Апология идеализма

Сознание мы изначально определили как совокупный опыт субъекта, который может содержать в себе, как мы видели выше, не только приватные, доступные лишь первому лицу компоненты, но и нечто поистине всеобщее, надындивидуальное – к чему субъект, выражаясь языком Платона, лишь причастен. Этот совокупный опыт содержательно может быть определен как некое интегральное знание субъекта об окружающем его мире и о самом себе. В этом разделе мы полностью абстрагируемся от содержания это знания (что именно известно субъекту о мире и о себе) и сосредоточимся исключительно на исследовании той бытийной формы, в которой это знание существует.

Ясно, что сознание само по себе обладает некой формой бытия: то, что нам дано в сознании некоторым образом существует, бытийствует именно как содержимое сознания, и это бытие вполне самостоятельно и автономно, хотя в плане содержания, генетически, конечно, в той или иной степени зависит от объектов внеположной реальности. Если я вижу стол, то, очевидно, можно утверждать, что реально «существует образ стола», который, с точки зрения репрезентативной теории восприятия, существует именно как некое образование внутри сознания, которое лишь причинно, содержательно связано с отражаемым в этом образе объектом (наподобие того, как изображение на экране телевизора существует «само по себе» как состояние распределения светимости различных элементов экрана телевизора и, хотя оно и отображает некий внешний по отношению к себе объект, но, тем не менее, существование этого изображения не тождественно существованию изображаемого объекта и, в принципе, это изображение может существовать и в отсутствии своего объекта). Таким образом, нужно признать, что сознание обладает собственным «самобытным бытием», отличным от бытия той реальности, которая так или иначе «отражается» в сознании.

Феноменология сознания с нашей точки зрения – это дисциплина, исследующая сознание не с содержательной (что отражает сознание), а именно с бытийной, онтологической точки зрения – как некую наличную форму бытия. Нас здесь интересует не то знание о мире и о себе, которое содержится в сознании, а та бытийная форма, в которой это знание в нашем сознании существует.

В самом общем плане в сознании можно выделить три достаточно разнородные формы бытия: это чувственность (сюда можно отнести такие феномены, как ощущения, сенсорные образы и представления), смыслы (сверхчувственные содержания, постигаемые мышлением), а также различные динамические процессы (аффекты, волевые акты, мышление как процесс решения задач (процесс перехода от одних смысловых конструкций к другим), а также память – как процесс активного извлечения информации о прошлом).

Начнем онтологический анализ сознания с исследования его чувственной компоненты. К чувственным феноменам сознания относят: ощущения (которые можно определить как переживания отдельных изолированных чувственных качеств – например, переживание «красного цвета»), перцептивные (сенсорные) образы (образы восприятия, которые, в отличие от ощущений, могут содержать целый набор различных чувственных качеств, а также обладают свойством «предметности», т.е. некой имманентной осмысленностью), а также представления, к которым относятся образы воспоминаний и образы воображения (фантазии). Основные онтологические свойства чувственных феноменов – это их качественная определенность, специфичная для каждой сенсорной модальности (в каждой модальности существует определенный набор модально-специфических чувственный качеств, т.н. «квалий» – образцами которых является цвет, высота, тембр и громкость звука, вкусовые качества, качества запаха, ощущения тепла, холода и т.п.), а также чувственным феноменам присуща более-менее определенная пространственная и временная локализация (во «внутреннем», субъективно переживаемом пространстве и времени). Локализация чувственных переживаний во времени позволяет определить чувственную сферу сознания как «временной поток событий» – поток сменяющих друг друга совокупностей модально-специфических чувственных переживаний.

Представления (воспоминания, фантазии) обладают определенной спецификой, по отношению к сенсорным образам. Они также, как и сенсорные образы, обладают временной локализацией (существуют как «поток представлений»), но их пространственная локализация и их качественные характеристики – могут быть в той или иной степени неопределенными, смутными или даже какие-то аспекты качественности и пространственности могут отсутствовать (в случае т.н. «абстрактных представлений»). Например, мы способны вообразить движение, не представляя, при этом, что конкретно движется, или же представить конкретную геометрическую форму – не представляя, при этом, ее цвет, или, напротив, представить чистый цвет, без какой-либо формы и т. п. Объективная смутность, неопределенность, а также, как правило, слабая интенсивность переживания чувственных качеств, составляющих образ представления, и даже нередкое отсутствие отдельных чувственных качеств – это те свойства представлений, которые отличают их от сенсорных образов. Тем не менее, представления, все же обладают как бы «остаточной» формой чувственности (в частности, как правило, они могут быть локализованы в пространстве) и поэтому мы относим их к чувственной составляющей феноменального сознания.

Смыслы (предметы мышления – то, что мыслится в мысли) – составляют, напротив, внечувственное (или сверхчувственное) содержание нашего сознания. В данном случае в термине «сверхчувственное» нет ничего мистического. Этот термин означает лишь, что смысловые феномены лишены локализации в субъективном пространстве и, также, лишены какой-либо качественности. Смысл «теплого» не является «теплым», а смысл «зеленого» – не является зеленым. Мы не можем утверждать, что смысл какого-то слова или предмета находится слева от нас или справа, расположен вверху или внизу, или, что смысл имеет геометрическую форму (даже если это смысл геометрической фигуры) или размер.

