Сказки Зачарованного леса

Смерть отлепилась от стены и умоляюще посмотрела на Морану. Та поморщилась.

– Сговорились. Ладно, что с тобой сделаешь, всё равно сбежишь. Отпущу. Но только после того, как преемницу обучишь. Не мне же самой по людям ходить, нити резать. Мне и со станком хлопот хватает.

Но её уже не слушали. Смерть убежала в подземную кузню ковать себе косу, Чёрный Шах пошёл с нею, по дороге рассказывая все премудрости и тонкости.

– Ох, вот вроде существа неземные, бестелесные, а ведут себя порой хуже человеческих детей, – покачала им вслед головой Морана и пошла, улыбаясь, по своим делам. Она-то точно знала, что именно так произойдёт рано или поздно, кому не знать, как богине судьбы.

На землю снова пришло лето, благословенная пора. Во дворе домика у самого края леса играла девочка. Она рассаживала кукол на большом бревне и разговаривала с ними, воображая, что они пришли к ней в гости. Мама пока не отпускала её играть за двор, хотя болезнь и отступила, но силы к ребёнку возвращались медленно. Другие дети тоже не всегда могли прийти поиграть с нею, и потому девочке часто приходилось быть в одиночестве.

Но она не скучала. После встречи с Чёрным Шахом что-то в ней изменилось, исчез страх и появилась странная уверенность в себе. Более того, девочка стала видеть течение жизни в других. Места, где оно прерывается, там дремала или уже вовсю разворачивалась болезнь. И места, где жизненная сила текла, как положено.

Во двор вошла и улеглась большая чёрная собака. На первый взгляд она ничем не отличалась от других собак, вот только если приглядеться, глаза её горели чуть видным красным светом.

– Ты вернулся?

Девочка кинулась обниматься и, прижимаясь к густой шерсти где-то в области собачьей шеи, прошептала:

– Я скучала.

– Я тоже, – неожиданно для себя ответил Чёрный Шах, а это именно он и был. – Давай рассказывай, что тут происходило.

Девочка выросла и стала сильной знахаркой. Ходила по городам и весям и помогала исцеляться людям. Она точно знала, кому сколько отведено времени и никогда не бралась за тех, чья нить жизни подходила к концу. Неотступно за ней всегда следовал большой чёрный пёс, охранял, как думали люди. Был другом, как знала сама знахарка и Чёрный Шах.

Говорят, они до сих пор бродят по земле, появляясь то там, то здесь. И никто уже не узнаёт страшного Чёрного Шаха. Вместо него ходит Смерть с острой косой. Но она не воет, приходит тихо и молча обрезает нить.

Крутится Колесо, идёт жизнь. Чему суждено уйти, уходит, чему суждено родиться, рождается. И нет хуже заделья, чем пытаться остановить этот вечный круг.

14, Кузница. Сказка дня.

– Стук, стук, – стучат молоты и молотки.

– Дзынь, дзынь, – отзывается железо и сталь.

– Шшш, – шипит раскалённый металл в объятьях холодной воды.

Трудятся молодцы-кузнецы, дружно, споро, пот утирают со лба, что из-под косынок в глаза стекает. Ух, и весело идёт работа, куётся железо, куётся сталь. Кому оружие, кому плуг. Кому землю родную защищать, кому пахать, урожай возделывать, воинов кормить, женщин и деток больших и малых.

Полыхает огонь, трещат искры, дышат меха. Снуют туда-сюда подмастерья между мастерами, юркие, верткие. Приглядываются, учатся. Кто-то и сам вскорости встанет к горну да наковальне, возьмёт в руки молоток, выкует свой первый меч. А может и нож, что задаст мастер, то и сделает. И коли решит старший, что достоин подмастерье, то возьмёт его в ученики. Повяжет ему фартук из кожи толстой, воловьей, на голову косынку красную, огненную, как огонь в очаге, и станет самолично знания да умения передавать.

Всё здесь важно: ловкость и сила в руках, острый глаз, память да смекалка, чтобы мельчайшие детали выхватывать и запоминать. А пуще всего прочего нужно мастеру настоящему – огонь в сердце. Чтобы дело не только в руках горело да спорилось, но и в душе звало. Так иной мастер ночь спать не будет, думу думать да приноровляться, как сладиться с тем, что не поддаётся с первого раза, что требует по-новому на него посмотреть да что-нибудь этакое измыслить.

Не спит мастер, ворочается в кровати. Проснётся жена рядом, проворчит: «Ну чего ворохаешься, спи уже». Угомонится вроде мастер, а думки в голове вертятся, так и сяк примеряются, как с загадкой справиться. Подхватится он прямо посередь ночи, подскочит, прибежит в кузню, фартук второпях натянет и давай мысль пойманную воплощать.

Придут утром другие мастера, глядь, спит посерёдке кузни, а рядом меч узорчатый, коего в краях их ещё и не творили доселе. Рассмотрят творение то, поудивляются и начнут секрет перенимать. Не принято среди мастеров настоящих таиться друг от друга, общее дело делается, на общее благо. Так и живут общим: вместе работают, вместе отдыхают.

А коли подкрадётся беда-несчастье к кому, то и общим кругом соберутся с поддержкой да помощью, обогреют после и к жизни вернут, коли тоска-кручина чёрным покрывалом кого прикроет. Горит в сердце мастеров-кузнецов огонь неутолимый, горит-полыхает, кровь разжигает. Как работают, так и отдыхают, весело, с огоньком, жён своих любят и оберегают, деток холят и лелеют.

