И только тут Йохансен занервничал. И Милла ощутила, как немеет тело, ну точно, стандартное воздействие магии воды, и немедленно отправила сигнал о помощи дежурящим снаружи майрам Снорту и Абрахамсену. Она ожидала их появления, стандартного крика о запрете на движение и последующего скручивания очередного подозреваемого, вернее теперь уже стопроцентно виновника, но… никто после сигнала ей на помощь не пришел. Более того, Франс Йохансен наклонился через стол и прошипел не хуже какой-нибудь шумящей гадюки:
– Что, не торопятся тебя твои напарники спасать? И не спасут, я тоже сюда не один пришел!
Милла никак не могла понять, что происходит. То, что операция провалена, было ясно, что их тут поджидали, тоже не вызывало сомнений, не иначе какая-то сволочь слила информацию, но почему блокирована работа ее грава? Лекарь Лаустсен его только вчера тестировал, Йохансена при одной только попытке ее «придавить» должно было шарахнуть полноценным болевым импульсом, от которого выходят из строя инспектора СМО и даже мохнатые бюрли! А он сидит как сосватанный и еще умудряется угрожать! А ей нечего ему противопоставить! Только если… он ведь может принять ее за магически одаренную… и подобного явно не ждет…
И Милла покрепче перехватив в руке вилку, воткнула ее изо всей силы в кисть собеседника, а когда он заорал от боли и перестал давить на нее своей магией, приласкала его еще и бутылкой по голове. Чтоб наверняка. Она уже потом сообразила, что майры Снорт и Абрахамсен ворвались в трактир как-то очень вовремя, практически сразу после ее удара, но в тот момент смогла только пробормотать:
– Ситуация «хэта». Пакуйте клиента.
Скандал разразился уже в отделе. Не просто так задержались с визитом в трактир инспектора, не случайно не сработал грав! Проверка это была, которую негласно устраивают всем новичкам. И вместо настоящего Франса Йохансена ее проверял ранее никогда не виданный ею заместитель главного инспектора Клаусена майр Троэльс Аксельсон. А вместо стандартной «ударной» реакции ее грав, специально ослабленный Эгилем Лаустсеном, выдавал только сигнал о факте маг-воздействия. А Снорт и Абрахамсен, получив его, специально задержались, ожидая, что она предпримет в столь нестандартной ситуации.
Мысленно обозвав всех присутствующих драными собаками женского пола, Милла задумалась, а какой именно реакции от нее ждали? Чтоб она каялась и просила пощады? Рыдала? Пыталась сбежать? Пробовала торговаться? Как себя вели остальные проверяемые?
Именно это ей отказались сообщить, зато хором орали, как она посмела поднять руку и не только руку, а еще и пару столовых предметов на старшего по званию. Милла хладнокровно дождалась окончания воплей, потребовала от Лаустсена восстановления стандартных функций ее грава и немедленно послала с него вызов майру Клаусену. Тот, что характерно, не поленился прогуляться из родного кабинета в общую рабочую комнату и поинтересоваться причиной нарушения тишины. И выслушав возмущенные крики остальных, спросил Миллу о причинах ее столь кардинальных действий. Та четко процитировала:
– Пункт Устава СМО 14.7-прим: в случае отказа спецсредств, невозможности вызвать подкрепление и наличии превосходящей физической и/или магической угрозы, личному составу не возбраняется действовать по протоколу ситуации «хэта» и применять любые средства для собственного спасения.
Память у нее вполне молодая, так что вызубрить и процитировать положения Устава – это как два байта об асфальт! Формально ей даже предъявить нечего.
Майру Клаусену пришлось подтвердить правильность действий Миллы в ситуации «хэта». А действия Эгиля Лаустсена расценить как саботаж. И как не брызгал слюной инспектор Снорт, как не возмущался инспектор Абрахамсен, как не выставлял напоказ раненую конечность и перемотанную голову Троэльс Аксельсон, главный инспектор СМО не нашел в ее действиях ничего, за что следовало бы объявлять взыскание. Он даже соизволил съязвить, что в свое время неоднократно предупреждал разных приверженцев дурацких традиций о недопустимости подобных проверок, и предсказывал, что когда-нибудь особо рьяные проверялы нарвутся на неприятности, вот они и нарвались, все закономерно.
И пока остальные не придумали, чтобы еще эдакое ей инкриминировать, Милла воспользовалась случаем и попросила:
– Майр Клаусен… Вы же понимаете, что я и раньше у всего отдела была как бельмо на глазу… а после сегодняшнего случая мне здесь работать точно не дадут… Я очень прошу Вас подумать о моем переводе в КМО.
