Пусть посмотрит в глаза Припять

Автомат проглотил 3 копейки, издал устрашающий предсмертный хрип и с шумом наполнил гранёный стакан жёлтой газировкой, напрочь заглушая генеральский рык. Санёк быстрыми глотками пил холодную воду. Пузырьки углекислого газа приятно щипали язык, и металлический привкус меди во рту постепенно исчезал. Отступила и назойливая тошнота. Сашка уже раздумывал, не пропустить бы и второй стаканчик, как вдруг из-за угла раздались странные трески и щелчки. Санька в ужасе шарахнулся в сторону – на улицу вышел мужчина в респираторе и защитном костюме цвета «хаки». В правой руке человек держал длинную палку, которой медленно водил по земле, не отрывая глаз от прибора со стрелкой. Не обращая внимания на подростка, вероятно даже не заметив его, человек свернул на проспект.

– Грязь, всюду грязь, – пробормотал дозиметрист. – На земле грязь, в воздухе грязь, везде грязь.

Его шаги постепенно стихли вдали…

Когда Санёк открыл дверь квартиры на восьмом этаже, замок предательски щёлкнул, с головой выдавая ночного визитёра. Пружины дивана устало скрипнули, и мама в ночном халате появилась на пороге гостиной.

– Санька, горе ты луковое! Где тебя носит?

– Я, мам, это… – забубнил Санёк, снимая кроссовки. – Я у Лешки Куземко был. В приставку играли на телеке. Не заметили, как ночь пришла.

Мама ласково взъерошила русые патлы Санька:

– Посмотри, какие грязные. Вымой волосы утром. Мне опять идти рано на смену. Ты есть будешь?

– Не-а! – вспомнив про недавние приступы тошноты, замотал головой Сашка. – Только чай. А что там у вас делается в медсанчасти?

Мама не ответила, молча прошла на кухню. Не включая свет, поставила чайник на электроплиту. Санёк протопал за ней, позабыв вымыть руки. Открыл дверцу холодильника. Потянулся за пачкой «Селянського масла».

– Да, куда же ты грязными руками! – не оборачиваясь к сыну, сердито сказала мама. – Иди в ванную, сполоснись хоть!

Сашка недовольно заворчал, но вернулся в прихожую. Нажал выключатель ванной комнаты. Лениво снял рубашку. Опасливо покосился на приоткрытую дверь. Щёлкнул дверным замочком и расстегнул ремень. Джинсы упали на пол. Пряжка звонко ударила по кафелю…

А вот такого быть не может. Такого просто не может быть! Загар через одежду не проходит. Тем более через плотные джинсы. А ноги были красные от щиколоток до бёдер.

Санька смотрелся в зеркало ванной комнаты, испуганно тараща глаза…

Пятью часами раньше жёлто-синяя машина ГАИ, мигая сиреной, свернула на улицу Дружбы Народов и резко затормозила у центрального входа медсанчасти. Пожилой полный гаишник с неожиданной резвостью бросился навстречу санитарам:

– Допоможить менi! Я тут хлопчикiв пiдiбрав на Семiходах! Що то iм зовсiм погано…

– Да, сами мы дойдём! – хрипло выкрикнул Стасик, помогая выбраться с заднего сидения двум младшим товарищам.

Ребята качались, спотыкались, то и дело теряя равновесие. Они несколько часов провели на путепроводе. А потом проскочили на велосипедах по лесной бетонке к станции, как-то просочились сквозь милицейские кордоны по объездной дороге к пруду-охладителю и, скрываясь за деревьями, приблизились к разрушенному блоку на расстояние считанных сотен метров…

Патрульный едва не принял ребят за пьяных. Но подойдя поближе, сотрудник ГАИ обомлел: на лицах мальчишек бурым углем блестел на солнце ядерный загар…

Глава пятая

Датчик переносного радиометра РУП-1 медленно прополз по телу, долго «обнюхивал» щитовидку, а потом погрузился в пышную соломенную шевелюру. Бригадир дозиметристов Валентин Хрущ беспокойно смотрел на плавающую по шкале стрелку и сокрушённо качал головой.

– Валентин Тихонович, сколько? – негромко спросила пожилая черноволосая женщина в белом халате.

Дозиметрист молча поднес индикатор к её глазам:

– И это всё по бете, Ангелина Константиновна, – также негромко произнёс он, – по гамме на волосах 5 рентген. И это после дезактивации! Судя по загару, парень хватанул под 200 бэр. Правда, это только на голову…

Ангелина Константиновна Гуськова сжала ладонями виски, глубокие морщины прорезали лоб. Она с болью вглядывалась в коричневое лицо спящего Стася:

– Ты знаешь, Валентин, я ведь почти 40 лет в радиологии. Уж всякого в 6-й клинике насмотрелась. А вот облучённых детей не видела никогда… Какие препараты вводили ребяткам?

– Две капельницы физраствора влили, 5 кубиков пентацина внутривенно, а сразу при поступлении 5 кубиков диазепама внутримышечно, – привычно затараторила Людмила Ивановна Прилепская, терапевт припятской медсанчасти.

– Диазепам-то зачем? – удивился бородатый доктор.

Людмила Ивановна как-то грустно улыбнулась:

– Да, понимаете, Георгий Дмитриевич, ядерное возбуждение у них было. Мальчишки при поступлении буянили – раздеваться не будем, мыть себя не дадим. Мужики в палате орали матом и на них, и на нас. Намаялись мы с ними. Дети есть дети. Вот я и решила ввести диазепам. Вмиг утихомирились и заснули, как котятки.

Бородатый доктор задумчиво скрестил руки на груди:

– Вот вы мне другое объясните, коллеги: на лицах у ребят сильнейшая эритема, а тела едва покраснели, и, что удивительно, лейкоциты в норме. То есть облучению подверглись только головы. Это как?

Стасик вдруг шевельнулся, закашлялся, не открывая глаз, поводил рукою по простыне.

– А там заборчик был железобетонный, – хриплым голосом сообщил парнишка, – мы за ним укрылись. Я подумал, если вправду радиация, железобетон защитит. И мы только головы высунули и смотрели…

Ангелина Константиновна облегчённо рассмеялась: потеплело на душе у старой докторши – раз парнишка в себе, значит очухается.

– Ну, конечно, глупой голове радиация нипочём! А вот что со щитовидкой прикажете делать, молодой человек?!

Услышав женский голос, Стасик вздрогнул, широко раскрыл глаза и тут же облегчённо вздохнул, увидев, что краешек простыни, хоть и проходит ниже ватерлинии пупка, но всё же надёжно прикрывает прочие части тела. Стась покрутил головой по сторонам. На соседних койках безмятежно сопели носами Богдан и Ромка. Другие кровати огромной, в четыре окна палаты пустовали: ночью особо пострадавших работников станции, вместе с переоблучёнными пожарными отправили самолётом в Москву. Тех, которые были способны передвигаться самостоятельно, повезли на трёх «Икарусах» в Киев.

Отправку ребят Гуськова задержала умышленно – в дороге мальчишки неизбежно нахватались бы дополнительных рентгенов от взрослых людей, пораженных лучевой болезнью 3-й и 4-й степени тяжести. Да и не хотелось заведующей 6-й клиники Москвы, чтобы дети видели почерневших от ядерного загара мужиков, страдавших от непрерывной рвоты и диареи. Только в книгах лучевая болезнь овеяна неким ореолом романтики. В реальности всё дико и страшно.

Под утро в медсанчасть прибежали перепуганные мамы ребят. Принесли чистую одежду и простыни – больничное бельё оставалось радиоактивным, даже после многократной стирки. Несмотря на сопротивление врачей, мамочки ворвались в палату, в ажитации трясли спящих сыновей, голосили, ругались, проклинали всех на свете… Сцена была тяжёлой. Предвидя это, опытная Прилепская, сберегла ребячьи нервы, заранее погрузив мальчишек в медикаментозный сон. Потом капала валерьянку себе и мамам. Потом требовала с них согласия на госпитализацию в Москву, вновь и вновь повторяя, что ребята нетяжёлые, что гарантируется полное выздоровление, но лечить щитовидки нужно срочно, чтобы не пришлось глотать всю жизнь левотироксин. Мамки про Москву и слышать не хотели, требовали вылечить детей здесь, сейчас, и притом немедленно. Тогда к разговору подключилась доктор Гуськова, предложив доставить ребят в сопровождении мам, в киевскую клинику института радиологии.

Такой вариант устроил всех, и мамки, немного успокоившись, ушли домой собирать вещи.

Как ни хотелось Ангелине Константиновне следить за выздоровлением ребят лично, но она осознавала, что детским глазам не следует видеть ужаса, который развернется в 6-й клинике Москвы в ближайшие дни, когда десятки переоблучённых людей начнут мучительно уходить из жизни…

Доктор Гуськова присела на стул возле кровати Стасика, взъерошила рукой его густые, радиоактивные патлы. К радиации ей не привыкать.

– Послушай меня, дружок, – доверительно сказала она. – Ты уже взрослый, и можешь спокойно понять и принять то, что может напугать твоих младших друзей. Сейчас, после первой бурной реакции организма на облучение, у тебя наступил период мнимого благополучия. Ты чувствуешь себя хорошо, лишь немного хрипят голосовые связки. Но так будет не всегда. Щитовидка уже натянула рентгены, и через несколько дней у тебя разовьется острая лучевая болезнь 1 степени тяжести. Третья неделя болезни будет самой тяжёлой. Это крайне неприятно, но совсем не смертельно! Замечательно, что в нужное время и в нужном месте оказался железобетонный забор! Поэтому, надеюсь, у тебя не поражён костный мозг. Конечно, будет длительная диарея. Кожа на лице облезет, но регенерирует самостоятельно. Волосы выпадут, но к осени вырастут новые. Щитовидку вылечим. В августе будешь полностью здоров!

– В августе?! – завопил потрясённый Стасик. – Три месяца?!

– Вот видишь, и голос прорезался! – улыбнулась пожилая докторша. – Да, три месяца. Может раньше. Мы знаем, как воздействует радиация на взрослый организм, но понятия не имеем, как поведёт себя детский.

– Ну, я-то не ребёнок! – насупился Стась.

– Я имела в виду младших, – деликатно сказала доктор Гуськова.

– То есть нас? – подал голос проснувшийся Богдан. – Теперь мы проболеем всё лето?

– Это Стасик во всём виноват, дебил детсадовский! – фальцетом выкрикнул Ромка.

– Так, щас, на фиг, обоих закопаю! – грозно рявкнул мгновенно вскипевший Стась.