Девочка без прошлого

– Я не умею, – спокойно ответила девочка.

– Как… не умею? – удивился я. – А считать умеешь?

– И считать не умею.

Книга отправилась под подушку. Алина всегда клала ее туда, будто боялась, что кто-то украдет. Утром она вытаскивала книгу, перекладывала на тумбу рядом с лампой, и всякий раз, когда я уходил на работу, она была именно там. Иногда открытая, но чаще закрытая.

– Ясно, – вздохнул я. – Тебе просто необходимо что-то делать с образованием. Так дальше не пойдет.

Она опустила глаза. Так же медленно и печально ее голова легла на подушку.

– Извини, – она потянулась к одеялу. Колено уперлось мне в бок.

Настольная лампа светила ей в глаза. Я погасил свет, и еще несколько минут сидел с ней в полутьме. Говорить не хотелось.

– Я для тебя обуза, – проговорила она в полусне. – Никогда не чувствовала себя с кем-то своей. Даже не знаю, что нужно сделать, чтобы быть своей.

– Ничего не нужно делать, – сказал я. – Все за тебя решит время. Время всегда все решает. Остается только самое темное, что держится в душе долго-долго. Но и оно потихоньку выходит наружу. Тогда человека и принимают. Причем, сразу везде, – я потер ладони. Кожа была влажной, как от волнения.

– Тебя тоже не везде принимали?

– О-о-о, – протянул я. – До десяти лет у меня и друзей настоящих не было. Я думал, что есть, а на самом деле их не было.

– А что случилось в десять лет?

– Сам не знаю. Наверное, кто-то сверху посмотрел и сжалился. Потом у меня и друзья появились, и родители как-то по-другому начали относиться. Хотя и это продолжалось недолго. Когда я закончил школу, опять все рассыпалось.

Мы помолчали. Краем глаза я видел, как девочка следит за мной. Она не спала. Она слушала.

– В институте было хорошо. Со мной дружили отличные ребята, но они исчезли сразу, как у них появились девушки. Оказывается, с девушками дружить приятнее.

Снова молчание. Затем мои мысли словно поплыли по течению.

– Девушки что-то меняют в мужчине. С одной стороны они делают его сильнее и увереннее, с другой, он становится уязвим и никому не нужным. Вот такая закономерность.

Вновь повисла пауза. Алина засыпала. Когда ее дыхание стало глубоким и редким, я ушел в гостиную, и еще час просидел за телевизором, переключая с канала на канал, пока не остановился на скучном футбольном матче. Под него я и уснул. Ничего не видя, не слыша и не чувствуя.

Я рассчитывал, что к концу недели объявлениями о пропаже девочки будет увешен весь район, но ничего подобного не произошло. Заметка на парковке супермаркета так и осталось единственной, и после несчетных попыток найти другие, я успокоился. Газеты тоже молчали, молчал телевизор. Никаких проверок на улицах. Ни следочка о поисках в социальных сетях.

Как бы невзначай я стал интересоваться новостью на цементном заводе.

После смерти Чарка многие рабочие пересмотрели свои взгляды на жизнь и замкнулись. Даже самые сварливые, привыкшие болтать о том о сем, умолкли и не распускали языки за обедом и на перекурах. Выбора, к кому подходить с подобной темой для разговора, у меня было не много. И все же я подступил. Сначала к одному, потом к другому. Старался выбирать людей из разных цехов, чтобы у них не нашлось возможности узнать друг у друга, чем именно я интересовался у каждого. Один из моих товарищей по имени Андрей, сказал, что любая пропавшая девочка, будь она трижды сирота, заботила бы его меньше, чем друг, с которым он проработал много лет. Андрей ни с кем не был так откровенен, как с Чарком, и общение со мной компрометировал, будто я был ему неприятен.

– Никогда не обращал внимания на доску объявлений на парковках супермаркета, – заявил он, корчась. Я так и не понял от чего он корчился: из-за меня или из-за кофе, коим начинался, продолжался и заканчивался его рабочий день. – Кто их вообще вешает там? И для чего? Двадцать первый век на дворе. Все есть в интернете. Заходишь на сайт и получаешь то, что надо.

– Я тоже так думаю.

– Не надо тут ни о чем думать! – хлестнул он в мою сторону. – Тут и ежу все понятно.

Его лицо напоминало морду шарпея, озадаченного появлением на лужайке другого шарпея.

– Как-то раз какой-то идиот повесил объявление на нашем заборе. «Пропала черепаха. Панцирь зеленый. Лапы короткие». Мы с женой часа полтора катались со смеху над таким подробным описанием. До сих пор интересно – нашлась черепаха или нет.

