– Вот тебе раз! То – жениться, то – умирать. Не поймешь вас.
– Наша жизнь, мама, только крохотный кусочек, одно мгновение в вечности. Если посмотреть на тысячи лет, которые прошли до появления на свет, и на тысячи, а может-быть и миллионы лет, которые пройдут после нашей смерти, – так не стоит и думать о жизни…
– Чепуха какая!
– Сегодня есть, а завтра тебя нет. И ничто не изменится с твоим исчезновением. Всё так же будет день, и будет ночь, зима и весна, радость и горе…
– А ты хотел бы, чтобы после нас ничего не было?
– Мне всё равно… Суета сует, мама. И так же люди будут говорить, что любят и никогда не разлюбят, а сами…
– Вон телеграфист идет.
– Где? Да, да!..
– Куда же ты побежал?.. Ах, наказание Божие!
Я выбежал в коридор, потом на лестницу. Стою, свесив голову в пролет лестницы, жду и прислушиваюсь, что делается в конторе больницы. Мешают проклятые часы: стучат, словно рубят дрова. Стукнула дверь. Кто-то идет. Куда? Наверх!..
– Сестрица, вы что несете?..
– Телеграмма… вам!
– Мне!
– Вам. Вот извольте…
– Спасибо, спасибо! Вы такая милая…
Сестрица вскинула на меня удивленные взоры и, повернувшись, пошла обратно, а я зажал в руке телеграмму и побежал в свою палату.
– Мама! Телеграмма.
Смотрю на телеграмму и боюсь ее распечатать: ведь там – моя судьба, моя жизнь. Трясутся руки и замирает сердце. Опять трудно дышать.
– Мама!.. Распечатай телеграмму и сперва посмотри, откуда и от кого, но не говори содержания.
– Что за фокусы? Ну давай!.. «Распечатай», а сам не дает.
– На! Сперва – откуда?
– Из Ялты. От Зои.
– Знаю, знаю!.. Погоди, ничего не говори.
– Что ты дуришь, Геннадий!
– Скажи, как подписана. – «Твоя Зоя».
– Не может быть!.. Ты лжешь, мама…
– Ей-Богу, «твоя»! На, читай сам! «Прощаю, люблю, жду. Твоя Зоя».
– Мама! Я спасен! Мама, мама… милая, родимая старушка!..
– Да погоди ты, сумасшедший!.. Я упаду, оставь меня, Генька! Что ты, словно сбесился…
– Сбесился, мамочка… Ей-Богу, сбесился!.. Зойка! Зойка! Милая, добрая Зойка!
– Ничего не понимаю…
– И не надо, мамочка. Завтра я еду, еду, еду…
– Погоди, что скажет доктор…
– Не желаю. Не слушаю. Ничего знать не хочу! Еду, еду, еду…
И я громко запел:
«Отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня…»
– Не ори! Здесь больница.
«Сине-окую девицу, черногривого коня…»
– Не ори, тебе говорят!
– Ничего, мамочка…
«Я кра-савицу младую прежде сладко поцелую…»
– Не пойте. Здесь неудобно.
– Простите, милая сестрица. Не буду… Ей-Богу, не буду!..
– Допелся… Говорила тебе… Точно гимназист… А еще жениться…
– Ничего, мамуся… Я – шёпотом… «Я краса-вицу младую прежде сладко поцелую, на коня потом вскочу, в степь, как ветер, полечу»…
– Расскакался…
– А где, мама, корзинка с теми вещами, которые тебе отдали в жандармском управлении?..
– В конторе. Сюда не позволили.
– Экая досада! Надо бы кое-что взять с собой. Завтра я еду. Это решено и подписано. Может быть, ты – со мной… Всё равно уж: там есть один родитель, будет еще одна родительница.
– Ты знаешь, что мне нельзя. Я и без того не знаю, как там без меня… Тетки хворают, кругом обворовывают, приказчик запил.