое «бытийствующее небытие»: он одновременно и существует и не существует, переживается и не переживается, присутствует в сфере субъективного и не присутствует. Именно поэтому мы и можем истолковать форму бытия смысла как онтологически наличное бытие потенций.

Понимание смысла как «потенциального» не является чем-то принципиально новым в философии. Так, например, у С. Л. Франка смысловой универсум («идеальная реальность») – определяется как потенциальная составляющая всеобъемлющего «конкретно-сверхвременного» бытия. «Царство идей» – пишет Франк, – «…есть царство возможностей» [212 с. 272]. Всеобъемлющее бытие, таким образом, оказывается здесь единством бытия действительного и бытия возможного. Смысл, имеющий в этом случае вполне объективный, надличный статус, – это единство всех возможных связей и отношений в составе бытия. Существенное отличие нашей концепции от концепции Франка заключается в том, что у нас потенциальность смысла выражает форму субъективной его переживаемости, форму присутствия смысла в сознании. У Франка же потенциальность смысла используется, прежде всего, для обоснования независимости идеального (смыслового) бытия от действительного (материального) бытия (возможность чего-либо независима и логически предшествует действительному бытию). По существу учение о потенциальности смысла восходит к неоплатонической концепции Нуса (Мирового Ума) как мира конкретно-возможного, т.е. как совокупности потенций (прообразов) чувственного бытия (конкретно-действительного), хотя в свою очередь Нус есть актуализация чисто потенциального Единого.

Определение смысла как «чистой потенции» может показаться парадоксальным. Действительно, как вообще возможно определить смысл через что-то иное, отличное от смысла? Ведь любое определение, объяснение – это тоже приписывание предмету некоего смысла, осмысление его. Таким образом, рассуждая о природе смысла, мы тем самым пытаемся найти «смысл смысла» (или «эйдос эйдоса»). По-видимому, этот парадокс можно разрешить, если предположить, что сама идея потенциальной формы бытия первично возникла именно путем наблюдения за формой существования или, вернее, присутствия в сфере субъективного смыслов. В таком случае, определение смыслов как «чистой потенции» тавтологично, так как «чистая потенция» – означает здесь лишь отрефлексированную бытийную форму самого смысла. В таком случае, «трансцендирование» – это содержательная сторона смысла, а потенциальность – его формальная сторона. Вместе с тем, наша способность рефлексировать структуру собственной сферы субъективного, различать в ней чувственное и сверхчувственное, указывает на то, что существует некий «сверхсистемный фактор», в котором снимается различие между чувственным и сверхчувственным и, следовательно, не следует потенциальное абсолютно противопоставлять актуальному, абсолютно обособлять эти две формы бытия.

Отметим, далее, что всякая потенция – это возможность перехода одной (наличной) актуальности в другую (возможную) актуальность. Актуальное в сфере субъективного представлено ощущениями, образами и представлениями, образующими в совокупности «субъективную действительность». Смыслы, таким образом, существуют как совокупность возможностей перехода от наличной субъективной действительности (чувственности) к возможной. В таком случае, переживание смысла – это переживание возможности других (актуальных) переживаний («предчувствование» других переживаний), а поскольку предчувствуемые переживания также могут обладать смыслом – то и переживание возможности других возможностей.

Выше мы определили (в первом приближении) смысл (в его «объективном» значении) как отнесение осмысливаемого элемента (слова, образа) к прошлому опыту. Непосредственное переживание смысла есть, в таком случае, переживание возможности отнесения данного чувственного элемента к прошлому опыту, т.е. предчувствование возможности «развертки» каких-то фрагментов этого опыта и возможности актуального сопоставления осмысливаемого элемента с этим развернутым опытом. Осмысление, таким образом, есть как бы «трансцендирование в потенции» – не осуществляя «развертки» смысла актуально, мы «проделываем» это «в потенции», т.е. как бы заранее предвидим, предвосхищаем возможность такой «развертки» (или какого-то другого использования) и переживание такого предвидения – это и есть непосредственное переживание смысла.