– Черепаха – не ребенок, – заметил я.

– Да? – с вопросительной интонацией отозвался Андрей и вдруг глянул на меня, как ястреб на мышонка. – И вороны все так же срут с тополиных веток. Ты, парень, мастер по части очевидности. На кой тебе сдалась эта девчонка? – нос его задергался отдельно от лица. Мне почудилось, будто он перевоплощается и скоро сменит облик.

– Просто интересно, – отвертелся я и прокашлялся.

Кашель часто помогал развеять подозрения.

Как выяснилось, Андрей не подался в подозрения. Он был человеком несмышленым. Какой снаружи, такой и внутри. Все закончилось тем, что он сказал:

– Шел бы ты на хрен со своими интересами. У меня проблемы. КАМАЗ сломался и теперь мне придется сидеть здесь полночи с двумя полудурками, называющими себя механиками. Как тебе такой расклад?

Я ушел, оставив его с остывающим кофе. Чарок на моем месте, скорее всего, нашелся бы что ему ответить, и разговор бы у них в конечном счете завязался. Но я так не умел. Когда меня «слали», лучшим было уйти.

В конце недели на КПП мне повстречался еще один знакомый. Ковалько Санек. На завод мы пришили с ним в одно время. Только я – из коммерческой стези и без малейшего опыта, а он после семи лет оператором в горновом цехе. Приехал откуда-то с Урала, с хорошими профессиональными знаниями, и был принят на завод едва ли не на следующий день. Меня приняли через месяц после курсов стажировки и еженедельных проверок. Санек, в отличие от Андрея, был человеком мягким, опрометчивым, но в чужое дело не лез. Когда я спросил у него про объявление он прямо ответил: «Ничего не видел. Ничего не знаю». А потом, в подтверждение моим мыслям добавил:

– Если так ищут, значит так надо.

Было заметно, что Санек торопился. Чтобы не уходить, будто между нами рвалась линия, он сказал:

– У меня жена работает в администрации. Если тебе прям срочно, могу замолвить словечко. Все тихо и конспиративно. Ты меня знаешь.

Я улыбнулся.

– Нет, не нужно. Это лишь для посредственных знаний. Тоже самое, что и знания Конституции или уголовного кодекса нам ведь тоже иногда требуются.

– А-а, – кивнул Санек и хлопнул меня по плечу. – Когда один живешь, интерес к таким вещам – обычное дело. Ты же еще один?

– Один.

– Вот мой совет, – произнес он в полголоса. – Лучше прекращай быть один. Даже со страшной бабой бывает веселее, чем, когда один.

– Не сомневаюсь, – кивнул я и подумал, что пойму его лет через десять. В сорок обычно уже все равно, как выглядит твоя женщина.

Он пожал мне руку и растворился в толпе рабочих.

Примерно такого же рода разговор поджидал меня за обедом с вахтером на КПП и с технологом из управления печами. Никто из них не сказал ничего путного, но и не уличил в покрывательстве. Для всех я был парнишкой с сеном в голове, решившим в кое-то веки побеспокоиться о ком-то, кроме себя самого. Иногда я был безумно рад, что никто из сотрудников не знает обо мне ничего, кроме общей информации. Не женат, живу где-то поблизости, ношу серый рабочий комбинезон, на работу не опаздываю, правила не нарушаю. Прекрасная идиллия для преступника.

Тем временем объявление на парковке супермаркета потускнело. Буквы и цифры слились в черную линию и к воскресенью прочитать что-либо на потрепанном листе было уже невозможно. Я заходил в супермаркет каждый день, брал что-то по мелочи, и тут же бежал на парковку к стенду с объявлениями, чтобы проверить там ли оно. Ничего не изменилось? Никто не наклеил новое на смену старому?

Ничего.

Я никак не мог понять, тревожит ли меня это объявление на самом деле или я себя накручиваю. Никто, кроме меня, на него не реагировал. Никто вообще про него не знал, будто я единственный, кто его видел. Несколько раз мне попадались люди, разглядывающие доску так, словно искали свою фамилию, и я замечал, что никто из них не смотрел в левый верхний угол. Все смотрели куда угодно, только не туда, где были эти три загадочные строчки со смайликом и телефонами. И тогда я поверил, что объявление, действительно, вижу один. Никому до него не было дела. А когда строчки начали стираться, так и вовсе хотел содрать эту грязь с доски. Но меня опередили. В понедельник вечером кто-то заклеил раскисший лист объявлением о съеме жилья, и история исчезла из моей памяти еще на несколько дней.

Глава 8