Пётр Великий в жизни. Том второй

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 434

В последний раз писал царевич к Евфросинье из Твери 22 января 1718 года: «Друг мой сердешный, Афросиньюшка, здравствуй, матушка моя, на множество лет! Писал я к тебе из Риги, что Пётр Андреевич поехал наперёд к Москве, куда и я за ним поехал, и, быв на Москве, встретил меня здесь. И, слава Богу, всё хорошо, и чаю меня от всего уволят, что нам жить с тобою, будет Бог изволит, в деревне и ни до чего нам дела не будет. А как приеду, всё подлинно отпишу. Пожалуй, друг мой, не верь, будет какия будут о моём приезде ведомости, до моего письма, понеже знаешь, что в Немецких ведомостях много неправды. Баб велел к тебе отправить и cиe письмо посылается чрез Алёху. Для Бога не печалься: всё Бог управит. Верный друг твой Алексей. Из Твери в 22 день 1718.

P.S. Писал я в Питербурх, чтоб отправили к тебе попа с бабами; и когда оные прибудут, то буде можешь, поезжай до Гданска: понеже при тебе поп и бабы будут, то где ни родишь, везде хорошо, и во Гданск пpиехав, будет Бог изволит, роди; что дай Боже благополучно; а буде не можешь, то хотя и в Берлине останься; в твою cиe волю полагаю, что как лучше, так и делай. Письма посылай чрез Ивана Толстова: он будет при тебе всегда».

В тот же день писал из Твери Толстой к Евфросинье: «Государыня моя Афросинья Фёдоровна! Поздравляю вас, мою государыню, благополучным приездом в своё отечество государя царевича: понеже милостию Божиею всё так исправилось, как вы желали. Дай Боже, вашу милость, мою государыню, вскоре нам купно при государе царевиче видеть. Покорный слуга Пётр Талъстой».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 135-136

Сердце кровью обливается, читая это предательское письмо, которое писалось, когда в тюрьмах уже растворены были двери.

Погодин М.П. (1). С. 447

Не иметь ни до чего дела, быть уволенным от всего – вот в чём заключались главным образом надежды царевича. Послания к архиереям и сенаторам, писанные в Ст.-Эльмо, были последним проявлением слабых следов политической энергии царевича. Он был готов совершенно отказаться от роли претендента, довольствуясь скромной жизнью в кругу семьи, дома, без всяких забот о государственных делах. Трудно понять, каким образом он, зная нрав Петра, мог надеяться на такую будущность, не чуя грозившей ему беды, не взвешивая страшной опасности своего положения.

Брикнер А. Г. (1). Т. 1. C.338

От Евфросиньи к царевичу сохранились в Государственном архиве четыре письма; слова, писанныя рукою ея, очень нетвёрдо: От 20 декабря 1717 из Инспрука: «Батюшка, друг мой царевич Алексей Петрович! Здравствуй на многая лета. Про меня изволишь напамятовать, и я по милости Божьей приехала из Венецы в Инспрук в добром здравии и с Селебеным. Благодарна за писания твои, которыя получила в Венеции… в которых изволение писать, чтобы в Венеции по рецепту дохтурскому лекарства сделать: на сие доношу, что, за благодать Христову, нужды в сёмь не имею; токмо пластырь сделала в Иншпруке, а бальсам могу сделать и в других городех для того, что и стараго ещё есть. В Венеции приняла басу (паспорт) до Берлина. Доношу вам об моих покупках, которыя, быв в Венеции, купила: 13 локтей материи золотой, дано за оную материю 167 червонных; да из каменья крест, серги, перстень лаловые, а за оный убор дано 75 червонных. И оперы и камедий не застала; токмо в един от дней на гундоле ездила в церковь с Петром Ивановичем и с Иваном Фёдоровичем музыки слушать; больше сего нигде не гуляла. В Неаполе приказывал дохтор, который меня лечил, чтоб мне в пятом или седьмом месяцех кровь пустить, – и о сём как изволишь, пустить ли мне или нет, и сколько унцев, изволишь о сём отписать, чтоб мне время не опустить. Ещё доношу вам: третье писание из Инбурха получила в Венеции декабря 5 числа, о чём Бога благодарю. Пожалуй и впредь не оставь писанием своим; а из Венеции выехала декабря 7 числа; а о прочем будет обо всём к вашему высочеству писать Пётр Иванович. Еvфрасинья».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 137-138

Евфросинья – царевичу Алексею. От 18 января 1718 года из Берлина: «Государь мой, батюшка, друг царевич Алексей Петрович, здравствуй в новый год на множество лет! Благодарна за писание твоё, которое получила в Нюренберге декабря 31 числа, писанное из Бреславля, в котором изволишь писать и радость неизглаголанную о сочетании нашего брака возвещать: что всевидящий Господь, по желанию нашему, во благое сотворит, а злое далече от нас отженет…»

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 138

Евфросинья – царевичу Алексею. От 18 января 1718 года из Берлина. «Государь мой, батюшка, царевич Алексей Петрович, многолетно здравствуй!.. Благодарна за присланные твои честные гостинцы, которые изволил в письмах прислать, образ Спасителев и чудотворца Николая… Благодарна, что изволил прислать ко мне бабку из Гданска, которая приехала до моего приезду в Берлин за десять дней, и ныне при мне. Хотела я ехать в путь до Гданска, или даля; но оная бабка сказала, посмотря на меня, что больше в пути быть мне весьма невозможно, за тем, что неровен случай, в пути постигнет в неудобном каком месте, что ни доктора, ни лекаря сыскать будет негде. Которая баба из Венеции при мне была, и оная баба по тому ж назад отправлена… Прошу, ежели сие письмо застанет, которых хотели ко мне людей прислать, пожалуй, с ними пришли мне мех лисий черевий для Селебеново одеяльцо, из котораго будет сделано и на другия нужды. Пожалуй, аще возможно, изволь прислать ко мне в Берлин икры паюсной, чёрной и красной икры зернистой, семги солёной и копчёной, и всякой рыбы; аще изволишь, малое число и сняточков белозерских и круп грешневых… верная твоя друг Еvфрасиния. Из Берлина генваря 18 числа 1718».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 139-140

На Западе, как кажется, в это время не знали, какой опасности подвергался царевич, возвращавшийся в Россию. В газетах печатались разные известия о его путешествии, о почестях, оказанных ему в Риме, о слухе предстоящего будто бы брака царевича с его двоюродной сестрой, герцогиней Курляндской и проч. О политическом значении всего этого Плейер писал императору следующее: «Между тем как при дворе радуются возвращению царевича, его приверженцы крайне сожалеют о нём, полагая, что он будет заключён в монастырь. Духовенство, помещики, народ – все преданы царевичу и были очень рады, узнав, что он нашёл убежище во владениях императора». Ещё ранее Плейер писал, что многие с видимым участием справлялись у него о здоровье и местопребывании Алексея, что разносятся разные слухи о возмущении русского войска в Мекленбурге, о покушении на жизнь царя, о намерении недовольных освободить из монастыря царицу Евдокию и возвести на престол Алексея. Теперь же Плейер доносил по случаю возвращения царевича в Россию: «Увидев его, простые люди кланялись ему в землю и говорили: благослови, Господи, будущего государя нашего!».

Брикнер А. Г. (1). Т. 1. C.339

Многим становилось страшно при мысли о розыске. Беспокоились, когда узнали, что царевич скрылся; обрадовались, когда узнали, что он у цесаря. Гофмейстерина при детях царевича мадам Рогэн говорила Афанасьеву: «Слава богу, и вы молитесь; как я слышу, царевич в хорошем охранении у цесаря обретается; пишут ко мне, что он отсюда светлейшим князем изгнан; только он ему после заплатит». Иван Нарышкин говорил: «Как сюда царевич приедет, ведь он там не вовсе будет, то он тогда уберёт светлейшего князя с прочими; чаю, достанется и учителю (Вяземскому) с роднёю, что он его, царевича, продавал князю». Другие разговоры пошли, когда узнали, что царевич возвращается в Россию. Иван Нарышкин говорил: «Иуда Пётр Толстой обманул царевича, выманил; и ему не первого кушать». Говорили, что Толстой подпоил царевича. Князь Василий Владимирович Долгорукий говорил князю Богдану Гагарину: «Слышал ты, что дурак царевич сюда идёт, потому что отец посулил женить его на Афросинье? Жолв (гроб) ему не женитьба! Чёрт его несёт! Все его обманывают нарочно». Кикин сильно встревожился, послал за Афанасьевым и начал ему говорить: «Знаешь ли, что царевич сюда едет?» «Не знаю, – отвечал Афанасьев, – только слышал от царицы; когда была у царевичевых детей, говорила, как царевич в Рим пришёл и как встречали». «Я тебе подлинно сказываю, что едет, – продолжал Кикин, – только что он над собою сделал? От отца ему быть в беде, а другие будут напрасно страдать». «Буде до меня дойдет, я, что ведаю, скажу», – сказал Афанасьев. «Что ты это сделаешь? – возразил Кикин. – Ведь ты себя умертвишь. Я прошу тебя, и другим служителям, пожалуй, поговори, чтоб они сказали, что я у царевича давно не был. Куда-нибудь скрыться! Поехал бы ты навстречу к царевичу до Риги и сказал бы ему, что отец сердит, хочет суду предавать, того ради в Москве все архиереи собраны». Афанасьев отвечал, что ехать не смеет, боится князя Меншикова. Потом предложил послать брата своего, и Кикин выхлопотал ему подорожную за вице-губернаторскою подписью; но и брата Афанасьев не послал, чтобы в беду не попасть.

Соловьев С.М. (1). Т. XVII. С. 116

«Москва сделалась сценою ужасов»

Москва, 10 февраля 1718 г., (пол. 19 марта). Его Высочество, Царевич, остановился в Твери, городе, отстоящем в 180 верстах от Москвы, и прислал предварительно к Его Величеству г-на Толстого, который уже доехал обратно к Его Высочеству. Помещение для Царевича приготовлено близь покоев Его Величества, так что вероятно он скоро прибудет к Москве (Близь Твери, в Жёлтиковом монастыре, сохранились прекрасные покои, которые по преданию назначены были для жительства царевичу Алексею Петровичу. Примечание Петра Бартенева, издателя Русского архива. – Е.Г.)

Дело царевича Алексея Петровича по известиям голландского резидента де-Биэ. Русский архив. 1907. II (7). С. 314. Далее: Голландский резидент де Бие, с указанием страницы.

Москва, старая столица России, естественно стала тогда важнейшим средоточием врагов преобразований, начатых Петром.

Костомаров Н.И. (1). С. 824

…Поэтому ли, или по многолюдству первопрестольного града, он долженствовал быть сценою ужасов.

Бергман В. Том 4. С. 166

Царь после осмотра Франции, где всё располагает нравы к смягчению и к снисходительности, возвратился на родину и вновь показал там свою суровость.

Вольтер. (1). С. 24

По свидетельству цесарскаго резидента Плейера, жившаго в России более 25 лет, «двор, узнав о возращении царевича, был очень обрадован; но многие Русские господа, ему благоприятные, желали, чтобы он остался за границею: его ожидал, по их мнению, монастырь. Помещики, духовенство, народ, всё ему было предано, и все радовались, что он нашёл убежище в цесарии. Увидев в окно юнаго сына его, простые люди кланялись ему в землю и говорили: “Благослови, Господи, будущаго государя нашего!”. Царь спросил митрополита Рязанскаго, котораго очень любит и уважает, что он думает о бегстве царевича? Митрополит отвечал: “Ему здесь делать нечего; вероятно, он хочет поучиться за границею»”. Царь быстро взглянул на него и сказал: “Если ты говоришь мне в утешение, то хорошо; иначе, слова твои Мазепины речи”. Митрополит так встревожился, что болен и теперь».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 143

Москва, 17 февраля 1718 г., (пол. 21 Марта). Вечером 11-го числа, Его Высочество [Царевич] прибыл в Москву, в сопровождении г-на Толстого и имел долгий разговор с Его Величеством. На другой день, 12-го, рано утром, собран был большой совет. 13-го приказано было гвардии Преображенскому и Семёновскому полкам, а также двум гренадёрским ротам, быть наготове с боевыми патронами и заряженными ружьями. 14-го, с восходом солнца, войска эти двинулись и были расставлены кругом дворца, заняв все входы и выходы его. Всем министрам и боярам послано было повеление собраться в большой зале дворца, а духовенству в большой церкви. Приказания эти были в точности соблюдены. Тогда ударили в большой колокол, и в это время Царевич, который перед тем накануне был перевезён в одно место, лежащее в 7-ми верстах от Москвы, совершил свой въезд в город, но без шпаги.

Голландский резидент де-Биэ. С. 314

Алексей Петрович был введён в залу без шпаги: приблизясь к отцу своему, он пал к ногам его и не только словесно сознавал великость своих преступлений, но ещё подал царю повинную, следующего содержания: «Всемилостивейший государь батюшка, понеже узнав своё согрешение пред вами яко родителем и государем своим, писал повинную и прислал оную из Неаполя, так и ныне оную приношу, что я, забыв должность сыновства и подданства, ушёл и поддался под протекцию цесарскую. И просил его о своём защищении. В чём прошу милостивого прощения и помилования. Всенижайший и непотребный раб, и недостойный назватися, сын Алексей».

Бергман В. Том 4. С. 175

Царь передал эту бумагу вице-канцлеру барону Шафирову и, подняв несчастного сына своего, распростёртого у его ног, спросил его, что имеет он сказать? Царевич отвечал, что он умоляет о прощении и о даровании ему жизни. На это Царь возразил ему: «Я тебе дарую то, о чём ты просишь, но ты потерял всякую надежду наследовать престолом нашим и должен отречься от него торжественным актом за своею подписью».

Голландский резидент де-Бие. С. 315

Царевич, признавая требование сие справедливым, тогда же и утвердил отрицание своё от престола таковою присягою: «Аз нижеименованный исповедую пред Святым Евангелием, что понеже я за моё прегрешение против моего Государя и отца, Его Царскаго Величества лишён мне принадлежащаго права наследства; я оное ради моего прегрешения и неспособности признаваю за праведное. И того ради обещаюся и клянуся всемогущим Триипостасным Богом и судом Его, что я воле моего Государя, и отца во всём повиноваться хощу; также наследства и Государства никогда ни в какое время и никаким образом искать, или желать, или принимать не буду, напротив того признаваю я за истиннаго законнаго наследника брата моего Царевича Петра Петровича, в чём целую Святый Крест и Евангелие, и подписую сие собственною рукою».

Голиков И.И. (1). Том седьмой. С. 29-30

После того Царь сказал: «3ачем не внял ты прежде моим предостережениям, и кто мог советовать тебе бежать?». При этом вопросе Царевич приблизился к Царю и говорил ему что-то на ухо. Тогда они оба удалились в смежную залу, и полагают, что там Царевич назвал своих сообщников. Это мнение тем более подтверждается, что в тот же день было отправлено три гонца в различные места.

Голландский резидент де-Бие. С. 315

Царь вышел с ним в близлежащую камору, и там царевич открыл главных сообщников своих, за которыми на другой день посланы в С.-Петербург курьеры Сафонов и Танеев и в Суздаль Григорий Скорняков-Писарев.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 144

После подписания акта [об отречении], были громогласно прочитаны причины, вынудившие Царя отрешить сына своего от наследования престолом.

Голландский резидент де-Бие. С. 316

«Мы уповаем, что большей части из верных подданных наших, а особливо тем, которые в резиденциях наших и в службе обретаются, ведомо, с каким прилежанием и попечением мы сына своего перворожденнаго Алексея воспитать тщились. И для того ему от детских его лет учителей не токмо Русскаго, но и чужестранных языков, придали и повелели его оным обучать, дабы не токмо в страхе Божием и в православной нашей Христинской вере Греческаго исповедания был воспитан, но для лучшаго знания воинских и политических (или гражданских) дел и иностранных государств состояния и обхождения, обучен был и иных языков, чтоб читанием на оных гистории и всяких наук воинских и гражданских, достойному правителю государства приналежащих, мог быть достойный наследник нашего Всероссийскаго престола. Но то наше всё вышеписанное старание о воспитании и обучении помянутаго сына нашего видели мы вотще быти: ибо он всегда вне прямаго нам послушания был и ни о чём, что довлеет доброму наследнику, не внимал, не обучался, и учителей своих, от нас приставленных, не слушал, и обхождение имел с такими непотребными людьми, от которых всякаго худа, а не к пользе своей научитися мог. И хотя мы его многократно ласкою и сердцем, а иногда и наказанием отеческим к тому приводили, и для того и во многие компании воинския с собою брали, дабы обучить воинскому делу, яко первому из миpских дел для обороны своего отечества, а от жестоких боёв его всегда удаляли, проча наследства ради, хотя во оных и своей особы не щадили; також иногда и в Москве оставляли, вруча ему некоторыя в государстве управления для предбудущаго обучения; а потом и в чюжие краи посылали, чая, что он, видя там регулярныя государства, поревнует и склонится к добру и трудолюбию; но всё cиe радение ничто пользовало, но cиe семя учения на камени пало: понеже не точию оному следовал, но и ненавидел, и ни к воинским, ни к гражданским делам никакой склонности не являл, но упражнялся непрестанно во обхождении с непотребными и подлыми людьми, которые грубые и замёрзлыя обыкности имели… И тако мы, сожалея о государстве своём и верных подданных, дабы от такого властителя наипаче прежняго в худое состояние не были приведены, властию отеческою, по которой, по правам государства нашего, и каждый подданный наш сына своего наследства лишить и другому сыну, которому хочет оное определить, волен, и яко самодержавный Государь, для пользы государственной, лишаем его сына своего Алексея, за те вины и преступления, наследства по нас престола нашего Всероссийскаго, хотяб ни единой персоны нашей фамилии по нас не осталось. И определяем и объявляем по нас помянутаго престола наследником другаго сына нашего, Петра, хотя ещё и малолетна суща: ибо инаго возрастнаго наследника не имеем…».

Из Манифеста 3 февраля 1718 г. Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 146

В заключение же горестных таковых Его Величества жалоб на сына своего, оканчивает манифест сей следующими словами: «И хотя он, сын наш Алексей, ради своего против нас, отца своего и Государя, показаннаго преступления, а паче за такую нам у всего света бегством своим нанесённую срамоту и против нас вымышленныя неправды, как хулитель своего отца и противник своего Государя, учинил себя повинным смерти; но мы из отеческаго сердечнаго о нём милосердия прощаем ему такия его преступления, и освобождаем его от всякого наказания. Однако-ж, вразсуждение его недостоинства и предупомянутых постыдных поступок, мы по доброй совести его наследником престола Российскаго учинить не можем, ибо всем известно, что он своими безчинными поступками всю славу и пользу народа и Царства нашего, которую мы помощию Божиею и нашим неусыпным трудом приобрли, всеконечно потеряет…».

Голиков И.И. (1). Том третий. С. 405-406

Ясно, что не все эти причины руководили окончательным царскими решением; а тут действовала интрига таких близких и заинтересованных лиц, как Меньшиков и Екатерина, которые не считали будущее положение обеспеченным, пока оставался в живых царевич Алексей.

Иловайский Д.И. (1). С. 66