Пётр Великий в жизни. Том второй

Эти слова привели царевича в такой страх, что он в ту минуту сказал: «Я поеду к отцу, позвольте мне только жить в деревне и не отнимайте Евфросиньи. Приезжай завтра с Румянцевым, и я скажу вам свой ответ».

Погодин М.П. (1). С. 444

«На это желание» писал Толстой к Шафирову, «можно было бы согласиться, во-первых, для того, что тем на весь свет он покажет, что ушёл не от какой обиды, только для своей девки; во вторых, очень огорчит цесаря, который уже ни в чём ему верить не будет. Если Государь на то позволит, то написал бы ко мне при других делах, чтобы я мог письмо ему показать, но не отдать; если же разсудит, что это не надобно, написал бы ко мне, что я ему доносил, и что желание царевича будет исполнено в С.-Петербурге: он будет обнадёжен и не станет мыслить чего иного. Я с своей стороны думаю, что можно бы позволить: всё государство увидит, какого он состояния…».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 117-118

В тот же день Толстой известил Петра, что царевич согласился ехать в Россию; достигнув так неожиданно скоро своей цели, Толстой боялся, чтоб добыча как-нибудь не ушла из рук, и потому писал царю: «Благоволи, всемилостивейший государь, о возвращении к вам сына вашего содержать несколько времени секретно для того: когда это разгласится, то опасно, чтобы кто-нибудь, кому это противно, не написал к нему какого соблазна, отчего может, устрашась, переменить своё намерение».

Соловьев С.М. (1). Т. XVII. С. 82

На другой день, 4 октября, царевич писал отцу, также собственноручно: «Всемилостивейший Государь-батюшка! Письмо твоё, Государь, милостивейшее чрез господ Толстаго и Румянцова получил, из котораго, также из устнаго мне от них милостивое от тебя, Государя, мне всякия милости недостойному, в сём моём своевольном отъезде, будет я возвращуся, прощение; о чём со слезами благодаря и припадая к ногам милосердия вашего, слёзно прошу о оставлении мне преступлений моих, мне, всяким казнем достойному. И надеяся на милостивое обещание ваше, полагаю себя в волю вашу, и с присланными от тебя, Государя, поеду из Неаполя на сих днях к тебе, Государю, в Санктпитербурх. Всенижайший и непотребный раб и недостойный назватися сыном Алексей. Из Неаполя в 4 д. октября 1717».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 120

Царь 17 ноября из Петербурга отвечал сыну на его письмо из Неаполя от 4 октября: «Письмо твоё я здесь получил, на которое ответствую: что просишь прощения, которое уже вам пред сим чрез господ Толстова и Румянцева письменно и словесно обещано, что и ныне подтверждаю, в чём будь весьма надёжен. Также о некоторых твоих желаниях писал к нам господин Толстой, которые также здесь вам позволятся, о чём он вам объявит. Пётр.».

Соловьев С.М. (1). С. 82-83

Бедный царевич! Тучи собрались над твоею головою, вот уже засверкали молнии, и скоро грянет гром!

Погодин М.П. (1). С. 442

Фельдмаршал Даун Карлу VI, из Неаполя от 28 (17) июня 1718 года:

При повелении вашего величества от 8 мая, я получил царский манифест, где сказано: будто царевич решился возвратиться в Москву только по убеждению, даже в следствие угроз вашего величества. Ваше величество повелели мне предоставить царевичу полную свободу в действиях и требуете обстоятельпаго донесения, как всё было, что он решился ехать. Честь имею донести:

Когда царевнч прибыл сюда с секретарём графа Шёнборна, ему отведено жилище в Castel St. Elmo, дан особый капитан и всякое сообщение с посторонними людьми пресечено… Инструкция ваша о свидании его с Толстым исполнена буква в букву. Кто мог советовать, тем более грозить, чтобы принц возвратился к отцу, когда в инструкции именно сказано, что вы, против воли принца, не выдадите его? Это было несколько раз объявляемо и повторяемо царевичу. Да и какой честный человек решился бы склонять его к возвращению, после того, что он неоднократно разсказывал о своих несчастиях и о характере своего отца? Вот как было дело:

Толстой, при первом свидании, в самом начале объявил царевичу по-Русски (именно то, что сказано в царском нынешнем манифесте), что «ваше величество не захотите против всех прав удерживать его и вступить в распрю с отцом». Надеясь более всего действовать страхом, он продолжал в том же тоне: царь будет считать его изменником, если он не возвратится, и не отстанет, пока получит его живым или мёртвым, во что бы то ни стало; он, Толстой, имеет повеление не удаляться отсюда прежде, чем не возьмёт его, и если бы перевели его в другое место, то и туда будет за ним следовать. Поражённый и смешанный сими словами, царевич обращается ко мне, берёт меня за руку и уводит в другую комнату, где разсказывает, что говорил Толстой (то же подтвердил и бывший при том переводчик), и потом спросил очень настойчиво: «Если отец вздумает требовать меня вооружённою рукою (armada manu), могу ли я положиться на покровительство цесаря?» Я ему отвечал, что он не должен обращать внимания на эти угрозы; что хотя его величество с удовольствием будет видеть их примирение, но если он не считает безопасным возвратиться, то положился бы на покровительство его величества, который довольно силён, чтоб защищать принимаемых им под свою протекцию во всех случаях. Царевич ободрился и мне положительно (positive) обявил, что без явной опасности он не может возвратиться, и ни под каким видом не хочет попасть в руки своего отца; Толстому же отвечал только, что к возвращению не может ещё решиться и требует не мало времени, чтобы подумать. Так кончился первый разговор… Видя, что дело долго протянется, опасаясь притом, чтобы Москвитяне чего либо не сделали с царевичем, и считая неприличным привозить его во дворец под караулом (escorte), я, для большей безопасности, по его также желанию и согласию, производил следующие переговоры в Castell… Изъяснение последовало того же вечера в присутствии фельдцейгмейстера, конциписта и переводчика. Царевич долго в стороне, большею частию тихо и тайно, разговаривал с Толстым; удостоверившись в его полномочии, отвёл министра в Retirada к находившейся при нём в мужском платье женщине, и сначала Толстому, потом фельдцейгмейстеру и конциписту вовсе неожиданно, однакож с совершенно весёлым лицом, объявил, что решился предаться вполне в волю своего отца, ища возвратиться в его руки и в отечество; требовал только, чтобы это держали в секрете до будушаго утра, когда он объявит обоим Московским послам. Всё сие потом Толстой, по возвращении из ретирады, подтвердил конциписту с дополнением, что он обещал царевичу два пункта: избрание им жилища и дозволение жениться на вышеупомянутой женщине. Тотчас донесено мне обо всём от фельдцейгмейстера и конциписта. Удивляясь столь скорому и неожиданному ршению, я поручил фельдцейгмейстеру напомнить царевичу, чтобы он, если не желает возвратиться, вполне положился на покровительство вашего величества. Царевич, и после того, остался непоколебим в своём намерении… После того он являлся, во всё время пребывания в королевском дворце, где я видал его ежедневно, в таком весёлом и довольном расположении, что ясно было: намерение возвратиться происходило из доброй воли, а не по уговору или увещанию, тем менее от угроз, как несправедливо сказано в царском манифесте. Это удовольствие и веселие он особенно обнаруживал пред капитаном драгунскаго полка графом Эстергази, который здесь исполнял должность генерал-адъютанта и мною определён был к царевичу, для занятия и сопровождения при осмотре разных достопримечательностей, которыя царевич желал видеть. Я уже доносил, с какою учтивостию, при отъезде 26 октября, он отказался принять назначенную, по повелению вашего величества, для личной безопасности его, свиту во время путешествия, объявив, что скорее здесь останется, нежели примет эту свиту; наконец, сказал, что только для моего удовольствия согласен, чтобы его до границы провожал один капитан.

Очевидно, он не имел никакого опасения и страха, и решение его было добровольное, а не по принуждению; иначе он обнаружил бы сомнение, по крайней мере, Conturbirung. О чём доношу вашему величеству, по сущей правде и истине.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 413-415

Пётр Толстой и Александр Румянцов Петру I, 6 октября 1717 года из Неаполя.

