Мистические истории

Мистические истории
Евгений Баюрин

Сборник мистических рассказов и миниатюр.Не всегда окружающая действительность проста настолько, насколько кажется. Иногда жизнь преподносит невероятные сюрпризы, которые полностью меняют взгляды на реальность.

Мистические истории

Евгений Баюрин

© Евгений Баюрин, 2023

ISBN 978-5-0060-0385-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Неудачник

Глава первая

Витёк был из того типа людей, которые вечно недовольны жизнью. И жизнь, словно в отместку, преподносила сюрпризы весьма неприятные. Но, что-то исправить или поменять в себе, такие, как он, попросту не могли или не имели желания. В ожидание какого-то чуда или помощи сверху живут подобные типы, и проживают свои года в сером беспросветном состоянии до самой старости. Так вот и этот Витёк, разменяв уже «полтинник», так и остался «Витьком», и никто даже не мог вообразить себе полное его имя-отчество – Виктор Николаевич. Настолько он нескладным казался, что даже соседка Татьяна смотрела на него как на недоразумение или нечто такое, что не заслуживает внимание. И хотя она была моложе его лет на пятнадцать, тоже звала его этим уничижительным именем, обращаясь за мало-мальской помощью по хозяйству.

– Витёк, что ж ты так вёдрами мотаешь, вон, вода из них плещется. Полведра мимо пролил покуда донёс, – восклицала соседка, когда Витёк делал уже двадцатую ходку от колодца до бани.

Татьяна, овдовевшая рано, одна не справлялась по хозяйству, но связывать свою судьбу с другим мужчиной не торопилась. Замужество оставило тяжёлый отпечаток в душе и на лице. Шрам на щеке хоть особо и не бросался встречным в глаза, но она с отвращением и болью смотрела на него в зеркале, вспоминая недобрым словом покойного муженька, в пьяной горячке полоснувшего её по лицу тесаком. Матвей тогда не на шутку взбеленился, увидев жёнушку свою, улыбнувшуюся председателю. В порыве ревности принял «на грудь» поллитровку, и гонялся по дому с ножом за супругой. По пьянке и сгинул он, перевернувшись на тракторе. Вот и жила Татьяна одна уже добрые пять лет, а хозяйство без мужской руки разваливалось на глазах. Сосед вроде на руку был молодчик, да только не видела она в нём мужика. Настолько тот был невзрачный, что казался чем-то ненастоящим. И без зазрения совести, как само-собой разумеющиеся, она помыкала Витьком, часто обращаясь по делу даже не с просьбой, а почти в приказном порядке.

– Витёк, завтра телегу дров привезут. Сложи в поленницу за баней.

Сосед, угрюмо сопя себе под нос, выполнял просьбу соседки. Вознаграждение за помощь конечно же было, но оно настолько мизерным оказывалось, что похоже было на подачку. То сала шмат, то огурцов ведёрко, а то простое «спасибо». А отказываться он просто не умел…

Семьёй он так и не обзавёлся, хотя и был у него роман с городской девушкой по молодости. Та по распределению института приехала в деревню. Тогда старый врач Тихон Семёныч совсем ослеп, вот и прислали молоденькую врачиху Тонечку. Витёк только с армии пришёл, и вполне был видный и подтянутый молодой человек. И закрутилось у них отношение. К осени свадьбу планировали, да только судьба по-иному распорядилась. Шабашники приезжие по плотницкому делу, коровник подрядились выстроить колхозу, а ребята они были шебутные и норовистые. Иногда и лихие до крайности. Трое из них тогда и снасильничали над врачихой по «пьяной лавочке», а чтоб следы разврата скрыть, утопили её в местном пруду. Повязали их, да пересажали по тюрьмам, а что толку? Тонечку ведь не вернуть…

Вот с той поры Виктор словно потерял интерес к жизни и постепенно превратился в Витька – мелкого и никчёмного человечка, не способного обустроить свою жизнь.

Серая пелена заполнила сознание и душу и с годами эта серость только усиливалась. Дни сменялись ночами, они, в свою очередь, переходили в ночи, и так проходили годы, а с ними и сама жизнь. Не было ни желания, ни цели у Витька, и влача своё жалкое существование он жил в своём мире, куда постороннему вход закрыт. А тот мир, который он себе создал, был далеко не прост. Выдуманная Вселенная была очень загадочной и имела свои законы природы.

Солнце готовилось покинуть небосвод, и розово-красными красками рисовало восхитительную картину. Вечерний туман над заливным лугом стелился у горизонта, слегка подрагивая от восходящего тёплого воздуха. Небо на северо-востоке уже наряжалось первыми золотинками звёзд и бледный полумесяц убывающего ночного светила гордо осматривал просторы.

На скамейке у дома сидел невзрачный человек. Серые ввалившиеся глаза его выражали лишь пустоту и отстранённость от всего происходящего. Давно не стриженые волосы нелепо торчали в разные стороны. Недельная щетина на лице лишь добавляла мрачности и безысходности. Засаленная рубаха непонятного цвета висела на нём так, словно была на пару размеров больше. Рваное трико с отвисшими коленями и стоптанные тапки на босу ногу, только дополняли невзрачности и серости.