Знают кузнецы один секрет, от огня подслушанный: пока горишь, то и живёшь настоящим, живым. А как поддался тоске-унынию, огонь свой дозволил загасить, то и нет уже жизни там. Так что бросай это дело, раздувай меха, бери молот в руки и куй свою жизнь заново, перековывай как надобно. И помни: ремесло даётся упорным и настырным, не боящимся пробовать да ошибаться.

15, Обманщик. Сказка дня.

Жили-были муж с женой в одном селе. Звали их Иван и Настасья. Хорошо жили, редко-редко ругались. Да и то, если поругаются, поссорятся, так быстро помирятся. Ходили друг за дружкой, как нитка за иглой, куда муж, туда и жена, куда жена, туда и муж. Всё вместе сделали и всё у них спорилось да ладилось.

Отправился однажды муж в город по делам хозяйственным, то-сё прикупить. Пришёл на базар, а там ярмарка. Прилавки раскинуты, торговцы к себе зазывают, товар свой расхваливают и мимо идти не велят. Походил муж туда-сюда, купил, что надобно, и уже было в сторону дома ноги повернул.

Да тут слышит голос из-за одного прилавка:

– А что это ты, добрый молодец, мимо идёшь? Что ко мне не заходишь?

Стоит за прилавком дева-краса, огненная коса, глаза зеленью кошачьей отливают. Стоит, на Ивана смотрит, усмехается.

А тот остолбенел на месте, никогда такой красоты не видел. Поманила его красавица пальчиком, он за ней и пошёл, как привязанный. Видели, как за прилавок заходил да не видели, чтобы выходил. Пропал мужик, в зелёных глазах заблудился.

Ждала Настасья мужа своего из города, целый день ждала и не дождалась. Уж к вечеру рассказали односельчане, с кем муж в городе остался, куда подевался. Заболело сердце у жены обманутой, запекло в душе, руки опустились.

«Как же так?» – думает. «Как мог он? Ведь дети у нас, семья. А он на красу повёлся. Ну что ж, выбрал свой путь, значит, так тому и быть. Я свой выбор тоже сделаю».

Ушла в дом молча, платок сняла, две косы распустила да на одну переплела, дескать, одинокая с этой поры. Дети стали спрашивать, куда отец запропастился. Она им честно ответила, что переехал отец в город, больше с ними не живёт и жить не будет.

Смотрят другие женщины, как она к колодцу за водой выходит. Извивается по прямой спине коса, платка на голове нет, голову вверх подняла. Поняли всё без слов. Кто-то ещё хотел подсказать, что выручать мужика надо, забрать из рук чужих, загребущих. Да только обманутая жена и слушать не стала, сказала, как отрезала:

– Не телёнок он и не покрали его, чтобы я за ним бегала да назад возвращала. Сделал шаг в сторону, сам выбрал, променял семью и любовь на красу неземную, так тому и быть. Мы с детьми и без него проживём.

Сказала, развернулась так, что коса взлетела и пошла домой. Проводили её бабы другие глазами да и тоже по домам разбрелись. Нашлись ещё охотники, стали к Настасье подкатывать, приголубить несчастную женщину. Получили пару раз коромыслом по спине, а одному и вовсе ведром тяжёлым прилетело, и успокоились, обходят дом Настасьин по дуге большой.

Стала она с детьми жить-поживать лучше прежнего. Дети помогают матери во всем, и сама целый день трудится. Всё у них складно да ладно.

Так прошло лето и зима прокатила. Откуда не возьмись по весне, как растаяло уже всё и новая трава в рост пошла, прикатил из города на бричке Иван. Весь сытый-холёный, довольством так и светится.

Прикатил да к дому бывшему своему сразу направился. Просит у Настасьи разрешения детей повидать. Вышла та на крыльцо, смотрит на мужа бывшего, спокойная-спокойная, ни улыбки на лице, ни возмущения. Ровно чужой человек перед ней.

Покоробило то Ивана. Как же так, столько лет вместе, такая любовь была, а тут стоит, как истукан каменный, неужто забыла уже.

Настасья Ивану отвечает:

– Какая тебе в том разница, что у меня в душе творится? Ты забыл про меня и детей, умчался и не вспомнил. Почему я должна по тебе страдать? Мне некогда. Сделал выбор, так и живи в нём. Я свой тоже сделала.

Разозлился Иван, закричал на жену бывшую:

– Да как ты смеешь так со мной разговаривать?! Вот возьму и вернусь.

Помолчала Настасья и говорит:

– Езжай ты, Иван, обратно, откуда приехал. Мне ты не нужен боле. Разбитую чашку склеить можно, только трещины останутся. И в трещины те всё, что угодно утекает да просыпается. Негодная уже чашка.

Повернулась и в дом ушла. А дети даже на порог не вышли, как не звал их Иван, не захотели. Из окон посмотрели и отвернулись.

Пришлось Ивану в город не солоно хлебавши возвращаться. Едет и возмущается: «Как она посмела так быстро меня забыть? Я, может, погулял бы и вернулся. Ишь ты, жена называется. Правильно, что ушёл от неё. Видимо и не любила никогда на самом деле».