Так, к примеру, переживание смысла слова «слон» есть, отчасти, переживание (предчувствование) возможности соотнести звучание этого слова со всей находящейся во мне информацией о слонах. Но этим состав потенций, из которых слагается данный смысл, не исчерпывается. Если, например, я слышу: «слон сбежал из зоопарка», то смысл этого выражения не исчерпывается отношением этих слов «в потенции» к знанию о том, что такое «слон», «сбежал» и «зоопарк». Другая составляющая смысла заключается в предчувствовании моих возможных действий в ответ на это сообщение (прятаться, организовать поимку слона и т.п.).

Ясно, что потенциальная форма обращения к прошлому опыту дает сознанию громадное преимущество – ведь в потенции (в отличие от актуального, временного бытия) мы можем «виртуально» просматривать фактически неограниченные массивы информации за очень короткое время. Таким образом, сознание за счет способности к «трансцендированию в потенции» приобретает способность параллельной обработки практически неограниченной информации (нечто похожее – параллельная обработка информации в «потенциальной форме» – физически осуществляется в недавно изобретенных «квантовых компьютерах» (см., например, [28])) – что, вероятно, и объясняет поразительную эффективность человеческой психики.

Итак, в самом общем плане смысл можно определить как переживание (предчувствование) возможных последствий (условных и безусловных) наличия данного осмысляемого актуального (чувственного) элемента в сфере субъективного по отношению к будущим актуальным состояниям сферы субъективного и в виду ее прошлых состояний. (Или кратко можно сказать, что осмысление – это переживание заложенных в данной чувственности возможностей).

Выше мы отметили, что смысл есть переживание возможности других (актуальных) переживаний, а поскольку они также обладают смыслом, то и переживание возможности других возможностей. Это означает, что каждый конкретный смысл раскрывается через совокупность других смыслов, его определяющих, но и эти другие смыслы также требуют раскрытия через какие-то третьи смыслы и так далее, до бесконечности. Смысл, таким образом, обретает свою «внечувственную» определенность внутри «сети» или «поля» других смыслов. (Сравните у В. С. Соловьева: «…разум или смысл… есть не что иное, как взаимоотношение всего в едином» [193 с. 693]).

Поскольку смысл существует как нечто определенное только в составе единого «смыслового поля», динамику смысла нельзя представить как некий «поток» изолированных смыслов, в котором одни констелляция смысловых единиц сменяется другой. Динамика смысла может мыслиться лишь как своего рода «переструктурирование» всего, возможно бесконечного, «поля смыслов» в целом. Однако в определенном аспекте динамику смысла действительно можно представить как нечто подобное смене последовательных «смысловых состояний». В самом деле, смыслы, как потенции, могут различаться в каждый момент времени по степени готовности их к актуализации, т.е. к развертке их в последовательность раскрывающих данный смысл актуальных переживаний (представлений, слов, действий и т.п.). Одни смыслы могут быть актуализированы сразу без каких-либо дополнительных условий – и они, по всей видимости, как раз и образуют «текущее смысловое состояние» сферы субъективного. Другим же смыслам требуются дополнительные условия для их «актуализации» – и они, таким образом, составляют некий «смысловой фон», какие-то части которого, однако, могут стать «текущим смысловым состоянием» в следующий момент времени.

Если представить «смысловое поле» в виде некоего кристалла, то смена смысловых состояний, включая образование новых смыслов, будет выглядеть как поворот кристалла к актуальному бытию то одной, то другой своей гранью, без изменения самого этого кристалла.

Можно также представить «смысловое поле» как многослойную структуру, в которой «глубина залегания» слоя пропорциональна готовности к актуализации. Смещение этих слоев «по вертикали» в таком случае и создает то, что мы называем движением чистой безобразной мысли.

