Хроники немецкого разведчика Ойгена Шварца и наркома НКВД Лаврентия Берии

Здесь надо отметить, что начальник охраны Гитлера своему продвижению по службе был лично обязан Гиммлеру, с которым был близко знаком еще с далекого 1918 года, а с1933 года стал его адъютантом. Через некоторое время рейхсфюрер назначил своего протеже на нынешний пост, конечно, с согласия Гитлера. Когда фюрер услышал фамилию «Раттенхубер», он только хмыкнул и сказал: «Ну и ну, он, как в старые времена, будет меня охранять». Дело в том, что Раттенхубер служил охранником в той самой тюрьме, где сидел Гитлер с Гессом. После назначения на должность главного охранника фюрера Гиммлер присвоил ему генеральское звание, да и формально говоря, тот по службе подчинялся Гиммлеру. Поэтому глава СС предположил, что тот вряд ли доложит Гитлеру о просьбе, а точнее, о приказе рейхсфюрера.

– Гейдрих, как, на ваш взгляд, верно будет, если мы попросим Раттенхубера без лишних расспросов взять в штат гауптштурмфюрера Шварца? Но от Олендорфа мы его, конечно, заберем, со временем переведем, как вы, группенфюрер, предлагаете, к Шелленбергу. Но непосредственно курировать его деятельность буду лично я, а если буду находиться за пределами рейха, то возлагаю это дело на вас, Гейдрих. Прошу вас, подготовьте соответствующие документы для отдела по личному составу.

– Ваш приказ незамедлительно будет выполнен, герр рейхсфюрер, – поднимаясь и делая упор на слово «приказ», прощаясь, сказал Гейдрих.

Посмотрев на своего зама, Гиммлер хотел сказать тому, что тот свободен, но в этот момент зазвонил зеленый телефон спецсвязи, прозванный сотрудниками «лягушкой». Рейхсфюрер снял трубку и услышал глуховато-резкий голос фюрера:

– Гиммлер, в преддверии решения судетской проблемы мне нужен человек из вашей организации для особых поручений, с которым вы и прибудете ко мне в Бергхоф.

– Мой фюрер, все будет выполнено, – ответил Гиммлер, хотел еще добавить «о…», но Гитлер уже положил трубку.

– Рейнхардт, – необычно вместо фамилии назвав своего зама по имени, Гиммлер с легкой улыбкой продолжил: – Мы с вами заранее угадали желание нашего фюрера, ему нужен человек из СС для личных поручений, так что все наши сомнения по этому поводу можно отбросить и забыть. Отзовите немедленно гауптштурмфюрера Шварца из Франции. Его возьму с собой на «Гору» и познакомлю с фюрером, – не спеша проговорил рейхсфюрер и добавил: – Гейдрих, вы свободны.

Тот повернулся и почти строевым шагом покинул кабинет. А Гиммлер еще долго в раздумье смотрел на дверь, за которой скрылся его заместитель.

– Ну что ж, с этим вопросом о внедрении своего человек в окружение фюрера, можно сказать, решил, а вот насчет Гейдриха, – и рейхсфюрер взглянул на закрывшуюся за замом дверь, – надо спокойно поразмышлять, как изящнее и без лишних подозрений избавиться от него.

Глава третья

Судеты и премьер Чемберлен

В Германии также не забывали всуе упоминать Советскую Россию. В начале сентября в столице нацистских съездов Нюрнберге, а точнее, на его окраине, возле озера Дутцендтайх, в подковообразном помпезном здании, носящем названии «Луитпольд», проходил десятый съезд национал-социалистической немецкой рабочей партии.

В начале заседания, по заведенной традиции, Берлинский симфонический оркестр сыграл увертюру Бетховена к трагедии Гете «Эгмонт». Под заключительные аккорды музыки на трибуне театрально появился фюрер, и зал встретил его восторженным ревом: «Хайль!!!»

Как только смолкли последние возгласы восторга, Гитлер начал свое выступление. Сопровождал его фюрер заранее отрепетированными у себя на квартире перед зеркалом жестами рук, мимикой лица, интонациями голоса.

