Мидасов дар

Декабрь. Унынье. На исходе год.
Холмов округлость и оцепенелость.
Но под покровом созревает плод.
Покой трусливый – созревает смелость
Рокочущих, неудержимых вод.
Как роженица, тишина томится,
Чтоб новой, лучшей жизнью разродиться».

– Твой замысел, действительно, хорош;
Да и тебе созвучно ожиданье
И сил, до срока скрытых, клокотанье…
Но можно ли такое – и под нож?
«Я своего не выполнил заданья…»
– Андрюха! Ну прошу тебя – не трожь!
Тут чувствуется всё же вдохновенье…
«Не вдохновенье, друг, а неуменье».

– Вот глупости!.. Ты – мастер, а другим
И помышлять заказано об этом.
Ты можешь на холсте исполнить гимн,
И станет стыдно неучам-поэтам.
Умеешь город написать сквозь дым,
Бутыль чернил наполнить чёрным светом…
Ты в двадцать лет писал, как академик!
«А в тридцать – ни заказов нет, ни денег…»

– Тебе занять?
«Не трудно?.. Так займи!»
– Смешно сказать, но я теперь в фаворе.
Пейзаж купили… тот… «Конец зимы»:
Ручей под снегом, вяз на косогоре…
Тут, кажется, четыреста… Возьми!
«Отдам не скоро…»
– Что болтать о вздоре?
Бездарностям сопутствует успех;
Вот почему твой друг счастливей всех!

«Елена как?»
– Она к тебе приедет.
Сказала – через месяц…
«Подождём…»
– Женись на ней!
«Но счастья нет на свете…»
– Так Пушкин говорил, а мы найдём!
«Я – не ищу…»
– А у меня в предмете.
Причём не в одиночку, а вдвоём
С любимою…
«Зато, пока ты ищешь,
Их было, вероятно, больше тыщи?..»

6

Как цедры глянцевитая спираль
Сияет на фламандском натюрморте,
Так лес, где паутину собирал,
Просвечен весь и до весны в ремонте.
Противиться не в силах комарью,
Жиреющему от невинной крови,
Из термоса китайского налью
Заваренный в Москве бразильский кофе.

По брёвнышку не перейти ручья.
Напрасно гнёздам перепись устроил
И древнего урочища устои
Топчу напрасно сапогами я…
Не высмотрев сюжет, вернусь в деревню,
Где за щекой у скотницы орех,
А конюх объясняет бабьей ленью
Чревоугодье и содомский грех.

Там, в камышах озёрной пасторали,
Хозяйки и посконное своё
На длинных бельевых мостках стирали
И за беседой вряд ли забывали
Перемывать соседское бельё.
Всё на виду: обновки и обноски.
Молодки тёрли преусердно так,
Что под обмылком проступали доски
Сквозь мокрый ситец платьев и рубах.

Переполощут горький срам покуда,
На руку деревянно опершись,
Глядишь, помолвка сладится не худо,
Пьянчугу разбранят, замесят жизнь.
И это всё, не разгибая спины,
И это всё, в подолы пряча взгляд:
Обмоют мёртвых, справят именины,
Семью накормят, вырастят ребят.

А мужики, раскуривая трубки
(Все прочие занятья – ерунда),
Косятся на подоткнутые юбки
И баб чихвостят – нету, мол, стыда!
И рассуждают: какова погода,
Каков укос, когда нальётся сад,
Кому и где какая вышла льгота.
Затянутся и снова глаз косят.

А между тем почтенный горожанин,