Эффект «появления» смысла той или иной чувственно переживаемой вещи – есть не что иное, как усмотрение «места» данной вещи в составе единого «смыслового поля». Задавая иерархию «готовностей к актуализации» различных единиц информации, мы тем самым как бы указываем «место», откуда должны начинаться развертки цепочек взаимосвязанных смысловых единиц – и тем самым указываем «место» данного образа или представления по отношению ко всем прочим возможным чувственным переживаниям, составляющим в совокупности «смысловое поле».

Подчеркнем, что субъективно нам дан не только «поверхностный», непосредственно готовый к актуализации, так сказать «проявленный» смысловой слой, но каким-то образом даны (или, если воспользоваться термином С. Л. Франка, «имеются») и все «глубинные» слои, все «смысловое поле» в целом. Ведь без его непосредственного присутствия в нашем субъективном бытии утратили бы свою определенность и «поверхностные», «проявленные» смыслы. (Сравните у Прокла: «Каждый ум мыслит все сразу» [162 с. 120]. Этот афаризм можно интерпретировать так: для того, чтобы явно помыслить что-то одно, нужно неявно помыслить все остальное). С психологической точки зрения присутствие в сфере субъективного «глубинных» слоев «смыслового поля» означает, что «скрытое», неосознаваемое психическое содержание (информация) обладает способностью так или иначе участвовать в психических процессах (восприятии, мышлении и т.п.), а также способно косвенно воздействовать на поведение субъекта. То, что такого рода воздействие бессознательного на поведение действительно имеет место – не вызывает никаких сомнений – это практически «общее место» в психологии. (Достаточно вспомнить, хотя бы, знаменитый «эффект 25 кадра», а также такое хорошо исследованное явление, как «установка»).

1.5. Целостность сферы субъективного: отношение чувственности и смысла

В предыдущем разделе мы установили фундаментальное свойство субъективного: наша субъективность состоит из двух онтологически разнородных слоев – актуального и потенциального. Таким образом, можно определить форму бытия субъективного как «актуально-потенциальную». Подчеркнем, что форма бытия смыслов, хотя они и не актуальны и не предметны, не есть форма «неприсутствия в мире». Смыслы – это не «дыра» в бытии, не ничто, но возможность действительного, актуального бытия, причем возможность онтологически наличествующая в мире.

Рассмотрим теперь другие свойства сферы субъективного. Прежде всего – это целостность. Субъективное не слагается механически из независимых друг от друга элементов или изолированных областей. Напротив, оно представляет собой особого рода «слитное единство», в котором лишь условно можно выделить какие-то части или отделы. Эта целостность наиболее наглядно проявляется на уровне чувственных явлений. Целостность «сенсорной» составляющей субъективного проявляется в виде «гештальтных» свойств чувственных образов. Ощущения, чувственные качества существуют не изолированно друг от друга, но образуют единую структуру – «гештальт», в которой ощущения переживаются вместе с отношениями между ними (сопереживаются). Благодаря целостности, чувственный образ есть нечто большее, чем пространственно-временное распределение чувственных качеств, что, в частности, наглядно проявляется в восприятии так называемых «двойственных изображений» (см., например, [173]) – когда в одной картине, в одном пространственном распределении цветных пятен можно попеременно увидеть два совершенно различных по смыслу изображения (например, белую вазу на черном фоне или два обращенных друг к другу черных профиля на белом фоне). В этом случае то, что присоединяется к пространственному распределению пятен – это и есть «целостная структура» или гештальт.

Используя метод тахистоскопического предъявления изображения, психологи выяснили, что чувственный образ формируется по принципу «от общего – к частному» (см.: [72]). При ограничении времени восприятия сначала схватывается общая структура целого, а затем, при увеличении времени экспозиции, воспринимаются и отдельные детали. Отсюда можно сделать вывод, что образ есть нечто первичное, тогда как ощущение (изолированное чувственное качество) – есть продукт вторичного рационального анализа изначально целостного образа.

Чувственные образы, в свою очередь, также существуют не изолированно друг от друга, а образуют целостное, полимодальное феноменальное поле актуальных переживаний или, точнее говоря, поле совместно переживаемого, сопереживаемого (т.н. «перцептивное поле»).

