Треугольник короля

Молодой человек слегка подёргал за голову вола – крышка не поддалась. Присмотревшись, Мечислав заметил, что рогатая ручка вырастала из небольшой короны.

– Это точно герб Понятовских, – громко, вслух сказал сам себе Мечик.

Застыв на несколько секунд, молодой человек попробовал крутить ручку против часовой стрелки. Крышка не поддавалась. Сжав губы и глубоко вдохнув, историк ещё раз попробовал покрутить ручку. На этот раз он услышал резковатый треск и крышка, на удивление легко отделившись, осталась в левой руке Мечислава. Капсула была открыта!

Почему-то именно в этот момент Мечик вспомнил, что так и не вернулся на работу, и просто-напросто будет иметь прогул, но это его совершенно не тронуло. Он вздрогнул от звука сигнала, производимого соседским автомобилем, подъехавшим к дому напротив. Машинально подняв голову, историк посмотрел в окно, но тут же снова опустил глаза и плавно развернув к своему лицу капсулу, той стороной, где только что была крышка, пристально взглянул внутрь.

– Да, – сказал Мечислав, пощёлкав языком и слегка улыбнувшись.

Капсула не была пустой. Надев чистую перчатку, которую Мечик выудил из ящика с инструментами, он осторожно, двумя пальцами, достал из серебряной ёмкости её содержимое. В руке исследователя оказалась маленькая коробочка из красного дерева, судя по виду, великолепно сохранившаяся. Отложив драгоценный пенал на стол, молодой человек решил заняться капсулой. Он быстро приготовил щадящий содово-соляной раствор для очистки серебра и, погрузив в него свою добычу, вернулся к пеналу.

– Надо будет всё ж проверить хромпиком это серебро. Хотя, я и так уверен… – заметил себе Мечик.

На крышке красовался вызолоченный герб князей Понятовских – вол повёрнутый влево. Осторожно открыв крышку, историк достал что-то небольшое, похожее на скруток бумаги.

– Да это же пергамент, – удивлённо проговорил Мечислав. – В Гродно? В восемнадцатом веке? Если это, конечно, действительно привет из восемнадцатого века, – добавил он, прищуриваясь на свет соседского окна, где горела яркая люстра, так как уже наступил вечер.

Осторожно развернув пергамент с помощью своего любимого, служившего ему уже, казалось, тысячу лет, карандаша, молодой человек увидел польский текст, написанный красными чернилами, великолепным, каллиграфическим подчерком.

«Rycerz Salsinatus zlozyl swoje imiona w trоjkat. Umiesc wybranych wedlug imion na miejscach ich w dniu przybycia rycerza na swiat mapa gwiazd jego sloncem wskaze na slonce w imion trоjkat. Odpowiedz w imionach wybranych zlozonych razem otrzymasz. Na Poszukiwanym znajdziesz go w wyznaczonym dniu».

Мечик свободно владел польским и поэтому быстро, тем самым карандашом, который использовал для того, чтобы развернуть свиток, он записал на валявшимся тут же клочке бумаги перевод:

«Рыцарь Salsinatus имена свои в треугольник сложил. Поставь избранных по именам на места их в день прихода рыцаря в мир звёздная карта его солнцем на солнце укажет в имён треугольник. Ответ в именах избранных сложенных вместе получишь ты. На Искомом найдёшь его в день назначенный»

Усмехнувшись, Мечислав постучал тупым концом карандаша по столу.

– Да уж…

«Перевод с польского получился китайским – ничегошеньки не ясно…» – промелькнуло в голове Мечика.

– И что дальше? – спросил он себя вслух. – Написать Вике, – ответил сам себе историк.

Глава 2. Профессор философии

Солнечным, погожим днём, по улице Университетской города Вильно, проходящей, как и следует из названия, рядом с университетом, шла молодая девушка лет двадцати. На ней были элегантные брючки, любимого ею белого цвета, белый же шарфик и лёгкое светло-серое пальтишко. Вся её стройная фигурка казалась воплощением элегантности. У неё были серые, искрящиеся живыми искорками, глаза, светло русые волосы и длинные пальчики без яркого лака на аккуратных ноготках.

Двигаясь мимо лишённого всякой помпезности светлого здания президентского дворца, она направилась внутрь старинного Виленского университета, чей массивный корпус нависал над стоянкой машин. Девушка держала путь к одному из залов, где ей была назначена встреча. Достигнув входа в этот зал, который был расположен между двумя нишами с белыми скульптурами, она чуть задержалась и, подняв голову повыше, прочла надпись на латыни, помещённую над слегка приоткрытыми, тяжёлыми дверями:

«Alma Mater Vilnensis»

Слегка наклонив голову набок, гостья продолжила свой путь в зал, носивший литовское название «Mazoji aula».