…Но в дороге, Государь, нынешнего времени поспешать никакими мерами невозможно, понеже непрестанные дожди так испортили дороги, что почитай сделали непроходимыми, которыя и без того зело трудны.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 416

При этом случае обнаруживается слабость нрава Алексея в противоположность твердости воли и последовательности действий Петра. Заступничество, оказанное Алексею императором, главой христианства, не имело никакого значения перед неумолимо строгим требованием, чтобы царевич покорился воле отца. Тот самый Алексей, который в Вене и Эренберге слёзно и на коленях просил императорских сановников защитить его от грозного родителя, теперь решился возвратиться к Петру. Во время пребывания в Ст.-Эльмо он написал послания к сенаторам и духовенству в России, в которых просил рассчитывать на него в будущем и в то же время выразил надежду на расположение к нему архиереев и вельмож; всё это теперь было забыто. Тот самый Алексей, который при каждом известии о каких-либо беспорядках в России, о мятежном духе русского войска в Мекленбурге, о болезни брата, Петра Петровича, радовался и рассчитывал на разные перемены, – теперь упал духом чрезвычайно быстро, при одном заявлении Толстого, что Пётр непременно сумеет захватить царевича, где бы он ни был, что он и без того намеревается побывать в Италии и будет также в Неаполе. Царевич, высказавший в беседах с императорскими сановниками, что никогда не должно полагаться на обещания царя, теперь поверил словам Толстого и письму Петра, в котором было сказано, что царевич останется без наказания. Недаром те лица в Австрии, которые имели дело с царевичем, были о нём невысокого мнения. Шенборн, говоря о «непостоянстве» Алексея, заметил: «Царевич не имеет довольно ума, чтобы надеяться от него какой-либо пользы» .

Брикнер А. Г. (1). . Т. 1. C.336

Пётр Толстой и Александр Румянцов Петру I, 14 октября 1717 года из Неаполя.

…А та девка, которая ныне при нём уже брюхата, тому четвёртый месяц.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 417

Пётр, получив донесение Толстаго, писал к нему и к Румянцеву 22 ноября из С.-Петербурга: «Мои господа! Письмо ваше я получил, и что сын мой, поверя моему прощению, с вами действительно сюда поехал, что меня зело обрадовало. Что же пишете, что желает жениться на той, которая при нём, – и в том весьма ему позволится, когда в наши края приедет, хотя в Риге или в своих городах, или хотя в Курляндии у племянницы в доме; а чтобы в чужих краях жениться, то больше стыда принесёт. Буде же сумневается, что ему не позволят, и в том может разсудить: когда я ему так великую вину отпустил, а сего малаго дела для чего мне ему не позволить? О чём и напред сего с Танеевым писал, и в том его обнадёжил, что и ныне паки подтверждаю; также и жить, где похочет, в своих деревнях, в чём накрепко моим словом обнадёжьте его. А что я к нему о сём не писал, для того, что он в своём письме ко мне не упомянул. Однакож и сие письмо моей же руки».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 123-124

…Лишь бы ехал скорее царевич, которого ждал он, как ворон крови.

Погодин М.П. (1). С. 445

Царевич Алексей царице Екатерине Алексеевне, 14 октября 1717 года из Аверзы.

Милостивая государыня матушка! По указу Государя-батюшка отъезжаю в Питербурх, а отсюда поехал сегодня. Прошу, государыня, милостивым своим предстательством не оставить меня. Всенижайший раб ваш и сын Алексей. Из Аверзы, октября 11, 1717 года.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 418

Карл VI графу Колоредо (Colloredo), 19 (8) декабря 1717 года.

Царевич, испросив дозволение благодарить меня в Вене за оказанное покровительство, 16 декабря поздно ночью прибыл в Вену и сегодня рано утром отправился в Брюн, не бывши у меня; да и Толстой ни у кого из моих министров не был. Из этого безпорядочнаго поступка ничего инаго не льзя заключить, как то, что находящиеся при царевиче люди опасались, чтобы он не изменил своего намерения ехать к отцу. Посему я счёл нужным послать к вам, как можно поспешнее, этаго курьера с повелением: когда царевич приедет в Брюн, задержите его под каким-нибудь благовидным предлогом и оказанием почестей, постарайтесь видеться с ним наедине и спросите его моим именем, как и по каким причинам допустил он уговорить себя возвратиться к отцу? действительно ли не был принужден к тому силою? и точно ли не имеет он подозрения и страха, побудившаго его искать моего покровительства? Если он переменил своё намереие и скажет, что охотно желает не продолжать своего путешествтя, примите все нужныя меры к удобному его помещению и смотрите, чтобы люди его чего с ним не сделали; впрочем трактуйте их всех прилично, до получения моего дальнейшаго повеления. Если же царсвич намерен продолжать своё путешествие, дайте ему полную волю.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 425