Мы также отмечали, что целостность образов (и перцептивного поля) структурирована в соответствии с имеющимися у нас предметными категориями, т.е. образы непосредственно несут в себе предметный смысл, что и позволяет нам выделять относительно стабильные, себетождественные объекты восприятия их хаоса сырых ощущений, которые дают нам органы чувств.

В сфере смыслов мы имеем более высокую, чем в чувственной сфере, форму целостности, что, в частности, обусловлено отсутствием в идеальной сфере «чувственной» пространственности и временности – начал, которые в чувственной сфере разделяют, дробят сущее. Выше уже отмечалось, что единичный смысл – это не более чем абстракция. Единственной подлинной реальностью является целостное «смысловое поле», в котором каждый смысл обретает определенность через соотношение со всеми другими смыслами или, образно говоря, через «место», занимаемое им внутри «смыслового поля». Смыслы взаимопроникают и взаимообуславливают друг друга. Каждый индивидуальный смысл содержит в себе или с необходимостью предполагает всю систему смыслов в целом. (Отсюда понятен тот «фокус», который проделывали Фихте и Гегель – «выводя» весь категориальный строй мышления из одного единственного понятия через исследование условий, делающих возможными его осмысленное существование. «Смысловое поле» устроено таким образом, что за какой бы единичный смысл мы не «потянули» – мы обязательно «вытянем» всю «сеть» взаимообусловленных смыслов, так что построение системы типа гегелевской можно было бы начать с любого произвольно выбранного понятия, поскольку в нем потенциально содержатся все другие понятия).

Что же, однако, означает выражение: «данный единичный смысл»? Оно указывает просто на тот смысловой «слой», который непосредственно «прилегает» к чувственному содержанию (слову, образу, представлению) с которым ассоциируется данное смысловое содержание. То есть это та часть «смыслового поля», которая безусловно готова к актуализации при наличии в субъективной реальности данного, ассоциированного с этой частью «смыслового поля», чувственного содержания.

Целостность существует не только внутри чувственности и смысловой сферы по отдельности, но и они, эти две онтологически разнородные составляющие субъективного, также образуют нерасторжимое единство.

Эмпирически единство чувственного восприятия и смыслов проявляется, прежде всего, как непосредственная осмысленность чувственных образов. Как правило, смыслы изначально соединены с образами – мы сразу обнаруживаем себя «внутри» некоторой смысловой ситуации. Сами образы, как уже отмечалось, непосредственно структурированы смыслами, не могут существовать как целостные себетождественные единицы вне их смысловой интерпретации. Лишь в специфических экстремальных условиях (инверсированное зрение, псевдоскопическое восприятие, наличие помех) возможно частичное «расщепление» восприятия на «чувственную ткань» и как бы вторично присоединяемые к ней смыслы: вначале мы что-то воспринимаем, а лишь затем понимаем что это такое [108]. Заметим, однако, что даже в этих ситуациях полностью отделить чувственность от смысла никогда не удается. Это так хотя бы потому, что даже чистые модальные качества всегда имеют для нас какой-то смысл (ощущение красного цвета имеет смысл «красного» и т.д., т.е. подводятся под соответствующее понятие, идею), хотя смысл в данном случае проистекает не из самой качественности, а присоединяется к ней извне.

С другой стороны, и смысл также не может существовать «сам по себе», но лишь как смысл какого-либо чувственного феномена. Поэтому мы можем говорить об «интенциональной» природе смысла.

Такая тесная взаимосвязь чувственности и смыслов вытекает из предложенного выше истолкования смыслов как потенций. Поскольку потенция – это возможность перехода от одной актуальности к другой, смыслы можно понимать как своего рода «коммуникации» между различными чувственными феноменами, относящимися к различным временным (и модальным) пластам субъективного бытия.

Если представить «смысловое поле» в виде «сети» взаимосвязанных смыслов, то «узлы» этой сети – это те или иные, настоящие, прошлые и будущие, действительные и возможные чувственные переживания, а собственно смыслы образуют систему связей между этими «узлами».