Стоя за трибуной и глядя в зал, фюрер доходил до истошного крика, с поднятыми вверх руками, сжатыми в кулаки, потрясая ими в тех местах своей речи, где выдвигал требования о передаче ему Судет. В других частях речи голос падал и руки опускались, пальцы судорожно вцеплялись трибуну, и Гитлер хриплым шепотом трагично произносил: «Вы не представляете, партайгеноссе, как преследуют наших братьев…» в местах речи о дискриминации фольксдойче. Фюрер останавливался, делал театральную трагическую паузу, и в зале становилось абсолютно тихо. И вдруг «неожиданно» у Гитлера на глазах, на виду у всех, наворачивались слезы, и он продолжал трагическим шепотом рассказывать о невыносимых условиях жизни немцев в Чехословакии. А затем неожиданно опять переходил на крик, вскидывая вновь вверх руки со сжатыми кулаками: «А иначе я не остановлюсь и перед военными действиями, как бы это ни было прискорбно!» Он замолкал на некоторое мгновение, затем уже тоном внушения продолжал: «Все европейские правительства должны понять, что лучше пойти мне навстречу, на уступки, так как это будет мое последние притязание на чью-либо территорию!»

Гитлер делал паузу, выжидал какое-то время и назидательным тоном, словно школьный наставник, продолжал: «А кроме того, вы, лидеры Запада, не какие-то безмозглые недоумки и вполне можете понять роль Германии как всесокрушающего волнолома, о который разобьется ужасный ледяной вал коммунистической заразы, способной испоганить Европу, превратить ее, обетованную и процветающую, в мертвую ледяную пустыню, уничтожить многовековую культуру в случае, если большевистская Россия придет на помощь Чехословакии. Этого вы, господа так называемы демократы, не должны допустить!»

Все это театральное действо фюрер, как крутившаяся на одном месте патефонная пластинка, излагал единомышленникам практически не меняя ни слова в своей речи. Только жонглирования фразами в течение более чем трех часов, все время посылая проклятия в сторону Чехословакии и обтекаемые намеки с нотками угроз – в направлении Англии и Франции.

Там же, в своей квартире в Мюнхене на Принца-регента-16, Гитлер заранее определил для себя, что его выступление будет адресовано не членам партии, а в первую очередь лидерам Запада и в какой-то степени – Чехословакии.

Фюрер в этом отношении тактически поступил верно, и его посыл был услышан Западом, чему еще послужило выступление нациста номер два, которое фюрер и Геринг заранее обсудили, да, собственно говоря, они оба его и подготовили.

Геринг вышел на трибуну сразу после фюрера и вцепился короткими толстыми пальцами в кольцах, в которых сверкали бриллианты, в ее края, оглядел зал и, как говорится, сразу взял в карьер!

– Малая доля Европы топчет и плюет на права семидесяти миллионной арийской расы. Это недопустимо, партайгеноссе, мы все как один должны встать на защиту наших угнетенных единокровных братьев! Не пожалеем своих жизней, но освободим их из чешского рабства.

Он замолчал, а зал взревел: «Хайль Гитлер!!!»

Геринг дождался, когда толпа утихнет, и продолжил с вопроса:

– А почему все это возможно? Да все просто, партайгеноссе, за этой недостойной ничтожной расой людоедов-чехов, порабощающих наш культурный народ, стоит поганая морда еврейского сатаны и, конечно, рука Москвы! Как в этом вопросе, вы прекрасно понимаете меня, можно обойтись без большевиков с их еврейским правительством! Мы и лично я, – Геринг самодовольно окинул взглядом зал и продолжил, – искоренили своих коммунистов, конечно, покончим и с русскими большевиками! Несмотря на то, что лягушатники и утренние поедатели овсянки там, за Ламаншем, заявили о военной поддержке чехов. И все же наш гениальный фюрер видит мирное сосуществование и с Англией, и с Францией, но мы не бросим судетских немцев на произвол судьбы! Германия сумеет защитить их! – под рев зала закончил свое выступление наци номер два.