Войдя в него, она оглянулась: перед ней предстало мрачное и величественное помещение, с рядами коринфских колон вдоль стен, заставленное стульями с мягкими красными спинками.

В дальнем конце зала, спиной к вошедшей, стоял человек в коричневом костюме и коричневых же лакированных туфлях. Он как будто знал, что та, кого он ждёт – уже здесь, хотя она вошла почти бесшумно, и медленно развернувшись к ней, поднял глаза.

Пристальный, казавшийся насмешливым взгляд его слегка навыкате глаз, чёрного цвета, упал на гостью. У этого человека был квадратный подбородок, низкий лоб и чёрные, невероятно густые, кудрявые волосы. Его пухлые губы были сложены в лёгкую усмешку. Лицо казалось в целом немного глуповатым, а красный, в белую полоску, галстук – только усиливал это впечатление. Кроме того, человек был мал ростом, и довольно полный.

Смерив друг друга взглядом, эти двое слегка смутились.

– Здравствуйте, – произнесла девушка по-литовски, приятным, нежным голосом, хорошо дополнявшим её миловидную внешность, – это вы Михаилас Литвакас?

Коричневый человек слегка поклонился, отведя руки немного назад, и ответил высоким мальчишеским тенором:

– А вы, я уверен, и есть Виктория.

– Да… Это я, – ответила девушка.

– Вас ко мне послал профессор Баранаускас? То есть он – историк, послал ко мне – философу, девушку с вопросом по истории, я правильно понял? – насмешливо спросил профессор.

– Этот вопрос вами досконально изучен, профессор. Уважаемый профессор Баранаускас это знал и поэтому направил меня к вам.

– Что же это за вопрос?

– История тайных обществ, профессор.

Литвакас причмокнул своими полными губами и облизал их как бы в знак проснувшегося аппетита.

– Да-да, – сказал он, потупив глаза вниз, – эта тема меня весьма интересует… весьма.

Девушка усмехнулась и понимающе покивала головой.

– Ну что же, пройдёмте лучше в мой кабинет, – сказал Литвакас. – А по дороге купим пирожных, вы же любите пирожные, правда? И давайте говорить на вашем родном языке, я вижу, что вы владеете литовским, но хочу, чтобы вам было максимально комфортно, а ваш язык и для меня, можно сказать, родной.

Кабинет профессора, куда через сорок минут он вошёл с девушкой, державшей коробочку пирожных, находился довольно далеко от места встречи собеседников. Это была небольшая коморка, заставленная всякой всячиной.

Расположившись в кресле и предложив гостье сесть, профессор сказал:

– А ведь наш общий друг – мастер нести чушь с умным видом, он был бы хорошим политиком.

Он замолчал, вопросительно глядя на девушку.

– Я не буду отнимать слишком много вашего времени…

– Да что вы? Не стесняйте себя, я не спешу.

– И всё же… Мне, конечно, было бы интересно прослушать лекцию по истории тайных обществ восемнадцатого века, ведь я наслышана о том какой вы прекрасный лектор, профессор, – тут Литвакас слегка наклонил голову и постучал пальцами по столу, – но я, повторюсь, не хочу у вас отнимать много времени…

На этих словах девушка лёгким, быстрым движением достала, откуда- то сложенную вдвое бумажку и, развернув её, положила на стол перед профессором. К ней она добавила две фотографии, на каждой из которых было изображено по одному предмету: на первой серебристая капсула, на второй маленькая красноватая коробочка.

– Вот текст, – сказала Вика, указывая на бумажку в своей руке, – который мне очень хотелось бы понять. Можете ли вы объяснить смысл? Он написан на настоящем пергаменте и найден в футляре, – девушка ткнула пальчиком в фото, – а футляр в серебряной капсуле. Он на другом фото.

Она достала ещё несколько фотографий изображающих находки с разных сторон, и, сложив руки на груди, сидела молча, пока профессор, медленно оторвавшись от спинки кресла ещё медленнее наклонялся к фотографиям и листку на столе. Чем больше он всматривался в них, тем больше расширялись его глаза. Было видно, что он стал дышать чаще. Он довольно долго вглядывался в изображения на фотографиях и перечитывал текст на листке. Казалось, он совсем забыл о своей молодой посетительнице. Наконец Литвакас откинулся в кресле, прижав две сложенные ладони к губам и глядя в пустоту. Резко переведя взгляд на свою гостью, он сказал спокойным тоном, хотя голос его дрогнул на последних словах:

– Это правда, скажите честно? Может быть это шутка, мистификация… Как мне узнать? Вы хотите… Хотите чего? Может быть денег?

– Я хочу узнать, что значат слова на листке.