Таким образом, не существует отдельно «субъективной действительности» (перцептивного поля и поля представлений) и «смыслового поля», но есть единая структура, состоящая из чувственности и смыслов. Те чувственные феномены, которые переживаются в настоящий момент времени – собственно «актуально переживаемое», – занимают в этой структуре выделенное положение – именно по отношению к актуальным переживаниям «упорядочена» по степени готовности к актуализации вся многослойная система смыслов. Первый, наименее глубокий, «поверхностный» слой смыслов составляют те потенции, которые непосредственно присущи переживаемым в настоящий момент ощущениям, образам и представлениям. Эти потенции непосредственно готовы к актуализации без всяких дополнительных условий. «Средний» слой смыслов – это те потенции, которые могут быть актуализированы при дополнительных условиях, т. е. при наличии в субъективной действительности таких чувственных элементов, которым соответствовали бы данные потенции. (Конечно, это зависит и от структуры самого «смыслового поля»). Наибольшей «глубиной» обладают те смыслы-потенции, которые в обычных условиях практически не имеют шансов к актуализации (минимально доступны).

Актуально переживаемое как бы «высвечивает» часть «смыслового поля», придавая интенционально сопряженным с ним смыслам несколько большую степень действительности, бытийной полноценности. Смыслы, в свою очередь, придают осмысленность чувственным переживаниям как бы «освещая» их «светом разума». Но этот «свет» оказывается «видимым» (как и обычный свет) только тогда, когда он что-то «освещает», т.е. когда имеются актуальные чувственные переживания на которые «направлены» данные смыслы.

Единство субъективной действительности и смыслов можно раскрыть и несколько иным способом. Заметим, что и актуальные переживания, и смыслы – есть, по сути, разные формы «знания» или информации. (Хотя это «знание» – по большей части дорефлексивное). В форме смысла информация существует как бы в «чистом виде», как «чистое знание» лишенное явным образом какой-либо внешней оформленности, какой-либо «представленности». Информация же воплощенная в субъективной действительности (чувственной сфере) – это «представленная», оформленная информация. Ее форму образуют пространство, время и чувственные качества. Само содержание информации не зависит от формы ее «воплощения», т.к. одна и та же информация может быть чувственно представлена в различной форме.

С этой точки зрения смыслы можно рассматривать как фундаментальную реальность, которая «проникая» в сферу актуального бытия обретает некоторую форму, т.е. пространственность, временность и качественную определенность, и, таким образом, «превращается» в чувственность. На фундаментальный статус смыслов, в частности, указывает тот факт, что возможны такие состояния сферы субъективного, в которых чувственная составляющая в данный момент вообще отсутствует (например, в состоянии глубокого сна, обморока и т.п.), тогда как смысловая реальность (как мы покажем ниже) сохраняется в виде совокупности потенций, соотносительных с возможными будущими актуализациями.

Но если чувственность рождается непосредственно из смысла, то это означает, что и сама форма чувственности (пространственность, временность, качественность) в некой неявной, «свернутой» форме присутствует внутри смысла, скрываясь где-то в его «глубине». Потенциальность смысла, поэтому, следует понимать в какой-то мере аналогично учению Лейбница о «монадах» – содержащих в себе «Универсум» в свернутой форме, а именно – в форме «бесконечно малых перцепций». Форма чувственности как бы в «бесконечно умаленной форме» скрывается в потенциальных глубинах смысла, пребывает внутри него в каком-то своеобразном «латентном» состоянии, а не привносится в смысл целиком извне. Только в этом случае становится понятно, каким образом смысл способен апеллировать к чувственности, способен иметь ее в виду, будучи, при этом, чем-то онтологически инородным по отношении к чувственным феноменам.