После съезда Гитлер уединился в Бергхофе, ожидая реакции глав правительств Франции и Англии на его выступление в Мюнхене. И она не заставила себя ждать: в Судетах под руководством все того же Генлейна 30 сентября организованно начались волнения немецкого населения. В ответ на них на территории, где проживало большинство немцев, президент Бенеш объявил военное положение, что еще более накалило международную обстановку и на политическом горизонте замаячил призрак, но не коммунизма, а европейской войны. И уже на следующий день после выступления Гитлера на съезде нацистов премьер-министр Великобритании Чемберлен просит фюрера принять его, как выразился последний, «для предотвращения войны и во имя спасения мира на континенте», прислав канцлеру следующую телеграмму: «Так как в складывающейся обстановке нарастает негативная тенденция, желательно мне незамедлительно встретиться с Вами для поиска мирного разрешения этого сложного вопроса. При положительном вашем ответе вылетаю завтра, то есть 15 сентября. Невилл Чемберлен».

Гитлер, несмотря на то, что ему очень хотелось как можно скорее напасть на Чехословакию и полностью оккупировать ее, все же решил принять английского премьер-министра и тем самым показать мировому сообществу свое мнимое миролюбие. И по этому поводу высказался в своем ближайшем окружении: «Какая удача, словно Проведение послало мне такой щедрый подарок для того чтобы все правительства мировых держав видели, что я на все иду ради мирного решения Судетского кризиса!»

Надо отметить, что погода, а точнее, непогода во время встречи руководителей двух стран соответствовала создавшемуся политическому климату Европы.

Борт с так называемым «борцом за мир» из туманного Альбиона, который до этого случая ни разу не пользовался самолетом, с трудом приземлился в отвратительнейшую, практически нелетную, погоду в аэропорту Мюнхена. Измученный своим воздушным крещением Чемберлен с радостью пересел в спецпоезд Гитлера под кодовым названием «Америка». Удобно устроившись возле окна в мягком кресле в личном вагоне фюрера Чемберлен с удовольствием стал разглядывать окружающую местность.

Надо отметить, что Гитлер специально приказал посадить самолет премьера именно в Мюнхене, а затем доставить Чемберлена в Берхтесгаден по железной дороге, чтобы тот увидел стоящие на всех полустанках воинские эшелоны с боевой техникой и солдатами, специально заранее пригнанные к приезду премьер-министра Англии.

Непогода и в Альпах показала свой своенравный характер. На горы в этот знаковый день, закрыв их вершины, опустились черные тучи. В момент встречи двух политиков полил проливной холодный дождь. И Чемберлену пригодился его знаменитый зонт, с которым тот никогда не расставался.

Премьер-министр быстро раскрыл его и укрылся от холодных капель, забарабанивших по зонту, словно пули, но под ним оказался не только он. Волей-неволей под знаменитым зонтом спрятался и Гитлер, встречавший Чемберлена на пороге своего особняка, которому его личная охрана не успела подать зонт.

Фюрер, оказавшись бок о бок с высокопоставленным гостем с «острова», пожимая ему руку миролюбиво заявил:

– Ну вот, господин премьер-министр, нахожусь под вашей защитой. Надеюсь, – продолжил Гитлер, – что это знак того, что мы вместе найдем приемлемое решение, как мирным путем помочь бедным судетским немцам. Но давайте, господин премьер-министр, пройдем с порога, укроемся от пронизывающего ветра и дождя в помещении, откуда открывается прекрасный вид на гору Уинтерсберг. Этот пик для меня священен, так как, по преданию, там обитает дух великого императора Барбароссы.

Но, увы, вершины горы из-за грозовых туч не было видно, и Гитлер не стал дальше разглагольствовать об императоре Священной Римской Империи, с которого старался брать пример в укреплении своей власти, но при этом каким-то образом забыл, что Барбаросса бесславно закончил свою боевую жизнь. Случилось это по пути в Палестину во время организованного императором похода с твердым намерением отвоевывать гроб Господень у египетского султана Салах ад-Дина. Но, не дойдя до Святой земли, и весьма прилично, император позорно утонул на глазах у своего войска в небольшой, стремительной, но неглубокой горной реке Селиф, протекающей в Южной Турции, переправляясь через нее вброд на своем боевом коне.

Воспользовавшись паузой в словесном потоке хозяина, Чемберлен, измученный и полетом, и отвратительной погодой, и болтовней хозяина, внимательно посмотрев на Гитлера, с тоской в голосе задал вопрос, ради которого он, собственно, и прилетел сюда:

– Господин канцлер, как вы лично видите решение такой серьезной проблемы, касающейся целостности Чехословацкого государства?