Вена, 12 Января. Здесь разсказывают об обстоятельстве, случившимся, будто, с Царевичем, во время проезда его чрез г. Брюнн, в Моравии. Говорят, что Император (Карл VI) поручил Коменданту крепости. Графу Коллоредо, при проезде Царевича через город, приветствовать его от имени Его Величества, так как он выехал отсюда так поспешно, не видавшись с Его Императорским Величеством. Когда Граф хотел исполнить это поручение, он не был принят, почему тотчас же послал нарочнаго ко Двору за наставлениями. В тоже время и Толстой отправил курьера к Императору и другаго к Царю. Императорский Двор, узнав всё это, послал двух курьеров: одного в Брюнн, с депешею к Толстому, с извинениями и уверением, что сделанное Графом Коллоредо имело целью только оказание вежливости Царевичу, и с приказанием Графу, как можно скорее приготовить всё к отъезду Наследника; – другаго же, как говорят, к Царю, с тем же уверением, и с присовокуплением, что Императору было весьма прискорбно, что Царевич проехал с такою поспешностью.

Из сообщений тогдашних европейских курантов (газет). Oprechte Haerlemse Dingsdaegse Courant, a. 1718, № 4.

На пути от Болонии до Твери он переписывался с Евфросиньею, которая ехала за ним, не спеша, чтобы не потревожить себя дорогою, потом остановилась в Берлине, для разрешения от бремени. Письма их хранятся в Государственном архиве: они самаго нежнаго содержания. Первое письмо царевич писал в Болонии 15 ноября 1717: «Матушка мой друг, Афросиушка, здравствуй! Не печалься, друг мой, для Бога. Я сего часа отъезжаю в путь свой. За сим предаю вас и с братом в сохранение Божие, который сохранит вас от всякаго зла. Алексей». Второе письмо с границы Немецкой: «Маменька, друг мой! По рецепту дохторову вели лекарство сделать в Венеции; а рецепт возьми к себе опять; а будет в Венеции не умеют, так же, как и в Болонии, то в Немецкой земле в каком-нибудь большом городе вели оное лекарство сделать, чтобы тe6е в дороге без лекарства не быть…»

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 132

К служителям: «Подтверждаю, будьте к жене моей почтительны и утешайте её, чтоб не печалилась».

Погодин М.П. (1). С. 446

Третье письмо из Инспрука 26 ноября: «Матушка моя, друг мой сердешный, Афросиньюшка! здравствуй о Господе! …а дорогою себя береги. Поезжай в летиге, не спеша, понеже в Тирольских горах дорога камениста: сама ты знаешь; а где захочешь, отдыхай, по скольку дней хочешь. Не смотри на расход денежный: хотя и много издержишь, мне твоё здоровье лучше всего. А здесь в Инбурхе (Инспруке), или где инде, купи коляску хорошую, покойную… А шубу я себе сделал здесь. Пиши, свет мой, ко мне откуда можно будет, чтобы мне, маменькину руку видя, радоваться… За сим тебя и с маленьким Селебеным вручаю в сохранение Божие. Верный твой друг Алексей. Из Инбурха в 26 д. ноября 1717».

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 132-133

К брату Евфросиньи из Данцига 1 января 1718 года: «Иван Фёдорович, здравствуй! Прошу вас, для Бога, сестры своей, а моей (хотя ещё несовершенной, однакож повеление уже имею) жены беречи, чтоб не печалилась, понеже ничто иное помешало которому окончанию, только ея бремя, что дай Боже благополучно свободиться. Я к ней писал, чтобы она осталась в Берлине, или, будет сможет, доехала до Гданска, и послал к ней бабу отсюда, которая может ей служить до приезду наших…».

Устрялов Н. (1). Т. VI. (1). С. 134

К неизвестному из Данцига 1 января 1718 года: «Петр Михайлович! Сука, блядь, забавляй Афросинью, как можешь, чтоб не печалилась: понеже всё хорошо; только за брюхом ея скоро совершить нельзя; а даст Бог, по милости своей, и совершение».

Устрялов Н. (1). Т. VI. (1). С. 134

Пётр Беклемишев царевичу из Берлина, 18 (29) января 1718.

Известныя две персоны третьяго дня, милостию Божиею, прибыли сюда счастливо и обретаются в добром здравии. Два письма, которыя отправлены от вашего высочества из Вены к известной персоне, я получил и ей вручил. Баба, ради услужения известной персоне, была при ней в пути от Венеции до Берлина.