Пробуждение каменного бога

Очередной оборот открыл моему взору новую картину. Некая область туманного пространства, размеры которой невозможно было определить в силу специфики этого места, пришла в движение. Начала стягиваться в одну точку, закручиваясь при этом против часовой стрелки. Выглядело это так, словно рождался причудливый водоворот. Точка, в которую устремлялись завитки тумана, ушла куда-то вглубь, обнажив черно-серый тоннель. Пространство около этой точки и внутри нее сильно наэлектризовалось; стали проблескивать частые красные молнии. Они высвечивали внутренности образовавшегося прохода, раскрашивая его кроваво-красными и багряными цветами.

Меня постепенно затягивало в этот черно-красный зев. Очередной оборот пузыря скрыл от меня образовавшуюся аномалию, теперь я двигался к ней спиной.

Однако вращение пузыря позволило мне понять, что образовавшаяся воронка возникла не одна. Прямо перед ней туманное пространство искрилось желтым и оранжевым цветами. Оказывается, я вращался между воронкой и огромным светящимся пятном, окутанный этим облачным, безразмерным пространством.

Центральная часть пятна сделалась ослепительно яркой, и из нее в центр воронки устремился поток оранжевой энергии, похожей на исполинскую прямую молнию. Он хлестанул меня, сбив устоявшееся вращение, и затянул следом за собой, в багряную полость прохода.

Я очутился внутри невероятно большого торнадо или вращающегося тоннеля. Стенки его кружились облачно-серыми туманными изгибами, изредка озаряемые багряными и красными вспышками.

Я по-прежнему сохранял способность видеть, слышать и думать, но не более того. В целом же, меня несло как осенний лист, попавший в стремительный поток. Зарницы становились все чаще, а вместе с ними увеличивалась и общая скорость движения.

Каким-то непостижимым образом я слился с молнией, с этим неистовым потоком бушующей энергии в единое целое, стал ее малой частичкою. И вместе с ней мы устремились по этому немыслимому переходу. Повороты следовали один за другим, внезапные взлеты сменялись неожиданными падениями. Вероятно, у меня перехватывало бы от них дух, если б я имел возможность чувствовать свое тело. Я словно бы очутился на фантастических «русских горках», а гибкая лента молнии служила средством передвижения по ним.

Движение сопровождалось странным звуком, балансирующим на гране восприятия. То он был похож на тысячекратно повторенный шелест сухих листьев, то на отдаленный грохот, словно где-то сталкивались друг с другом целые пласты земной коры.

То и дело появлялись боковые проходы и ответвления. Некоторые из них имели иной цвет, размер и скорость вращения. Молния, известным только ей способом, сама находила верный путь. Темп и тональность звука менялись при каждом переходе, но все же в них было нечто однообразное.

Поначалу происходящее было даже интересно. Быстрая череда изгибов, красочные переходы в иные ответвления, неожиданное изменение скорости. Но вскоре все это стало надоедать. По сути – ничего не менялось, и мне стало казаться, что это движение будет длиться бесконечно долго.

Дальнейшие события разворачивались на удивление однообразно, если учитывать «сложившиеся реалии». Я не знаю, как долго все это продолжалось, так как чувство времени, как и чувство пространства, в этом месте отсутствовали.

Умные мысли в голову не лезли – может, все еще сказывалось похмелье? – зато глупые так и кишели вокруг.

Больше всего это походило на старенькую «нетленку» Волкова – меня, словно Элли, затянуло в смерч, который вполне могла послать некая злая волшебница, к примеру, та же Гингема. Значит, если опираться не на логику, а на ее отсутствие, то меня по всем правилам несет в Волшебную Страну. Наконец-то я увижу Страшилу и Железного Дровосека!..

Да, так недолго лишиться и последних остатков разума. С другой стороны – было бы чего лишаться.

При всем при этом изменения в окружающем меня мире все же происходили. Красный цвет зарниц распался на множество оттенков, которые накладывались друг на друга, создавая объемную картину, словно цвета в этом месте не были одномерными. Их мельтешения перекликались друг с другом, казалось бы, в совершенном беспорядке. Но сквозь это бешеное вращение проступило иное движение, медленное и неспешное. Казалось, что вращается вся вселенная – неторопливо, но незыблемо и как-то особенно веско. Вокруг же самой центральной молнии обозначилось тусклое золотое свечение.

Неожиданно, по стенкам тоннеля пробежали черные трещины. От него стали откалываться целые куски и уплывать куда-то вперед. Темнота, обнажившаяся за ними, казалось, имела свой собственный голос: угрожающий визг на гране восприятия. Остатки тоннеля, с молнией по середине, теперь удалялись от меня, постепенно набирая скорость. Казалось, что я смотрю вслед уходящему поезду, который имел наглость уехать без меня.