И ее таки перевели! Со скандалом, с выяснением отношений на уровне глав отделов, с привлечением в качестве арбитра самого суперинтенданта Торваля Лаурсена, с взятым клятвенным обещанием откликаться на любую просьбу прежних сослуживцев поработать подсадной, но перевели!
Переход в Контрмаготдел под крыло главного инспектора Кристена Стрема был, наверное, самой лучшей новостью с момента ее попадания на Тариану. А уж когда ее поставили в рабочую двойку не с кем-нибудь, а с Коре Лунном, Милле хотелось скакать и вопить от счастья как маленькой. И ни разу за все последующие годы она об этом не пожалела.
А уж когда выяснилось, что за успешное решение проблемы положен еще и дополнительный гонорар сверх жалования! Разные моральные терзания вкупе с угрызениями совести куда-то так быстро подевались! Оставив только незамутненную радость от возможности поиграть в «живые» шахматы, заставляя фигурки на доске поступать заранее продуманным образом. Особенно щекотало нервы то, что они даже не догадывались, что их поступки ею заранее спланированы, исходя из их психологического портрета.
Прижилась она здесь, явно прижилась, несмотря на все метания и страдания. Если вдуматься, то она довольно быстро проскочила те самые пять стадий принятия горя, описанных еще Элизабет Кюблер-Росс в шестидесятые годы двадцатого века. Психика, покореженная обстоятельствами (особенно ее обстоятельствами!), сопротивляется, и медленно запускает защитные механизмы, позволяющие не допустить нарушений в психической деятельности и не тронуться окончательно.
Сначала, когда она только осознала факт перемещения незнамо куда, было полное отчаяние и отрицание ситуации. Ну кто в здравом рассудке может в такое поверить? Хотелось изолироваться от внешних проблем, спрятать голову под подушку и сделать вид, что никаких изменений нет и не было. Поэтому первую неделю прибытия она провела в неком ступоре.
Затем пришла злость. Тут уже ей хотелось орать, скандалить, швыряться тяжелыми предметами и бить окружающие морды. Больше всего мозг разрывало от непонимания: «За что? Почему это произошло именно со мной?!» Неужели случайное касание этого стопицот раз проклятого артефакта обеспечило ей кардинальную перемену жизни? Это несправедливо! Очень хотелось обнаружить виновного в ее перемещении и выместить на нем все негативные эмоции. Наверное, именно ненависть подталкивала ее учиться, стиснув зубы, потому что разбираться с поиском виновных без знания языка и окружающих реалий невозможно.
На следующем этапе пришла очередь торга. Если уж попала туда, откуда нет выхода, попробуй устроиться хотя бы здесь. И она старалась. Она же не отказывалась трудиться, пусть и не там, куда ее старательно пытался засунуть тот чиновник-чернослив. Она терпела, вместе с Пиа ютилась в крохотной продуваемой квартирке, экономя каждый краун, чтоб хватило на самую дешевую еду и одежду. Она старательно предпринимала попытки в процессе работы в цветочной лавке привлечь внимание потенциального мужа, чтоб не оставаться за бортом жизни. Она не отказала Ольсену в том, чтобы сочинить для него «цепляющие» фразы и заработать на этом. Она старательно барахталась как та лягушка из сказки. Никто не посмеет сказать, что она сидела сложа руки и не искала выход из положения! Только найденный выход в виде госслужбы тоже радости не принес.
И попав в Спецмаготдел, она быстро ощутила на себе все признаки четвертой стадии – депрессии. Невзлюбили ее там со страшной силой… да и за что им ее любить? Слабенький дар сенса не вызывал в инспекторах подотделов желания принять не-мага как равного сотрудника, результатом чего и стала ее постоянная травля. А чего стоили их регулярные попытки превратить ее в обычную подносчицу тоффа остальным работникам? Вот тут она на собственной шкурке прочувствовала все «радости» подобного состояния: и апатию, и грусть, и пессимизм. Чему радоваться, когда что ни делай, а с точки зрения окружающих ты не больше, чем выскочка и девочка для битья?
И только попав в Контрмаготдел, Милла ощутила себя, наконец, на своем месте. Только теперь к ней пришла пятая стадия, стадия принятия. Только здесь, где ее воспринимали как нужного сотрудника, а не приблудную пришлую, взятую на службу из милости, она почувствовала, что нашла, наконец, свое призвание. Реально оценивая ситуацию, можно было сказать, что именно здесь у нее появились настоящие перспективы развития. Ее больше не пугал факт отсутствия выбора мира проживания, но вполне устраивало собственное положение и возможные последствия собственной деятельности уже не казались фатальными.
Много чего случилось за это время, но свою нишу в этом мире она заняла по праву. И теперь может позволить себе и отдельный домик, и прислугу, и приличный счет в банке, и заначку на крайний случай, и даже возможность выбирать партнера по желанию, а не по кошельку.
Милла снова потянулась в кровати. Почти двадцать лет она провела в попаданстве, и сегодня ей исполняется сорок три года. Пора позвонить горничной, чтоб принесла тофф с кростневым сиропом. И парой горячих плюшек. За завтраком надо продумать, как правильно отметить такую дату.
София бесшумно вошла с подносом, на котором кроме утреннего перекуса громоздилась гора конвертов. Лениво прихлебывая бодрящий напиток, Милла просматривала почту. Тэк-с, ну и что у нас тут? Письма? Поздравления? Приглашения? Счета? О, поющая открытка от Несса! Нет, любовника ей сегодня видеть не хочется, его время наступит завтра.
Сейчас она еще с полчасика поваляется, а потом вызовет маг-мобиль и поедет в лучший столичный салон красоты на все возможные процедуры, от массажа до маникюра, от обертывания до макияжа часов на шесть-семь, расслабляться и приводить себя в порядок, там же и перекусит чем-нибудь легким. Потом заедет в «Парящую птицу», ателье знаменитой Сусанне Йеппесен, где переоденется в давно заказанное и уже готовое платье, потом не торопясь поужинает в «Белом лебеде», а завершит вечер в театре драмы. Сегодня там дают «Перевернутый дом».
И никто из поздравляющих и пытающихся навязаться по любой причине не будет составлять ей сегодня компанию, она этого просто не позволит. И диск маг-связи отключит. Как там говаривала блистательная Джулия Ламберт? «У меня в жизни больше не будет такой минуты. Я ни с кем не намерена её делить». Права она была, такое не делится, такие моменты существуют только для себя.
Милла подумала, что и дальше в ее жизни все будет так же шоколадно.
Она ошибалась.
II. Вынул ножик из кармана…
И очнулась я от дикой боли в ноге. В мозгу проскочило что-то из прочитанного: эндартериит, атеросклероз, ой, не к ночи будь помянуты! И я попыталась заорать. И не смогла. Это ж надо, чтоб такое приключилось – нет возможности выразить собственные ощущения самым простым способом. Инсульт меня хватил, что ли? Так нет, двигаюсь без труда… А другую конечность что-то сдавило, нет, так не пойдет! Рывком высвободила не болящую правую ногу и на всякий случай лягнула темноту. О, есть контакт, кто-то верещит! Это что ж за фигня такая?
И тут загорелся какой-то непонятный свет и набежали… как же их назвать? Короче, тетки. Такие, знаете, бывают уверенные в себе и завтрашнем дне подъездные тетки. Они еще не перешли в категорию «седая немощная старушка», а крепко зацепились на уровне шестьдесят+ и проторчат в нем еще лет пятнадцать. У них всегда и на все есть свое мнение, они лучше знают, как лучше, а возражающих сразу переводят в категорию шалав и наркоманок.
И эти тетки загомонили как торговки на Привозе, а до меня дошло, что я их не понимаю. Приплыли. Вот и он, мужчина, от которого реально теряешь голову, Альцгеймер называется. Посетил, понимаешь, во всей красе! Эх, и ведь еще вчера ничто не предвещало…
А что вообще происходит? Что у меня с левой ногой? Почему с пола доносится поскуливание какой-то девицы-подростка? Да где я вообще?
Даже если предположить, что крыша поехала окончательно, это еще не повод просыпаться в какой-то халупе в обществе незнакомых теток, забывать родной язык и терять дар речи! Срочно надо разъяснить происходящее! И тут я присмотрелась к собственной ноге и чуть не заорала по второму разу. По второму разу заорать опять не вышло, но шок у меня приключился не хилый. Нога была не моя.
Мать моя женщина, папа – капитан, бабка деревенщина, дедка шарлатан! Вот как так – нога, боль в которой я чувствую, ни разу не моя! А вторая? Вторая тоже чужая. Но ощущается как моя. Шиза? Белая горячка? Болезнь Пика? Ты заканчивай рефлексировать, а лучше осмотрись, что тут твое, а что… неизвестно чье.
Ноги. Тонкие макаронообразные нижние конечности. Но кожа нежная, значит, молодые, а не просто похудевшие. Руки? Руки тоже как у бухенвальдского крепыша. И тоже помолодевшие. И бесформенный застиранный балахон посередке. И на розыгрыш все это не тянет…
А одна из теток уже вопит мне что-то, вцепившись в плечи, не иначе хочет подробностей. Тетка, как тебе объяснить, что сама не в курсе, если я даже говорить не могу? Попытка произнести хоть что-то вылилась в невнятное мычание. Тетка досадливо отмахнулась и принялась теперь трясти девицу с пола. Эй, а моей травмированной конечностью заняться? Я взвыла погромче и потыкала пальцем в болящую ступню. Опа, да у меня там ожог, то-то я думаю, что ж такое поганое ощущение. А откуда бы ему взяться? С подачи этой скулящей поганки? Ну я ей… Это ж похоже я ее так удачно лягнула, ну и правильно сделала. Ты потерпи, я еще мало тебе ногой врезала, надо было сломать чего-нибудь. Ничего, вот с ожогом разберусь, и мы плотно побеседуем… о том, зачем тут всякие шастают и с каких таких пирожков на меня покушаются… А беседовать, не понимая языка, ты как собралась? Не знаю, но просто так это не оставлю. Клык даю! Вражеский.
Тут ко мне подскочила более вменяемая, а может, просто более сердобольная тетка и начала производить над моей пострадавшей ступней какие-то странные манипуляции. Не то, чтоб я прям сильно возражала, но как-то мне казалось, что ожоги лечат несколько по-другому. Пантенолом там, Бепантеном, бальзамом Спасатель мажут, на худой конец, но не наложением рук! Мракобесие какое-то.
А может и нет… боль в ноге начала уменьшаться. Что твориться в ЭСеСеРе, дорогая Мэри! Тетка реально может денег поднять с таким даром! Теперь, главное, окончательно не сдвинуть, глядя на все происходящее…
Тетки, наконец, закончили галдеж, и самая авторитетная из них что-то коротко скомандовала, глядя на продолжающую скулить девицу. Остальные немедленно кинулись выполнять приказ: девицу увели и сами ушли. Вот это дрессура! А тетка выдала мне что-то успокаивающим тоном, махнула рукой, от чего в моей комнатушке погас свет и тоже умотала.
А я осталась в темноте ловить и пытаться пристроить на место свою ускользающую крышу. Понять ее желание удрать от нерадивой хозяйки, просыпающейся незнамо где, вполне можно, но это несколько преждевременно. Сначала следует во всем разобраться, а потом уже ехать. Я, может, и сама ей компанию составлю, если все покажется совсем беспросветным…
Место. Из того, что я успела углядеть – убогое строение с плохо прокрашенными стенами. Могли меня сюда притащить спящей, чтоб розыгрыш ощущался правдоподобным? Вполне.
Люди. Тетки как тетки, таких в любой киношной массовке как тараканов на коммунальной кухне. Могли их нанять за небольшую денежку потрындеть на неведомом языке, чтоб запудрить мне мозги? Легко.
Свет. Свет зажегся и погас от маханий старшей тетки. Мог сработать фотоэлемент? Мог.
Голос. Вся жизнь у меня не было проблем, чтоб сказать то, что чешется на языке, а тут вдруг – нате! Немота! Нет, конечно, можно было втихую вколоть анестетик, чтоб челюсть онемела, как при визите к стоматологу… но онемению уже пора пройти.
Тело. А вот здесь версия розыгрыша окончательно дает сбой. Ну не получается эту хилую тушку принять за свою, даром, что ощущается родной. Я еще раз ощупала собственные конечности и убедилась, тело практически детское, неразвитое.
Метод лечения. То, что не лезет ни в какие ворота, даже мумбайские ворота Индии. Потому что водить конечностями над ранами с умным видом умеют все псевдолекари, а вот чтоб после этого реально уходила боль… не знаю я такого метода.
И какие выводы? Вариантов-то немного. На механическое повреждение мозга не похоже, болей и дискомфорта нет. На алкогольный делирий не тянет, да и не доводилось мне напиваться до зеленых человечков. Зато похоже на истинные галлюцинации, неотличимые от реальных… которые могут возникать после специально подсыпанных препаратов, например, каннабиоидов,… а вот это не исключено… Тогда следует признать, что тебе, дорогая, «посчастливилось»: перепал практически полный глюк-набор: и слуховые, и зрительные, и обонятельные, и тактильные. И бывает это обычно при болезни Паркинсона. А вот это плохо.
Есть, конечно, еще один, самый невероятный вариант, что ничего мне не кажется, а все происходит на самом деле, но именно его сознание старательно отбрасывает. Не хочет верить потрепанный жизнью мозг, что у тебя чужое тело, а вокруг чужая реальность. Так что попробуем поспать, вдруг мне все это сниться, а завтра я проснусь дома и буду удивляться полету собственной фантазии…