Гитлер, в свою очередь уставившись в глаза Чемберлену своим знаменитым взглядом, который многие из тех, кто общался с фюрером, считали гипнотизирующим ответил:

– Я приверженец, как, кстати, и вы, мирного решения. – Он на некоторое время сделал паузу, подчеркивая важное, что будет сказано, и продолжил: – Моя задача – вызволить из-под чешского гнета, – на последнем слове фюрер сделал ударение, – наших немецких братьев, проживающих на территории Судет, господин премьер-министр. И, надо отметить, хочу вам сказать, что в создавшейся ненормальной обстановке между двумя государствами, Германией и Чехословакией, полностью виноват никто иной как ее президент Бенеш. Он спит и видит, как еще сильнее притеснить немецкое меньшинство и тем самым развязать войну между нашими государствами.

Гитлер вновь сделал паузу, отпил глоток минеральной воды и продолжил:

– Я надеюсь, что Великобритания в вашем лице поддержит мое требование о передаче Судет фатерланду на основе права наций на самоопределение.

Фюрер вновь немного отпил из стакана, на некоторое время в зале воцарилась тишина, но Гитлер вновь заговорил:

– Господин премьер-министр, вы глава правительства государства со старинной развитой демократией. И можете понять меня, разве я могу как канцлер страны, готовой принять своих соотечественников, не поддержать право судетских немцев на вхождение в состав Германии через проведение референдума? Этого, как вы прекрасно понимаете, важнейшего института прямой демократии. Или вы хотите пустить большевиков в Европу? Они спят и видят, как ловчее поработить европейские цивилизованные страны, а начать хотят с военной помощи Чехословакии и затем обосноваться там, причем навсегда!

На такой демагогический пассаж диктатора Чемберлену нечего было ответить, а Гитлер стал и дальше разглагольствовать:

– Если Англия и Франция меня не поддержат, то остается одно – война в Европе. Наши войска готовы к освободительному походу и силой решить проблему наших соотечественников с несговорчивым Бенешем. А Польша не позволит Советам прийти на помощь чехам через ее территорию. – И, вновь отпив глоток воды, со стуком поставил стакан на стол, как бы ставя точку в разговоре.

– Господин канцлер, я прихожу к выводу, – начал Чемберлен, – вы все же намерены ввести войска в Чехословакию начав тем самым войну. Две наших страны делают все возможное для решения данной проблемы. Еще в мае посол его величества и посол Франции заявили министру иностранных дел Чехословакии Карелу Крофту, что его правительство должно принять требования Германии об автономии Судетского края. И послы заявили: если этого не произойдет, то, в случае вооруженного конфликта, наши страны не окажут военной помощи вашему государству. Возникает естественный вопрос: вы на это рассчитываете, что мы не подставим плечо чехам?

И замолчал, глядя на клубящиеся дождевые тучи за панорамным окном. Оторвав взгляд от разбушевавшейся стихии, Чемберлен продолжил:

– Для чего я прибыл сюда, в горы, к вам, господин рейхсканцлер? Я думаю, что мне разумнее прекратить наш бесплодный разговор и вылететь обратно в Лондон, так как я не вижу смысла в дальнейшем нашем общении, раз вы желаете втянуть Европу в войну.

После этих слов Гитлер насупился, и выражение его лица стало жестче, а усики на верхней губе стали подергиваться.

Чемберлен, взглянув на него, понял, что фюрер не отступится от своего плана военной интервенции против Чехословакии. И тогда он на миг мысленно представил себе: «Британцам придется умирать за интересы, которые от них весьма далеки. Там, в Англии, у себя, придется копать окопы, строить бомбоубежища. Объявлять мобилизацию, а затем тысячами гибнуть – и только из-за того, что две страны на континенте не могут сами найти мирное решение. Европейская трагедия обязательно случится, если не пойти навстречу диктатору в его требованиях. Да и пассаж Гитлера о большевизме полностью согласуются с лозунгом моей партии: «Чтобы жила Британия, большевизм должен умереть». Сам я скорее уйду в отставку, чем допущу какое-либо соглашение с большевистской Россией. Да и, по сути дела, прав мой помощник Уилсон, считающий, что Англия и Германия – это две гранитные скалы, о которые разбивается всесокрушающий вал коммунизма, пытающийся захлестнуть Европу».

Встряхнув головой, как бы отбрасывая в сторону эти мысли, Чемберлен заявил: