Бритва Оккама в СССР

Я сгрузил авоську, рюкзак и футляр с машинкой на ступени и присел рядом, привалившись к тёплой стене дома. Южный ветер шелестел ветвями деревьев, свистели и трещали птицы в кронах, и я на секунду прикрыл глаза.

* * *

– …по своей привычке мастер журналистских расследований Герман Белозор дремал каждую свободную минуту, – Каневский скрывался среди кустов сирени, и вышел на свет Божий весьма внезапно. – Его утомили долгая дорога и ночной рейд в алкогольный притон на окраине Талицы, который закончился, надо сказать, весьма удачно. Почтальон была спасена, преступники – схвачены. Но ни он, ни майор Соломин, начальник районного УГРО, и не подозревали, что упустили один очень-очень важный вопрос…

Леонид Семенович сделал драматическую паузу и принюхался к соцветию сирени с блаженным выражением лица.

– Товарищ Каневский, будьте милосердны, что там за вопрос-то? – простонал я.

– Конечно, ожидать от человека, который без помощи рождённого воспалённым сознанием прекрасного образа талантливого актёра и телеведущего…

– Това-а-арищ Каневский!

– СКОЛЬКО ИХ БЫЛО? – нахмурил брови Каневский. – Сколько было тех, кто ограбил и бросил в подвал почтальоншу Антонину?

* * *

– Ы-ы-ы-ы! – с деревянным звуком моя голова треснулась о наличник, и я вскочил, очумело вращая глазами.

– И-и-их, балбес, чего орёшь? – крепкий старик, загорелый и седоусый, стоял прямо напротив меня, схватившись за правую сторону груди. – Чуть пердечный сриступ не случился!

– Шо? А! Сердце с другой стороны!

– А? Чорт мяне дзяры… – дед тут же передвинул ладони налево. – Приступ, говорю, сердечный! А ты хто? Это про тебя Михась мне писал? Ты штоль книжки сочиняешь?

– А-а-а-а, да, – я встал и отряхнул штаны. – Белозор, Герман Викторович. Можно – Гера.

– Гумар, Василий Петрович. Можно просто – Петрович, – он протянул мне руку для рукопожатия.

Голубые глаза, загорелое лицо с множеством мимических морщин, которые свидетельствовали о большой склонности к насмехательству и иронии, короткие седые волосы – густые и жёсткие, и аккуратные усы… Ещё крепкий в свои семьдесят с хвостиком – он был как с картин художников девятнадцатого века, которые изображали селян-полешуков. Соль земли!

– Давай я дверь открою, Гера. О, гляжу, ты уже затарился, в магазине-то… Соображаешь! – он одобрительно покосился на авоську. – А чего вчерась не пришёл?

– Так автостопом ехал…

– Шо?

– На попутках, говорю. Поздно добрался, а потом ещё история эта с почтальоншей…

– Так это ты с Володькой вместе её нашёл? Говорили, что какой-то шпак неместный там Зебре чуть башку не проломил, а я думаю – хто это такой? Соломина-то мы давно знаем, он хлопец правильный… А шо за неместный – то был вопрос! Ну, вообще, молодец шо не пришёл вчера. Я на смене был, так шо просидел бы ты тут до морковкина заговенья.

Петрович зашёл внутрь, топая кирзовыми сапогами, снял с себя куртку, повесил её на раскидистые оленьи рога у дверей и разулся. Он провёл меня по дому, устроив что-то типа экскурсии, и показал чистую и просторную комнату с огромной кроватью и письменным столом, и сказал:

– Кидай свои кости тут. Располагайся. Это когда дети-внуки приезжают, они тут живут, так что не потеснишь меня. Пойду что-то на стол соображу, а то с утра только сусок кала с хлебом съел – а это разве еда? Если умыться надо – удобства на улице. Там и душ летний, за домом, и рукомойник… Полотенца вот они, в шкафу бери сколько тебе надо… А на свободные полки можешь вещи свои разложить.

Я озадаченно посмотрел на него, пытаясь понять, кажутся мне или нет его странные приступы дислексии, но потом решил покуда не обращать на это внимания и не обострять:

– Спасибо, Петрович, сейчас немножко в себя приду и надо будет мне в участок отлучиться, Соломин звал на побеседовать…

– Ну, если Соломин… Но ты не торопись – какароны с мотлетками я быстро сварганю!

Пока я плескался под еле тёплым душем и пытался побрить рожу, пользуясь затупившейся безопасной бритвой, мылом и осколком зеркальца, из дому доносились ароматы котлет, будоража ноздри чесночными и луковыми нотками.

– Эти из козы, – сказал Петрович, накладывая мне целую гору макарон и четыре котлеты – сверху. – Из дикой козы, она ещё три дня назад по лесу бегала. Я охотник, понимаешь ли…

Макароны были с фаршем, по всей видимости – говяжьим. Макароны по-флотски с котлетами? Мясо с мясом? Очень, очень в духе полешуков. Они, блин, голубцы с жареной курицей едят, а колдуны свиными колбасками закусывают!

– Чего ты так на макароны смотришь, Гера? Нормальный фарш – говённая варядина!

Я не выдержал и заржал в голос. Это уже чересчур! Петрович сначала нахмурился, а потом подхватил моё веселье и засмеялся, обнажая крепкие зубы и сверкая золотыми коронками. Вот и пойми его – это у него прикол такой, или и вправду – что-то вроде избирательной дислексии?

– Ешь давай, – сказал Петрович, отсмеявшись. – А то и мне уйти надо будет. Обещался Раисе, что догуляю до неё сегодня. Вечером тут вот встретимся, как жить-поживать будем. Вот тебе ключ, приходи-уходи когда тебе вздумается. Я, например, к девяти приду – но это не точно. До Деменки часа два ходу, да там часа три, да обратно…

Нормальная такая скорость ходьбы у деда: Деменка от Талицы километрах в десяти-двенадцати!

– А! Будешь возвращаться – куханку блеба возьми! – Петрович фыркнул, поглядывая на мою озадаченную физиономию, и, ухватив ложку всей пятернёй, навалился на макароны и котлеты.

В общем – повезло мне с хозяином.

* * *

– В каком смысле – сколько? – уставился на меня участковый Вова. – Мы четверых задержали. Зебра там у них основной, гнида эта. Таких ещё поискать!

Соломин почесал затылок:

– Думаешь, ещё кто-то там был? Они все в отрицалово ушли, мол, пьяные были, не помнят ни черта. Там у них минимальная планка – два с половиной промилле в крови, так что может и вправду – ничего в бошках их не задержалось. Но поспрошать – поспрошаем…

– А Антонина? – спросил я.

– К ней пока врачи не пускают. Я сотрудника посадил – дежурит. Сразу позвонит, если в себя придёт.

– В поселковой больнице лежит?

– Не, в Петриков сразу отвезли. Думали вообще в Мозырь, но боялись – дорогой хуже станет, – Соломин странно на меня глядел, и я знал, что он хочет спросить.

Но, наверное, майор не хотел впутывать во всю эту историю участкового Вову-Володю. И потому сказал:

– Пройдёмся?

– Пройдёмся, почему нет? – я встал из-за стола и двинулся к выходу.

Соломин на секунду замер, глядя в пустоту, а потом, ругнувшись, хлопнул ладонью по столу:

– Вова, пять стаканов! Там точно было пять стаканов, слышишь?

– Вот чёрт, – сказал Вова.

Для них это означало скорее головняк, связанный с поиском ещё одного подозреваемого или там – свидетеля. Для меня – нечто большее. Тут явно развязывалось некое действо, сценарий и цель которого мне абсолютно не ясны. Герилович сунул меня сюда как катализатор, чтобы когда дерьмо забурлит – увидеть, из какой дырки пойдут бурбалки. Но мне-то этого недостаточно! Я-то хочу разобраться!