У истоков пирамид

Лодка с тихим шелестом раздвигала полусгнившие стебли. Стоявший на корме юноша налегал на длинный шест, направляя её вдоль берега.

…ни камня, ни меди с прошлого лета, – продолжал Себех, – я не верю Аха.

– Он стар и не станет задумывать худого, – ответил Гор-Кха, внимательно рассматривая прибрежные заросли, – и зачем ему делать это? Люди Хети любят нашу ячменную воду, им нужны кости и мясо. Они бы приехали на торжища, если бы у них был камень. Что-то помешало им.

– Они могли получить то, что хотели, не только у нас. Селения вверх по Реке богаты – и, вспомни, что говорили охотники. Ладьи с людьми Че-Ни видели вблизи от белого уступа. Посланники рогатой жрицы плавают далеко от её селения. Я не знаю, не торгуют ли они с ними, вместо нас.

– Я тоже, – Гор-Кха, наконец, отвел взгляд от берега и посмотрел на Себеха, – но что же хочешь ты? Как узнать, говорит ли Аха правду?

– Булавами, – ответил Себех, – так, как мы уже сделали в эту луну. Их Черепаха медленна и слаба, как и её дети. Она защитит их не больше, чем Сом – Ме-Нари.

– И чего мы так добьемся? – Гор-Кха покачал головой, – пока союз с Хети радует нас. Мой отец много сделал, чтобы Аха ударил о землю булавой. Зачем превращать их во врагов?

– А зачем нам такие друзья? Дети Нехе сами берут все, что им нужно, так было еще с тех пор, как мы гнали стада по лугам за холмами.

– И те дни прошли, Себех. Теперь мы живем у Реки, и нам нужна дружба соседей, а Гору-Соколу нужны их дары у своего камня.

Себех замолчал, сжав губы, и тоже стал рассматривать берег. Папирус чуть покачивался на ветру, где-то крякала птица. Кормчий перехватил рукой шест, не давая лодке повернуть в сторону.

– Надо было идти за холмы бить антилоп, как ушли люди Орикса, – сказал Себех, нарушая молчание, – что ты хочешь найти здесь?

– Водопой, – коротко ответил Гор-Кха, – здесь они пьют.

– Здесь добывали даже быков, Себех, – заговорил молчавший до сих пор четвертый мужчина, с худым, дочерна загорелым лицом, обрамленным коротко обрезанной бородой, – мы станем против ветра, и будем ждать. Духи охоты не останутся голодными.

Вскоре за папирусом и тростником мелькнули затон и узкая полоска отлогого берега.

– Здесь, – сказал Гор-Кха, пока четвертый мужчина поднимал лежавший на лодке шест. Вдвоем они повернули нос к берегу, и вскоре дно мягко ткнулось в папирусные связки.

– Найдем место и будем ждать, – Гор-Кха поднимал с лодки лук, перевязанную жильной нитью охапку стрел и дротик, – Перен и Миаш уйдут на другой край. Скоро мы накормим себя и духов.

Себех, пожав плечами, подхватил копье и лук, и шагнул по колено в мутную прибрежную воду. За ним последовали остальные.

Они снова пришли – дни охоты. Жители Нехе, как и других приречных селений, разводили скот – прежде всего коз и свиней, который давно уже давал им достаточно мяса. Кроме того, на Реке ловили черепах и били водную птицу. Охотиться, чтобы добыть еду, не было так уж необходимо. Но охота угодна духам, само слово «шери» когда-то и значило охотник. И, пока медеша оставались в селении, работая или присматривая за полями, взрослые мужчины из родов шери уходили в далекие пустоши или прибрежные заросли, чтобы добыть быка, антилопу, крокодила. Дело не всегда было безопасным – случалось, гиппо ломал кости неудачнику или крокодил утаскивал его в глубины Реки. Зато священная радость охоты и убийства, торжественный обряд по возвращении в домой искупали любой риск.