Непроницаемая, всеобъемлющая темнота сомкнулась вокруг меня. Тот звук, что я слышал, оказался тишиной – столь же абсолютная, как и наступившая темнота. Мое сознание пронзило странное, давно забытое чувство из далекого детства – страх перед темнотой и одиночеством. Страх перед Пустотой. Я с удивлением осознал, что вокруг меня ничего нет. Абсолютно ничего!

Ничто. Пустота. Здесь не было ни материи, ни энергии, ни времени. Не было никаких отправных точек, от которых могло бы оттолкнуться сознание. Ноль и бесконечность в одном флаконе. Вечность – то, что было до того, как все началось, и то, что останется после того, как все закончится.

Ни о каком движении здесь не могло быть и речи, в том числе и о движении мыслей. Но это понимание не вызвало страха. Я словно бы начал засыпать. Сознание становилось вялым, мысли постепенно меркли перед авторитетом того состояния, в которое мне предстояло погрузиться. Вечный сон, вечное спокойствие, абсолютное небытие. Не к этому ли я стремился? Не этого ли я хотел? Хотя это казалось уже не важным. Все уже неважно…

Но что-то мне помешало, разбудило меня. Какое-то странное чувство, словно здесь что-то есть. Или кто-то есть. Проснулся интерес: что бы это могло быть? Затем любопытство: а как такое возможно?

Я понял, что окончательно проснулся. Еще я понял, что совсем не хочу засыпать вновь. Хотелось действовать, что-то предпринять, завершить начатое, и начать новое.

Затем я почувствовал прикосновение. Не физическое, но более глубокое, мысленное. Я словно бы на мгновение слился с могучим разумом, на фоне которого был всего лишь каплей в сравнении с океаном.

Безбрежный океан, могучий океан чистой мысли. Его принципы, постулаты и желания были столь не похожи на человеческие, что для меня они просто не существовали. Он оперировал понятиями, до которых я не смог бы дойти даже через миллион лет непрерывных размышлений. Я походил на микроба на его теле, и даже меньше. И он это понял.

Наш контакт длился мельчайшие доли микросекунды, и за это время я был изучен, оценен, и – признан негодным. Эхом раздался отголосок чужой мысли, дескать, устройство этой системы парадоксально и неустойчиво…

…Затраченные средства не адекватны полученному результату…

…Нестабильность заложена так глубоко, что если попытаться ее изменить, то рухнет вся система…

Меня коснулась волна легкого удивления: как подобная система просуществовала до сих пор? А затем, поток столь же мощной воли, каким был и разум, отшвырнул меня прочь. Вернее, не отшвырнул, а просто отошел. Но если вдруг планета начнет двигаться, а человек останется на месте, то он воспримет это именно как свое движение. Так же и здесь: я уподобился песчинке на фоне планеты. И теперь мне показалось, что меня просто отшвырнули. Неожиданно я ощутил головокружение, и понял, что на самом деле падаю.

А потом был удар, и мое сознание раскололось вдребезги…

Глава 2.

…Я очнулся, пришел в себя или проснулся – просто в некоторый момент времени я почувствовал, что вновь способен мыслить. Я мыслю, а это значит?..

Но дальше этого дело не продвинулось. По крайней мере, не сразу. Сначала мне показалось, что я все еще нахожусь в той пугающей пустоте, но я быстро откинул эту мысль. То чувство благоговения и страха, что я ощущал в пустоте, отсутствовало. Было похоже, что я сижу в темной комнате с закрытыми глазами. Да и тело словно бы оцепенело и затекло, но все ж таки было…

Очень медленно, словно просачиваясь сквозь слой густой ваты, стали пробиваться запахи, еще медленнее – звуки. Я жадно, как сухая губка воду, впитывал их, глотал, наполнялся. И чем глубже они в меня проникали, тем дальше отступало оцепенение, пока, наконец, не отступило настолько, что я в полной мере ощутил собственное тело.

Я попробовал открыть глаза, но, открыв их, ничего не увидел. Родилось беспокойство, и даже страх – больше всего на свете я боялся остаться калекой. Приток адреналина, вероятно, помог – оцепенение начало отступать быстрее.

Тьма перед глазами постепенно сменялась мутными пятнами, а затем распалась на черные пятна и красные блики. Зрение прояснялось, появилась фокусировка, перспектива, контрастность. Поступающие от зрительных рецепторов данные накладывались на данные вестибулярного аппарата и на данные, полученные от обонятельных и осязательных рецепторов. Мозг жадно впитывал каждую толику получаемой информации и, как мог, складывал воедино эту мозаику. Раскручивался тяжелый маховик мышления, и вскоре сработало «зажигание» – я начал осознанно оперировать поступающими от органов чувств данными.

Оцепенелость организма отпустила меня настолько, что я нашел в себе силы оглядеться. Помещение, в котором я находился, было весьма обширным. От боковых стен меня отделяло не менее десяти метров, а от передней стены – все двадцать пять.

Сам я сидел на каменном троне с высокой спинкой. Подлокотники трона были выполнены в виде лежащих пятнистых кошек, возможно, леопардов. Трон был установлен на невысокий постамент в центре помещения. Перед ним находился выложенный камнем открытый очаг, а за ним каменный алтарь, покрытый черными пятнами. В боковых стенах, на высоте трех метров, тянулись два ряда узких окошек, а в передней стене имелся большой прямоугольный проем, прикрытый меховой занавеской.

Помещение было построено из толстых брёвен, пол устлан соломой, а стены покрыты шкурами и головами животных. Прямо возле меня валялись каменные осколки и деревянные щепки; некоторые слегка дымились. Сильно пахло озоном, воздух казался неестественно свежим, как после грозы.

Откуда-то сверху упало несколько небольших досок. Подняв голову, я обнаружил над собой в крыше приличное отверстие, с обугленными краями. Похоже, что сюда недавно ударила молния.

Однако любопытства этот факт не вызвал. Скорее я почувствовал разочарование и вновь подступившую апатию. Либо я продолжаю спать, либо я очутился в неизвестном месте, довольно варварски оформленном. Мне не претила ни одна из этих перспектив, – я предпочёл бы проснуться у себя дома и привести свою жизнь в порядок. Я, похоже, вышел на порог четвёртого пути, не предусмотренного былинами…

Сквозь оконные проемы внутрь помещения проникали огненные блики вперемешку с лоскутками тумана или дыма. Со стороны улицы доносились громкие крики – не то боли, не то злости.

Медленно, с трудом преодолевая сопротивление все еще оцепеневшего тела, я поднялся, и направился к дверному проему. Тело затекло, но на то, чтобы размяться, не было времени: хотелось поскорее во всем разобраться. Я торопился жить.

Отдернув занавеску, я вышел на улицу. Моим глазам предстало фантастическое зрелище. Среди причудливо плавающих в воздухе жгутов дыма и тумана, зловеще освещенных светом факелов и пожаров, беспорядочно носились мохнатые фигуры. Они с животной яростью рубили и кололи друг друга разнообразным холодным оружием.

Прямо предо мной, одна высокая фигура с вытянутой мордой лица и высокими рогами, вспорола брюхо другой, менее высокой, но зато остроухой личности, оружием, похожим на серповидный топор на длинном древке. Брызнула кровь и внутренности вывалились наружу. Ушастый закричал, но, несмотря на смертельную рану и торчащие из нее кишки, продолжил бой. Успокоился он только после того, как ему раскроили череп.

Победитель радостно заблеял, фыркнул белесым паром и огляделся.

Его глаза встретились с моими.

Они казались круглыми и горящими своим собственным светом, как у льва. Хотя, конечно же, они не светились. Все дело здесь в пресловутом зеркальном слое, расположенном за радужкой глаза, служащем цели наиболее эффективного улавливания световых волн. Он-то и позволяет тем же самым львам видеть в темноте. Зеркальный слой, между прочим, есть и у травоядных животных. Хотя – о чем это я?.. Об этом ли стоит рассуждать, столкнувшись со столь необычным явлением, как ходящий на задних лапах козел?..

По его физиономии невозможно было определить, что он чувствует, но, сдается мне, его морда вытянулась еще больше. После почти трехсекундного замешательства, он истошно заблеял.

Теперь я видел не только его внешнее сходство с козлом, но и внутреннее: чего орать-то? Мне и так забот хватало…

Усилия козлоголового не пропали даром. Видимо, то, что я принял за блеяние, на самом деле оказалось речью. На зов сбежалось около двух десятков различных особей. Половина из них были похожи на оравшего обладателя козлиной внешности, а оставшиеся – на убиенного им «остроухого». У вторых субъектов было во внешности что-то кошачье, может разрез глаз, уши или хвосты. А может – все вместе.

Два десятка горящих глаз, словно лазерные прицелы снайперских винтовок вперились в меня. Внезапно огоньки глаз поплыли, закружились. Вестибулярный аппарат по непонятной причине дал сбой, и я почувствовал нарастающее головокружение. В сознание проникла кричащая боль и я почувствовал, как все, что было вокруг меня начало исчезать, отступать. Я терял сознание. Водоворот светящихся глаз слился в сплошной горящий круг, обруч. Он подступал ко мне, сжимался, а за ним опять проступила загадочная пустота. Неожиданно два огонька остановились, выбились из общего хоровода. Погасли, вновь зажглись и чуточку приблизились. Я сосредоточился на них и огромным волевым усилием постарался удержать ускользающее сознание. Каким-то чудом мне это удалось – головокружение прошло и сознание прояснилось. Оказалось, что я по-прежнему смотрю в глаза козлоголовому существу, и выражение его глаз не предвещает мне ничего хорошего. В тот же момент я ощутил холодок в районе живота, и только теперь понял, что на мне нет одежды.