Некоторые философы-эмпирики (например, Дж. Беркли, Д. Юм) пытались свести смыслы к представлениям, а мышление к оперированию представлениями. Они полагали, что акт схватывания смысла (понимания) предполагает извлечение из памяти конкретного представления, как бы иллюстрирующего назначение, функции, происхождение данного предмета осмысления – и в этом как бы, по их мнению, и заключается наше понимание данного предмета. Легко показать ошибочность этого воззрения. Достаточно указать на существование «абстрактных» смыслов, таких например, как смыслы философских, математических и прочих научных понятий. Какому представлению, например, соответствует смысл понятия «бытие», «небытие» или «честность»? Как представить смысл терминов «математика» или «физика»? Ясно, что здесь какие-либо наглядные представления бессильны. В одних случаях вообще нечего представлять (например, в случае понятия «небытие») или, напротив, понятие так содержательно богато, что потребовало бы бесконечного или очень большого ряда представлений для полной своей экспликации («бытие», «математика»). Таким образом – смыслы не есть представления. В отличие от представлений, они полностью лишены качеств и пространственной локализации, а ниже мы покажем, что смыслы лишены даже и временной локализации (пребывают вне потока сознания). Это означает, что смыслы чувственно нами никак не переживаются – ведь почувствовать что-то – это означает констатировать «что» (какого «качества») и «где» и «когда» присутствует. Но, тем не менее, несмотря на то, что смысл не отвечает на вопросы «что?», «где?» и «когда?» (он как бы есть – «ничто, нигде и никогда»), нужно, тем не менее, признать, что смысл каким-то особым образом, непосредственно присутствует в составе феноменального сознания как нечто непосредственно данное, наличное в составе нашего субъективного бытия. В противном случае процесс понимания – как феномен непосредственной данности смысла того или иного предмета или события субъекту, был бы невозможен. Поскольку смыслы сверхчувственны, мы их, как правило, как бы не замечаем, воспринимаем как нечто само собой разумеющееся. Однако в особых ситуациях: когда смысл «теряется» или, напротив, внезапно «обретается» – присутствие смысла в сознании как чего-то непосредственно наличного, отчетливо фиксируются нами. Он обнаруживается как бы в виде «исчезающего или возникающего» «фона», на котором даны нам осмысляемые предметы.

«Невидимость», «неощутимость» смысла, как будто вступает в противоречие с тем обстоятельством, что мы обладаем способностью сообщать о содержании смысла понятий, раскрывать смысл воспринимаемых нами предметов, образов, слов или текстов и т. п. Мы можем раскрыть смысл какого-то слова в виде, например, некоторой последовательности других слов, последовательности представлений и т. п. Ясно, однако, что смысл как таковой – как он дан нам непосредственно в момент его субъективного переживания, и его всевозможные «развертки» в нашем самоотчете – это далеко не тождественные вещи.

Непосредственное переживание смысла слова или предмета, отнюдь не требует какой-либо явной чувственной «развертки» данного смысла в виде последовательности других слов или предметных образов. Мы, как правило (если нет существенных препятствий для восприятия), схватываем смысл слова, предмета или какого-либо события «прямо и непосредственно» – без каких-либо его явных «пояснений», «иллюстраций» посредством извлекаемых из памяти слов или чувственных представлений.

Подчеркнем, что даже если бы «развертка» смысла (в виде ряда слов, представлений) в момент понимания имела место, то, она явно не давала бы нам полного раскрытие содержания смысла данного предмета. Предположим, меня просят разъяснить смысл слова «кошка». Я говорю: «кошка – это млекопитающее, хищное, одомашненное, у неё есть хвост, она небольшого размера, живет в домах вместе с людьми, ловит мышей и т.д.». Дает ли этот отчет исчерпывающее раскрытие смысла слова «кошка»? Очевидно, нет. Ведь для понимания смысла слова «кошка» необходимо еще понимать смысл слов, с помощью которых я объясняю кто такая «кошка». Например, нужно понимать, что такое «млекопитающее», «хищник», «хвост» и т. д. Понятия, с помощью которых я пытаюсь раскрыть смысл, – также обладаю некоторым смыслом, который также требует «раскрытия». Но раскрыть смысл поясняющих слов можно только с помощью каких-то других слов, которые тоже имеют вполне определенный смысл, и, значит, также требуют «раскрытия». В результате мы видим регрессию в бесконечность – раскрытие одних смыслов, требуют апелляции к другим смыслам, а те – еще к каким-то иным смыслам и так далее до бесконечности. Наблюдается некий парадокс: с одной стороны для нас ясно, что содержание смысла того или иного предмета заключается в том, что данный предмет соотносится, сопоставляется с чем-то, что находится преимущественно за пределами чувственного сознания в данный момент времени. Смысл, прежде всего, рождается из сопоставления осмысляемого предмета с нашим «прошлым опытом», имеющим отношение к данному предмету (знания о назначении, свойствах, происхождении предмета и т.п.), а поскольку всякий опыт также обладает конкретным смыслом – то в конечном итоге смысл рождается их соотнесения осмысляемого предмета со всем совокупным нашим знанием об окружающем мире и о нас самих (с тем, что можно определить как «интегральная картина мира»). Если никакого прошлого опыта, который может быть соотнесен с осмысляемым предметом, нет или соотнесение предмета с этим опытом не может быть выполнено однозначно – то смысла не возникает (возникает чувство «нонсенса», отсутствие понимания).