Вечная охота

Гален Бирн принял подарок, глубоко поклонившись, и развернул его. Под нежной тканью оказался кинжал эльфийской работы. Тонкое, но прочное лезвие с гравировкой, удобная деревянная рукоять и идеальный баланс. Бирн перехватил клинок, сделал им ловкий выпад, оценивая вес, и многозначительно кивнул.

– Это великая честь, – сказал рыцарь и поклонился уже в третий раз.

– Я приказал лучшим мастерам по коже изготовить для этого кинжала лучшие ножны, которых он достоин. Пусть он верно служит тебе.

Медленно толпа перешла в родовой замок Арлеев. Широкие залы не смогли вместить в себя всех желающих, даже часть аристократии осталась за воротами и устало разбрелась по домам, но все же внутри собралось полторы сотни самых богатых людей Аннуна. Здесь были бароны с запада, мечтающие отдать своих дочерей за молодого принца. Были герцоги с востока, хвастающие своими успехами в военном деле. За столами сидело немало рыцарей, которые не видели друг друга годами. Разговоры не стихали ни на миг. Где-то обсуждалась затяжная война, где-то сетовали на непослушных крестьян, где-то сплетничали.

Гален не обращал внимания на гул, окружающий его. Он спокойно ел жареное мясо, запивая его вином, и смотрел по сторонам, словно кто-то мог напасть на его короля, беззаботно смеющегося неподалеку. Предводитель Красных Плащей всегда сидел рядом с королевской семьей. И если те были летним солнцем, радующим людей своим светом и теплом, то Бирн напоминал тучу, которая грозила вот-вот закрыть это солнце ото всех.

– Где же эти барды и шуты? – вдруг крикнул Фенатор, хлопнув рукой по подлокотнику. – Мне надоели праздные беседы, хочу веселья!

– Совсем недавно я видел одного из них, мой король, – сказал кто-то с другого конца зала. – Своими оленьими рогами он чуть не сбил меня с ног!

– Ба! Оленьи рога! Эка глупость. – Король повернулся к сыну. – Не побалуешь отца музыкой, пока твои руки еще в состоянии держать лютню?

– Наш сын устал, – сказала Ри’Ет, положив свою руку на руку мужа. – Он, конечно, бог, но и богам нужен отдых. Даже богам грома.

– Гром? – По тону Фенатора нельзя было сказать, он возмущается или насмехается. – Единственный гром, что он способен призвать, так это гулкий рык из своего живота, когда переберет с вином! Давай, сынок, не заставляй отца ждать.

– Для тебя, – Виглаф встал, вытер салфеткой губы и поцеловал отца в лоб, – что угодно. Лютню мне!

– Лютню принцу и богу грома! Ха-ха!

Прыщавый парнишка принес Виглафу лютню, а один из рыцарей учтиво отдал ему свой стул. Принц размял пальцы и взял несколько аккордов. Лютня была не его, ее давно не настраивали, и теперь она звучала совсем фальшиво. Виглаф настроил инструмент и снова прислушался. Струны зазвучали звонче и ярче, а главное – совсем чисто.

– Какую бы песню сыграть, а? – спросил принц. В зале тут же принялись наперебой перечислять самые разные названия. «Мертвый фомор», «За два гроша пропил я деву», «Двадцать три мужика», «Поход на юг», «Дровосек и ветер» и еще десятки вариантов. Но Виглаф выхватил только один из них. – «Юродивый оруженосец». Слыхал я эту песню как-то в одном трактире. Пели ее, конечно, бездарно. Ну что ж…

Принц сразу взял высокую ноту, приковывая к себе все внимание. Он пел так, как течет река. Витиевато, быстро, подскакивая на подводных камнях. Иногда он прекращал петь, оставляя в зале только звуки лютни, а следом прекращал играть, и его мощный голос смешивался со слабым эхо резких нот. Когда Виглаф закончил, все разразились аплодисментами и неловкими смешками.

– Тот случай в трактире напомнил мне еще одну песню, – сказал принц. – Кто-то ее знает, но для большинства она станет открытием. «Письмо конюшему».

Это была шуточная песня, но очень сложная и непостоянная. Поэтому Виглаф играл ее, как ветер гоняет осеннюю листву. Он резко переходил от баса к сопрано, а следом к альту. В особенно тихих местах принц брал крещендо, словно внезапно поднявшаяся буря, едва ли не пугая слушателей. И все же каждый человек в зале завороженно следил за историей конюшего, влюбившегося в жену барона.

– Что ж, – на выдохе сказал Виглаф. Его лоб блестел от пота, а лицо покраснело. – Пожалуй, я спою вам еще одну песню. Последнюю, ибо вино дает о себе знать, да и я давно не практиковался. – Принц удрученно посмотрел на лютню. – «Песнь Сюзанне».

От одного только названия по залу прошли тяжелые вздохи. Каждый, кто хоть раз любил, знает эту песню. Ее не поют просто так, ее посвящают. Только кто-то особенный может услышать личное исполнение этой песни, а на людях ее играют так редко, что большинство просто-напросто не слышало достойного исполнения этой сложной баллады.

Виглаф взял первую ноту. Медленную, тягучую, словно свежая смола. Хриплым голосом он запел первый куплет. Он пел не как река и не как ветер. Это был огонь. Не тот огонь, что жадно пожирает дома или тела поверженных врагов. Не тот, что горит в костре путников, отчаянно ищущих тепла. Этот огонь не посмеет сунуться в печь повара. Ему незачем гореть на факелах и свечах. Нет. Этот огонь живет лишь в сердце. Этот огонь жжет изнутри, заставляя плакать. Он выжигает каждую каплю крови. Из-за этого огня невозможно дышать, он рвет на части тело и ломает кости. Именно так и пел Виглаф. Он выворачивал души наружу и обжигал их.

Когда принц закончил петь, все плакали. Рыцари с красными глазами успокаивали дам, аристократы вытирали лицо салфетками. Плечи короля судорожно дрожали, а королева едва сдерживала рыдания. Даже Гален чуть заметно шмыгал носом, хотя глаза его лишь слегка намокли. Виглаф встал, отдал лютню заплаканному мальчонке и вернулся на свое место.

* * *

Уже за полночь, когда все гости разошлись, к Виглафу в комнату вошла Ри’Ет. Она тихо закрыла за собой дверь и зажгла свечу, хотя внутри горели масляные лампы. Принц читал «Построения и оборона», но тут же отложил книгу.

– Матушка, – сказал он, чуть склонив голову. Королева поцеловала его в щеку.

– Ты должен уже спать. Час совсем поздний, а у тебя за плечами недели тяжелого пути.

– Путь не так тяжел, когда ты идешь домой. Да и дорогу мне скрашивали хороший ужин и армейские байки! Пусть солдаты не знают манер, да и пахнет от них совсем уж дурно, но скучать они не дадут.

– Это верно. Но ты совсем исхудал, а под глазами появились синие круги. Сон – важнее всего, даже для бога.

– Так я и не бог, – Виглаф потянулся и тут же, не выдержав, зевнул. – А впрочем, ты наверняка права. В последнее время я совсем не щажу себя. Но что поделать! Отец приказал мне учиться, и вот, – принц постучал по открытой книге, – я учусь.

– Не говори так, ты тоже бог, как и я. Ведь ты мой сын. Мой бог грома. Какая еще мать может сказать подобное? – Ри’Ет легко улыбнулась, и сердце Виглафа тут же наполнилось верой. Только она так умела. Богиня Аннуна. Богиня надежды и веры. – Но этот разговор подождет до лучших времен. Меня отец прислал, хочет тебя видеть.

– Сейчас? Я думал, он совсем пьян и уже давно спит.