Как только последние отблески уходящего солнца растворились в дрожащем мареве вечера, человек на скамейке стал преображаться. Морщины на лбу выпрямились, глаза засветились решимостью, а бледные губы налились цветом спелого яблока. Рубаха превратилась в чёрный кафтан с золотыми пуговицами, а нелепое трико – в элегантные штаны зелёного цвета. Стоптанные тапки, словно по волшебству, обернулись лакированными сандалиями с заострёнными и слегка загнутыми кверху мысами. Закончив таинственное превращение элегантный человек поднялся со скамейки. Щелчком смахнув воображаемую пылинку с лацкана кафтана, он улыбнулся. Осмотрел окрестность, словно раздумывая куда пойти, затем высоко запрокинув голову вверх, рассмеялся зычным и немного зловещим смехом, и направился к калитке соседки.

Татьяна спала на левом боку тревожным сном, слегка постанывая. Дневная суматоха сельской жизни выматывала организм, и в свои тридцать пять она уже изрядно мучилась с суставами. В воздухе пахло мазями и растирками от остеохондроза. Человек в чёрном кафтане своей рукой отодвинул рыжие локоны с шеи спящей женщины, и наклонился над ней. Прильнул губами чуть ниже шрама не щеке, и янтарные капли потекли на подушку. Татьяна застонала ещё сильнее, затем успокоилась. Ровное дыхание говорило о том, что та наконец, провалилась в глубокий и спокойный сон.

Человек в кафтане, не отрывая головы от спящей женщины, вытянул правую руку назад и в сторону, словно подзывая кого-то. Через мгновение в его ладонь легла маленькая женская рука. Словно из пустоты, вслед за этой рукой, появилось очертание женщины в белом халате. Призрачный силуэт становился чётче и вот уже совсем материализовавшись, фигура открыла глаза и улыбнулась.

Человек в чёрном оторвал свою голову от тела спящей женщины, распрямился и обратился к явившемуся призраку:

– Спит уже. Наслаждайся, любимая моя…

Глава вторая

Тогда весна казалась особенной и неповторимой. Виктор торопился с «дембеля» в родную деревню, вынашивая в голове «наполеоновские» планы. Будущее виделось ему восхитительным и приятным приключением. Рисовалась семья и уютный домик, очаровательная супруга, поджидающая своего мужа к ужину и многое такое, о чём вслух не говорят настоящие мужики.

С автобусной остановки он почти бежал знакомыми узенькими улочками к дому отца. Мамы не стало давно и Виктор её почти и не помнил. Да и что может вспомнить он? Ведь ему всего и было два с половиной года, когда случилась трагедия…

Пробегая мимо вытянутого в длину деревянного здания деревенской больницы, он обратил внимание на девушку в белом халате, которая вышла на крыльцо. Нежный овал лица и два чёрных уголька-глаза кольнули иголкой молодое сердце паренька. Сам того не заметив, он остановился посреди улицы и откровенно пялился на прекрасную незнакомку. Девушка тоже заметила парня в форме и улыбнулась ему. Искра проскочила между ними, и если бы солнце не светило так ярко, то искру эту смогли бы увидеть малочисленные посетители поликлиники, сидящие на лавочке у крыльца.

– Не по-людски это, – ворчал отец Виктора, когда тот привёл в дом молодую девушку и объявил, что они теперь будут жить вместе, – Как без свадьбы-то? Народ сплетнями всю плешь проест…

К тому времени у них, кроме прогулок под луной и поцелуев, были уже встречи посерьёзнее, и вся округа наполнялась сплетнями и слухами о «гулящей» врачихе. А в деревнях это ой-как не поощрялось и считалось позором.

Чтобы не было с отцом недопонимания, к осени порешили они расписаться, да и свадьбу сыграть. В деревнях да сёлах оно ведь так всегда и случалось, когда поля уже убраны и урожай по закромам распределён, и дела колхозные понемногу остужали свой пыл уборочной страды, тогда и свадьбы правили.

Виктор рукастым механизатором оказался и трактористом таким, что называют «от бога», потому к концу лета уже и бригадиром был поставлен. А с бригадиров спрос немалый всегда был, но на денежном довольствии это никак не сказывалось, потому и не рвалась молодёжь в руководители, ведь в поле кроме зарплаты можно и иного прибытка схватить. Кому сена воз пристроить, а кому и солярки сэкономленной отлить. Потому трактористы всегда дома жданые были, с копейкой в кармане и подарками жёнам и детям. А бригадир что? С рассвета до заката весь в делах – то одно, то другое. Да ещё и перед председателем ответ держать за все недочёты и проступки бригады. А зарплата такая, что стыдно в дом приносить.