Чувственные образы – это «воплощенные» в чувственность смыслы (т.е. смыслы, в которых неявная, свернутая чувственность проявлена, развернута) и, следовательно, как смыслы, они интегрированы в единое «смысловое поле», т.е. они выполняют в составе этого «поля» функцию смысловых элементов. Выше мы определили осмысление как трансцендирование в потенции. Переходя в виде образа в сферу актуального бытия, смысл утрачивает форму потенциального, но отчасти сохраняет свою «трансцендентную» природу. В образе осуществляется «трансцендирование в акте». Эта форма трансцендирования и есть то, что мы выше обозначили как гештальтные (а также предметно-смысловые) свойства чувственного образа. Каждый чувственный элемент переживается не как нечто изолированное и самодовлеющее. Напротив, он переживается лишь в соотношении (смысловом) со всеми другими чувственными элементами, составляющими сферу актуально данного, т.е. можно сказать, что он трансцендирует в акте к этим чувственным элементам.

Если смыслы – это «чистая» информация, а чувственные образы – это «представленная» информация, то представления – это нечто промежуточное между образами и смыслами – т.е. есть информация лишь отчасти представленная, частично оформленная. При этом степень оформленности представлений варьирует в широких пределах. На одном полюсе находятся так называемые «эйдетические» образы, которые отличаются от чувственных образов лишь своей произвольностью, независимостью от текущей сенсорной стимуляции. На другом полюсе – предельно абстрактные представления почти лишенные всякой оформленности (точнее, чувственная оформленность в них почти полностью свернута) и, таким образом, почти неотличимые от смыслов.

Несколько слов нужно сказать о содержательной стороне смыслового поля. Поскольку осмысление, как мы видели, есть ничто иное, как отнесение осмысляемого объекта к некой интегральной «картине мира», репрезентированной в сознании субъекта (или, точнее, к совокупности всех возможных «картин мира» – если мы хотим представить сферу смыслов во всей ее полноте – см. гл. 4) то, очевидно, содержательно смысловое поле – и есть не что иное, как эта самая «интегральная картина мира». В таком случае отношения между элементами «смыслового поля», определяющие структуру смысла, должны в некой «сверхчувственной» (идеальной) форме «копировать» отношения в «реальном» (чувственном) мире (мы пока не рассматриваем онтологический статус этого «реального» мира (см. гл.4)). Т.е. все отношения, которые существуют «в действительности» (пространственно-временные, причинно-следственные, отношения качественных и количественных различий и т.п.) – должны быть каким-то образом воспроизведены в сфере смысла – но с утратой, при этом, своей чувственной формы. Иными словами, можно говорить о неком «квазивремени», «квазипространстве», «квазикачестве», «квазипричинности» и т. д. в сфере смысла. При этом «квазивремя» вневременно, «квазипространство» внепространственно, «квазикачество» – бескачественно. Т.е. они существуют в разных онтологических модусах. (Но, как уже отмечалось, эти «квази-свойства», тем не менее, есть одновременно и подлинные чувственные свойства (время, пространство, качество) – но существующие в состоянии «свернутости» или «умаления»).

На эти «квазиреальные» отношения в смысловом поле накладываются еще и отношения, детерминированные отношением субъекта к тем или иным предметам или положениям дел. Субъект может, например, делить вещи на «желательные» и «нежелательные», «реальные» (встречающиеся в составе действительного мира, данного ему в чувственном опыте) и «возможные», а также «не возможные» (в мире его опыта). Положения дел могут представляться как более вероятные или менее вероятные, доступные для деятельности субъекта и не доступные, жизненно важные и не важные и т. п. Отсюда следует вывод, что структура «смыслового поля» чрезвычайно сложна, она гораздо сложнее структуры того, что мы обычно называем «реальным миром», она «многослойна» и структурирована самыми различными «квазиреальными» отношениями, а также отношениями, детерминированными самим субъектом. Детальный анализ структуры «смыслового поля», однако, не входит в задачу нашего исследования. Это задача не столько онтологии субъективного, сколько семантики, логики, психологии.