– Ты знаешь Фенатора, он никогда не бывает пьян. Это все напускное, бравада, чтобы о нем не сплетничали, как о слишком трудолюбивом короле. – Ри’Ет выдохнула. – Признаться, мне это не нравится. Он хочет тебя о чем-то попросить, но о чем именно, не знаю. Впервые он таит секреты от меня, и сердце подсказывает, что дело кончится дурно.

– Глупости. Отец никогда не подвергнет меня опасности зазря. – Ри’Ет подняла бровь. – Да, он то и дело посылает меня на фронт, но ведь со мной Красные Плащи и сам Гален Бирн! Джерому придется собрать всех фоморов, чтобы побить этот отряд и добраться до меня.

– И все же, будь осторожнее, мое зимнее дитя. Если убежать будет мудрым решением, беги.

– Разве такое люди хотят слышать от богини надежды? – Виглаф говорил весело, но тут же поник, увидев, что его мать огорчена.

– Людям я сказала бы иное. Защищать их от глупой неосмотрительности – не моя задача. Я должна защитить тебя.

– Доброй ночи, матушка, – сказал Виглаф, вставая. Он обнял мать и махнул рукой, словно бы в шутку отдавая честь. – Если меня отправят в поход, полный глупой неосмотрительности, встреть меня с теплым вином.

Виглаф поднялся к отцу. Фенатор сидел в роскошном кресле, обитом красной тканью, и о чем-то размышлял. Его глаза были закрыты, но король явно не спал. Он дышал ровно, а между пальцами перекатывал сверкающую монету. Фенатор совсем не походил на того человека, что пару часов назад самолично осушил пару кувшинов с вином. Виглаф даже подумал, будто в тех кувшинах наверняка был сок. А если даже и вино, то изрядно разбавленное.

– Мама сказала, ты хотел меня видеть, – сказал Виглаф.

– Хотел. Спасибо, что пришел, я боялся, что ты уже спишь. У меня к тебе три вопроса, если не против.

– Начинай, я всегда рад с тобой поболтать. – Виглаф сел в кресло победнее. – Хоть и не в такой официальной обстановке.

– Насколько ты доверяешь Галену?

– Сложно сосчитать, сколько раз он спас мне жизнь. Это единственный человек, которого я могу назвать другом. И он верен мне. Пожалуй, даже больше, чем тебе. А ты? Гален заслужил твое доверие?

– Конечно, он верный пес, но слишком скрытный. Каждый раз он показывает карты, но меня не покидает ощущение, что где-то под столом спрятал козырь-другой. – Фенатор все еще держал глаза закрытыми. – Второй вопрос. Насколько ты доверяешь мне?

– Если вы с Галеном будете утверждать противоположное, я займу твою сторону, – ответил Виглаф, хотя на секунду задумался. – А ты насколько веришь мне?

– Ты не давал повода усомниться в тебе, хотя втайне я опасаюсь, что ты завладеешь троном раньше положенного, и этому я не обрадуюсь. Но это все глупые страхи старика, не бери в голову. И вот последний вопрос: как ты думаешь, кто победит в войне? Чьи флаги будут стоять по всему континенту, когда пыль от сапог солдат уляжется?

– Разумеется, победа будет за Аннуном. Тут и думать нечего. – Виглаф помедлил, выжидая. Он наклонил голову набок, присматриваясь, не подглядывает ли его отец сквозь приоткрытые веки. – А что думаешь ты?

– Я знаю, – твердо сказал Фенатор и открыл глаза, – что мы не победим. Впрочем, и фоморам эта война выйдет боком. – Король кивнул в сторону карты, и Виглаф словно бы наяву почувствовал запах крови, пота и железа.

Граница между степями, где царствовали фоморы, и Аннуном была вся утыкала красными флажками. Северные кланы под предводительством гнома Джерома не переставали наступать, но за годы войны граница не сдвинулась ни на сантиметр. Каждая сторона тратила баснословные деньги на вооружение, припасы, доспехи и лекарства, а толку словно не было совсем.

– Враг куда сильнее, когда у него есть противник серьезнее тебя, – сказал король.

– Мор.