Так было и сейчас, когда они ждали свою добычу. День у Реки тянулся медленно и горячо. Солнце, прогревая почти неподвижную воду затоки, успело подняться высоко, когда они услышали шорох и потрескивание.

– Идут, – сказал Гор-Кха, и Себех только кивнул в ответ, накладывая стрелу на тетиву.

Прежде чем он успел её натянуть, на вершине пригорка, в нескольких десятках шагов от них, показался силуэт круторогой антилопы, за ним, почти одновременно – еще два. Шедшее впереди животное огляделось, принюхиваясь, мужчины замерли, боясь даже дышать. Нерешительно потоптавшись на месте несколько мгновений, первая антилопа начала спускаться к воде, вслед за ней двинулись две остальных.

– Ветер, – одними губами выдохнул Себех, натягивая тетиву.

– Запахи Реки, – так же беззвучно ответил Гор-Кха, тоже взявший лук наизготовку.

Животные стали на берегу, в паре десятков шагов от воды, и настороженно оглядывались. Гор-Кха показалось, что сердце в его груди стучит очень громко, так, что антилопы не могут не слышать. Но, наконец, они решились и затрусили к воде. В который раз крутые изгибы шеи и изогнутые рога восхитили охотника. Гор-Кха знал, что, убивая животное, нужно просить прощения у его духа, иначе он принесет тебе несчастье, но теперь спросил себя – не сильнее ли Гор-Сокол тех, кто живут в этих рогатых красавицах, жизнь которых он сейчас оборвет? Будет ли обидой для его могучего хемму обратиться сейчас к ним? Или небо для Сокола, но животные – для старых духов?

От раздумий его отвлек Себех, едва ощутимо коснувшийся уари локтем. Сейчас.

Они натянули тетиву, но в этот миг все и случилось. Жалобные крики антилоп разрезали стоячий полудневный воздух, и одно из животных, резко подалось в воду, а другое шарахнулось в сторону, заваливаясь набок, но, с трудом, смогло удержаться от падения. Третья антилопа опрометью бросилась на холм.

– Рано, – выкрикнул Гор-Кха, и послал стрелу в убегавшую антилопу. Та лишь оцарапала ей спину, и тут же выпала. Животное стремительно взбиралось на пригорок, и Гор-Кха обернулся к двум оставшимся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как из бока одной вырастает стрела.

– Попал! – радостно крикнул Себех, бросаясь вперед.

Уари поспешно наложил на тетиву еще одну стрелу – даже раненые, антилопы продолжали бороться за жизнь, и часто уходили от охотников, чтобы, обессиленные, стать легкой добычей хищника.

Рассказы об охоте, древнем священном занятии шери, часто длились долго, после того, как заканчивались охотничьи обряды. Охотники говорили, замолкали, пили ячменную воду, раскладывали перед собой рога или зубы убитых зверей. Но и брошенная в огонь иссохшая веточка акации не успела бы сгореть, пока произошло то, что произошло.

Одна из раненых антилоп, в чьем боку по-прежнему торчала стрела Себеха, на нетвердых ногах продолжала удаляться от берега. Мгновение Гор-Кха думал выпустить стрелу в неё, но животное издало еще один крик, и его ноги подкосились. На другой стороне берега он увидел Миаша, все еще с поднятым луком. Он повернулся ко второй антилопе, как раз, чтобы увидеть, как отвратительная коряга внезапно появляется из стоячей воды, и в её черной глубине тускло поблескивают зубы. Страх сковал сердце, на какой-то миг уари показалось, что это один из мрачных духов стоячих прибрежных вод вдруг появился во плоти, чтобы заявить о своих правах на долю добычи. Но чутье охотника вернулось почти сразу же.

– Крокодил! – громко выкрикнул он, – Это крокодил! Перен, Миаш – остроги!

Они и сами его, конечно, увидели. Пресмыкающееся, скользнув по гниющим у берега травам, подалось к раненой антилопе, в которой торчало уже три стрелы. Истекавшее кровью животное не успело заметить новую опасность, пока зубы крокодила не сомкнулись на его копыте. Антилопа дернулась, но сил, чтобы вырваться, у неё больше не оставалось.