Поскольку мы определили содержание смыслового поля как «интегральную картину мира», то может возникнуть недоразумение, поскольку обычно говорят о различных «картинах мира»: научной, обыденной, религиозной, мифологической и т. п. Не нарушает ли это обстоятельство единство и единственность смыслового поля? С нашей точки зрения – нет. Следует различать само смысловое поля и его многочисленные рефлексивные образы. Именно к последней категории и относятся упомянутые нами «картины мира». Их можно уподобить различным «картам» (физической, политической, туристической, дорожной и т.п.) одной и той же местности (которая в данном случае символизирует смысловое поле, которое, как мы увидим далее, не только едино и единственно для каждого субъекта, но и обладает надындивидуальным статусом, т.е. едино и единственно для всех субъектов). Наиболее точная, подробная, объективная «карта» смыслового поля представлена с нашей точки зрения в современной квантово-релятивистской физической картине мира. Здесь смысловые структуры изображены максимально абстрактно, лишены всякого чувственно содержания (не допускают наглядного представления) и никак не соотнесены с человеческой деятельностью. Картины мира в других науках не так детальны, подробны, но более удобны для тех или иных практических целей. Фундаментальное значение для нас имеет обыденная картина мира, в которой, в отличие от физической, смысловое поле представлено в преломлении через образы представлений, полученные нами из личного чувственного опыта, структурировано подобно сенсорным образам (в тех же пространственных и временных масштабах, в той же системе предметных единиц и т.д.) и изображение смыслового поля здесь максимально приспособлено для практических целей и нужд конкретного человека. Эта «карта» гораздо менее детальна и подробна, чем физическая картина мира, но более удобна в применении. Религиозная, мистическая, мифологическая и другие картины мира также отображают смысловое поле в преломлении через определенные человеческие потребности и интересы. Хотя все эти «картины мира» в разной степени полны и точны, все они вполне объективны, отображают различные аспекты одной и той же смысловой реальности. Более того, сами эти рефлексивные «картины мира» – есть части того смыслового поля, которое они отображают, и как таковые они также участвуют в процессах смыслообразования.

2. «Я» и сфера субъективного

2.1. Природа индивидуального «Я»

Самая общая форма единства и взаимосвязи ощущений, образов, представлений и смыслов проявляется как «данность» всех этих феноменов единому «Я» или «субъекту». С этой точки зрения «Я» можно истолковать как фактор, обеспечивающий единство сферы субъективного. Объяснить, что такое «Я» – это то же самое, что и объяснить, что соединяет воедино отдельные наши переживания, например, последовательные во времени чувственные состояния сознания. (Такой подход к пониманию «Я», как отмечалось во Введении, восходит и Канту, к его идее «трансцендентального единства апперцепции» как коррелята «Я»).

Существуют две различные традиции понимания природы «Я» (и, соответственно, начала, объединяющего сознание). Согласно одной из них, «Я» есть некая трансцендентная точка, находящаяся за пределами сферы субъективного и каким-то непонятным образом объединяющая различные чувственные и внечувственные феномены за счет их абстрактной принадлежности этому «Я». «Я» здесь – это как бы некий «чистый взор», перед которым, как перед единственным (и единым) зрителем развертывается все богатство нашей внутренней жизни.

Поскольку трансцендентное «Я» не присутствует непосредственно в сфере субъективного, оно обнаруживается лишь косвенно – как условие, делающее возможным познание, как условие «трансцендентального единства апперцепции» (И. Кант), т.е. условие, создающее единство духовной жизни.

Вместе с тем, такого рода «абстрактность», «беспредикатность» «Я» приводит к осложнениям. Будучи лишь абстрактным трансцендентным носителем субъективных феноменов – как «предикатов», отличных от субъекта, будучи сверхприродным «невидимым видящим», «Я» оказывается чем-то абсолютно непознаваемым. Можно знать, что «Я» существует, но невозможно знать, чем это «Я» является и, более того, невозможно знать, каким образом мы вообще узнаем о существовании «Я».