Нет, упрёков со стороны Тонечки на счёт денег никогда не было, да и подарки она получала регулярно. Как ни странно, но и с будущим тестем она смогла ужиться под одной крышей и Николай Егорыч буквально боготворил невестку. Сплетни и судачества соседей он пресекал одним только взглядом, а иногда и крепким словцом. Поэтому округа уже смирилась с «невенчанной» молодой парой и все считали их мужем и женой. Ведь и свадьба уже на носу. Гармонисты вынимали из сундуков свои инструменты и бережно вытирали пыль с их алых мехов. Мужики вечерами в банях «варили первач», а женское население деревни вспоминало частушки и песни, из поколения в поколение передаваемые из уст в уста. Ведь свадьбы играли всей деревней и продолжалось это гуляние с великим размахом.

Тот вечер был таким, какие и все похожие вечера. Виктор вернулся с полей к ночи, и Тонечка ждала его с вкусным ужином. Делясь новостями друг с другом, они с жадностью внимали словам, и казалось, что никак не могли наговориться. Убирая посуду со стола, девушка обмолвилась как бы невзначай:

– Завтра суббота. В клубе танцы. Может удастся прийти домой пораньше?..

– Тонечка, милая моя голубка, совсем ты измаялась одна вечерами. Пойми, любимая, я бы с радостью бросил всё и находился бы только рядом с тобой. Но ведь у нас уборочная в самом разгаре. Как я могу бросить бригаду. Мы ведь на рекорд идём. Если сейчас всё спустить на тормозах, ребята не поймут. Они ведь душой живут нашим рекордом…

– Вить, да не бери в голову. Я ведь не какая-то сумасбродная баба и всё прекрасно понимаю. Просто так хочется потанцевать с тобой вальс, как тогда. Помнишь наш первый вальс? – мечтательно проговорила Тоня, ставя вымытую посуду на стол и словно предавшись приятными воспоминаниями, невольно всхлипнула.

– Солнышко ты моё ясное, – вставая с табурета и обнимая за плечи, ответил тот, – Знаешь что мы с тобой предпримем. Ты иди одна на танцы. С подружками пообщайся, а там и я подбегу. С утра парадный костюм с собой прихвачу, а как полевые дела все улажу, после душа переоденусь в чистое и прямиком в клуб.

– Ой, как здорово! – воскликнула девушка, просияв глазами, – Как я теперь буду ждать завтрашнего дня…

Если бы они только знали, что это был их последний вечер…

Уже подходя к клубу, Виктор почувствовал гнетущую тревогу, витающую в воздухе. Не слыхать было задорной музыки, обычно разносящейся далеко по округе. Милицейские «бобики», словно беседуя друг с другом, «толпились» возле танцплощадки.

– Тоня, врачиха наша, там у пруда, синюшная вся…

– Горе-то какое…

– Они это, шабашники залётные. С самого начала всё домогались до девок наших, а Тонька под шлею им попала…

Будто ножи в сердце, неслись отовсюду голоса зевак, обсуждающих случившееся несчастье.

Продираясь сквозь толпу, он ещё надеялся на чудо, но увидев бездыханное тело своей возлюбленной с удавкой на шее, Виктор впал в оцепенение. Он смотрел на, когда-то, милое личико, ставшее теперь почти неузнаваемым, и широко раскрытые глаза, выражающие нестерпимые ужас и боль, и не мог поверить в случившееся.

Внутри всё оборвалось. Жизнь потеряла всякий смысл и словно тяжёлая ноша придавила к земле. Не видя ничего пред собой, он вернулся домой и рухнул на кровать, не снимая с себя костюм. Пружины её застонали, словно вторили великому горю. Николай Егорыч несколько раз заглядывал в комнату сына, пытаясь найти слова утешения, но ком подступивший к горлу не давал открыть рта.

В последний путь Тоню провожала вся деревня. Родственников, как стало потом известно, у неё не было, так как была она из детдома. Не было на похоронах только Виктора и его отца. Егорыч сильно сдал и еле передвигал ноги по дому, а сын его находился в таком состоянии, что многие побаивались за рассудок парня. Тот просто сидел на кровати с краешку, и отрешённо смотрел на подушку, на которой ещё сохранился отпечаток головы его любимой Тонечки.

Хоть и говорят, что время лечит раны, но видимо не все. Бывает, случается такая боль, рубцы от которой не затягиваются никогда. Жизнь молодого деревенского парня изменилась до неузнаваемости. Судьба, словно не желая останавливаться, била всё сильнее. Николай Егорыч не перенёс трагедии, случившийся с невесткой и тихо ушёл в одну из ночей. Смерть отца тогда осталась почти незамеченной им и воспринималась как нечто само-собой разумеющиеся.

Из бригадиров он конечно же ушёл в механизаторы и выполнял всю работу словно автомат. Разговоры ни с кем не заводил, а если и открывал рот, то только тогда, когда его спрашивали о чём-то. Возвращаясь домой, перехватив на ходу бутерброд или яичницу на скорую руку, он ложился на кровать со своего края, всегда оставляя место для своей возлюбленной. И однажды она пришла…