– У нас будут антилопы и крокодил! Себех – дротик! – Гор-Кха лихорадочно нащупывал на поясе роговую рукоятку ножа, – Перен, сюда!

Того не нужно было подгонять – с коротким копьем наперевес, худой, жилистый охотник мчался по берегу, расплескивая воду. Крокодил, между тем, сомкнув мертвую хватку на своей жертве, медленно тянул напрягавшую последние силы антилопу в пахнущую тиной глубину.

– Небольшой, – побормотал про себя Гор-Кха, – сможем добыть.

Отбросив ненужный уже лук, он перехватил кремневый нож правой рукой, и еще раз крикнул:

– Себех! Подай же дротик! – когда увидел мелькнувшую рядом с ним фигуру охотника. Он бежал к берегу, будто не услышав уари – и, став у самой кромки воды, в нескольких шагах от продолжавшего бороться с теряющей силы антилопой крокодила, поднял обе руки.

– Нельзя, Перен, – услышал Гор-Кха голос Себеха, – Родитель не дал нам права вкусить его плоть. Ты не коснешься его.

***

Ренехбет вздрогнула и испуганно огляделась, не понимая, где находится. Лишь спустя несколько мучительных мгновений вспомнила – Нехе, дом уари, и она, его жена. Теперь её дом. Уже девятое утро она просыпалась здесь, глядя на гладкие, прилаженные друг к другу куски дерева над своей головой, но чувство первого страха до сих пор не прошло.

Плетенка рядом была пуста – муж не пришел домой вчера. Он и другие шери отправились на охоту. Неизвестно, сколько их не будет, и все ли вернутся целыми – охота дело опасное.

Ренехбет приподнялась, и, сев на циновке, осмотрелась. Небольшое, отделенное от остального дома связанными ветвями, помещение, но даже здесь больше ценных вещей, чем во всей хижине её покойного отца в Ме-Нари. В палетке, на которой она растирала мужу галену, охру и малахит, и сейчас лежало немного порошка. Другая палетка рядом, в форме черепахи – её. Какие-то белые камешки, изображавшие глаза, тускло поблескивали в неясном свете. Фигурки из слоновой кости, охотник, женщина и гиппопотам, стояли на столике – четырех плоских кусках дерева на глиняных кирпичах. Нож, тонкое, волнистое острие из кремня вливалось в изукрашенную резьбой костяную рукоять. Маленький медный топорик. Еще фигурки из красивых, блестящих камней, каких не найти в Ке-Ем. И драгоценный нуб, кусочек желтого металла, раскатанный в пластину, тщательно прикрепленную к жильной нити, лежал рядом с булавой.

Слева от неё, на женской стороне, она положила вечером подаренные мужем бусы (разноцветные, сверленные бусины из диковинных камней поблескивали в тусклом свете), подвески из слоновой кости и накидка с двумя медными заколками, без которой он запретил ей выходить из дома.

В Ме-Нари люди тоже украшали себя, но в Нехе этому, видимо, придавалось большее значение – бусы и ожерелья, браслеты и гребни показывали род человека, и служили способом странного для неё разделения жителей селения на шери и медеша. Впрочем, много в этом селении пока оставалось непонятным.

Резко поднявшись, девушка надела на себя льняную юбку, скрепила заколкой, и повязала ожерелье. Откуда-то повеяло слабым запахом готовящейся еды. До сих пор сложно было поверить, что самой ей готовить нельзя – муж объяснил, что для этого к уари-на будет приставлена особая женщина. Он даже сказал, как её называют в Нехе, но новое слово не запомнилось.

За стеной спальни запах жареного ячменя и мяса стал сильнее. Встретившая её у дверей девушка подняла руку и опустила голову.

– Уари-на Ренехбет, пусть духи благословят твой день!

Вздрогнув на мгновение (Ренехбет, да, моё имя теперь – Ренехбет), она ответила:

– Пусть будет добрым твой день, Мерхет. Ты уже готовишь еду?