Заметим, также, что трансцендентность и, соответственно, беспредикатность «Я» делают невозможным указание каких-либо критериев тождества «Я» во времени. Поскольку «Я» не обладает никакими фиксируемыми свойствами (т.к. не присутствует в сфере субъективного), потеря тождества «Я» (замена «Я» на «не-Я») принципиально ненаблюдаема, т.е. не должна приводить к каким-либо наблюдаемым последствиям. Таким образом, трансцендентность «Я» приводит к выводу, что само существование «Я» и его тождество во времени может быть лишь предметом иррациональной веры и не может быть никоем образом доказано, показано или обосновано.

Более того, можно утверждать, что трансцендентное «Я» по существу бессмысленное понятие. Это трансцендентное «Я», по самому его смыслу, очевидно, не есть некая идея или то, на что идея может неким образом указывать (т.к. оно лежит вне опыта). Следовательно, идея трансцендентного «Я» не есть само это трансцендентное «Я» или указание на него. Т.е. говоря о трансцендентном «Я», мы фактически имеем в виду нечто от него отличное (например, некую субъективную идею «Я»). Само же трансцендентное «Я» как таковое полностью ускользает от мышления.

Согласно другой традиции, «Я», напротив, имманентно сфере субъективного. Это и есть субъективность, взятая в аспекте ее целостности, самопереживаемости и самоданности. Эта точка зрения гораздо более приемлема. Прежде всего, поскольку «Я» имманентно сфере субъективного, оно оказывается в определенных пределах познаваемым. Выше мы отмечали, что обе компоненты сферы субъективного: чувственность и смыслы можно понимать как некое знание (или информацию) – представленное, оформленное – в случае чувственности и «чистое» – в случае смыслов. Если «Я» – это и есть сфера субъективного, то, очевидно, «Я» тождественно совокупному знанию, составляющему нашу субъективность. Поскольку трансцендентный субъект в данном случае устраняется, то знание, тождественное «Я», есть «знание, знающее себя», «самоданное», есть знание, в котором непосредственно совпадают субъект знания, объект и само знание субъекта об объекте. (Идею «знания, знающего себя» и не нуждающегося в трансцендентном субъекте, которому это знание каким-то внешним образом «дано», можно найти уже в учении Аристотеля о Боге, как мышлении, которое мыслит само себя. Детально эту концепцию развивал Плотин в своем учении об Уме, как совокупности мыслящих себя платоновских «идей». В Уме, в отличие от Мировой Души и индивидуальной души, субъект, объект и знание первого о втором непосредственно совпадают [154]).

Поскольку субъект, объект и знание совпадают, то «данность» субъективных феноменов единому «Я» означает просто тождество «Я» и всех этих феноменов в их совокупности. Образ «дан» мне, поскольку я и есть этот образ в данный момент, точнее, образ есть часть моего «Я».

Совокупное знание, содержащееся в моей субъективности, есть некая система взаимосвязанных смыслов («идей»). Но всякая сумма идей – тоже есть идея. Таким образом, «Я», как совокупное знание, есть некий сложный смысл, объемлющий все содержимое сферы субъективного. (Назовем этот смысл: «Я-идея»).

Заметим, что предполагаемое тождество «Я» некой системе смыслов (идее) вытекает уже из интуитивно очевидного положения о возможности достоверного (необходимо истинного) знания собственного «Я». Действительно, невозможно искренне усомниться в том, что я – это я, а не кто-то другой. Однако знание может быть с необходимостью истинным только в том случае, если объект и знание о нем – одно и то же. То есть необходимо истинным может быть лишь знание знания о самом себе. В самом деле, если существует какое-либо хотя бы минимальное опосредование, «зазор» между знанием и его объектом, принципиально возможно искажение этого знания, т.е. несоответствие знания и объекта. Следовательно, невозможна и необходимая истинность этого знания.

Таким образом, поскольку знание «Я» достоверно, то это означает, что объект знания (реальное «Я») и само знание («Я-идея») совпадают, т.е. «Я» тождественно знанию «Я» (дорефлексивному, конечно, отличному от рефлексивного знания «о» «Я»). Но это и означает, что «Я» обладает смысловой природой, есть некое, пусть дорефлексивное, знание. («Единичный Логос» (Плотин) или «Понятие» (Гегель)).