Но стоило только закрыть глаза, как перед ним тут же всплывало гладкое личико сердечком, ровный разлет бровей, пушистые ресницы, в которых мерцали огромные глаза, ровный, чуть курносый носик, и нежные, слегка припухлые губы, которые так и хотелось поцеловать. Девчонка и вправду была красавицей. Даже удивительно, что у такого средненького папашки есть такая красавица дочь.
На постой господина военного инженера определили в чистой части поселка, у какого-то купца, имя которого Мишка, увлеченный девушкой, пропустил мимо ушей. Вздохнув в очередной раз, парень перевернулся с боку на бок и, выругавшись себе под нос, сел. Сна не было ни в одном глазу. Из закутка, служившего тетке спальней, появилась тень в белой рубашке и платке, накинутом на плечи.
– Ты чего не спишь, сынок? – спросила Глафира, подойдя к нему.
– Извини, что разбудил, – вздохнул Мишка. – Не спится.
– С чего?
– В поселок военный инженер приехал с дочерью, вот и не сплю, – нехотя признался парень, припомнив, что пытаться обмануть женскую интуицию дело бессмысленное.
– Неужто влюбился? – ахнула Глафира.
– Не знаю, – растерянно признался Мишка. – Но лицо ее до сих пор перед глазами стоит.
– Видать, и вправду хороша, – вздохнула женщина. – Да только блажь это. Ну, сам подумай. Кто ж за сироту крестьянского офицерскую дочку отдаст? Оне ж благородия, а ты кто?
– Знаю, – мрачно кивнул Мишка.
При этом он уже мысленно принимал активное участие в революции, отменившей сословия. Усмехнувшись собственным мыслям, он поднялся и, достав из печи уголек, затеплил лучину. Разжигать керосиновую лампу не стал. Тетка, пересев к столу, оперлась о него локтем и, подперев натруженной ладошкой щеку, задумчиво наблюдала за ним.
– Женить тебя пора, сынок, – выдала она после недолгого молчания. – Вырос. Пора своим гнездом обзаводиться.
– Не к спеху, мама Глаша, – тряхнул головой Мишка, снова припомнив историю своего мира. – Пройдет. Вот после Рождества в тайгу пойду, и пройдет.
– Ох, Мишенька, не так это и просто – любимое лицо забыть, – горестно вздохнула тетка.
– Так-то оно, может, и так, да только времена нам предстоят трудные, – осторожно высказался Мишка.
– С чего это? – удивилась Глафира.
– Сама видишь, раньше просто хунхузы были, а теперь к ним еще и японцы прибавились. К войне дело идет.
– Да бог с тобой, сынок! Откуда ж войне взяться? Да где они, те японцы?
– Да считай, уже рядом. Думаешь, даром сюда войска на постой переводят? А инженер тот? С чего вдруг офицеров в нашу глушь слать стали? Нет, мама Глаша, будет война. Да и начальство суетится чего-то.
– Сбереги Господь от таких ужасов, – охнула женщина, истово перекрестившись.
– Не до нас ему, – с досадой отмахнулся Мишка. – Да и сами люди во все виноваты.
– Это чем же мы с тобой провинились? – не поняла Глафира.
– Да не мы, не простые. Дворяне с чиновниками, вот на ком вина. Им власть дана, чтобы государство беречь, а они только и знают, что веселятся да жрут в три горла.
– Мишенька, Христом Богом тебя молю, не произноси ты таких речей! – вдруг взмолилась тетка. – Услышит кто, беды не оберемся. Я-то ладно, старая, пожила уже, а ты? Сошлют, и не посмотрят, что вьюнош еще совсем.
– Не голоси, мама Глаша. Это я так, с досады. Да и то только с тобой, – поспешил успокоить ее Мишка. – Забудь, что слышала.
«И вправду, чего-то разошелся не по делу, – подумал парень, беря себя в руки. – Делом займись, генацвале, делом», – усмехнулся он, припомнив фильм из своего прошлого.
– Пойду, самовар вздую, – проворчал он, одеваясь. – Все равно не усну. А ты спать ложись, мама Глаша. Вскочишь ни свет ни заря.
– Сама не хочу, – растерянно улыбнулась женщина. – А и вправду поставь. Чаю с медом попьем.
Накинув полушубок, Мишка вынес самовар на крыльцо и, уже привычно раскочегарив его, с удовольствием вдохнул ночной, морозный воздух. С неба, медленно кружась, плавно опускались редкие снежинки, и тишина вокруг стояла такая, что в ушах звенело. Дождавшись, когда самовар вскипит, парень занес его в дом и, поставив на стол, удивленно хмыкнул. Глафира уже успела собрать все нужное для ночного чаепития. Залив кипятком заварку, Мишка присел к столу и, сам не зная зачем, достал из кобуры подарок урядника.
Кобуру к револьверу он шил сам, купив на торгу несколько кусков толстой кожи. Откинув барабан, парень вытряхнул на ладонь патроны и принялся внимательно рассматривать оружие. Глядя на его манипуляции, Глафира только головой покачала.
– Чего? – не понял Мишка.
– Смотрю на тебя, и диву даюсь, – вздохнула женщина. – И откуда у тебя такие хитрые мысли берутся?
– Какие такие? – снова не понял парень.
– А то я не вижу. То патроны делаешь такие, что урядник речи лишился, то сам приклад к ружью вырезал. А потом так вообще удумал, как винтовку ловчее заряжать.
– А про это-то ты откуда знаешь? – удивился Мишка.
– Я, Мишенька, хоть и неграмотная, но не дура.
– Вот уж кем тебя никогда не считал, так это дурой, – открестился Мишка.
– Я ж видела, как ты тут затвором своей винтовки щелкал. И как одним пальцем ее заряжал.
– Вон оно чего, а я уж подумал, – рассмеялся парень.
– А ты не смейся, сынок. Такую штуку придумать не так и просто. Господа ученые вон в городе винтовку придумали, а как сделать, чтоб заряжать быстро, не додумались. А ты сумел.
– Так те господа сами и не воевали никогда, – отмахнулся Мишка, но, припомнив, что изобретатель Мосин был офицером, замолчал.
– Нет, Мишенька, – не уступила тетка. – Есть у тебя дар штуки всякие придумывать. Я давно это заметила. Да только понять не смогла.
– А и поняла бы, то что? Денег на учебу у нас все одно не было никогда, – отмахнулся Мишка, заряжая револьвер.
Ответить Глафира не успела. На улице звучно хлопнул выстрел, а следом раздался чей-то отчаянный крик. Одним движением оказавшись рядом с женщиной, Мишка задвинул ее за печку и, сунув туда же свое старое ружье, скомандовал:
– Дверь на прицеле держи. Я гляну, что там. И высовываться не вздумай.
Зная, что спорить с ним бесполезно, Глафира молча подхватила оружие и, привычно переломив его в шарнире, осмотрела патроны. Одобрительно кивнув, парень накинул полушубок и, прихватив ремень с кобурой и подсумком, в котором носил патроны к револьверу, выскользнул в сени. Второй выстрел прозвучал рядом с их воротами, когда Мишка, приоткрыв дверь, осторожно выглянул на улицу.
На фоне выпавшего снега человек с винтовкой казался вырезанной из черной бумаги фигуркой. Рассмотрев всклокоченную бороду и ватник, в которых частенько разгуливали ссыльные, парень поднял револьвер и взял непонятного стрелка на прицел. Стрелять просто так было опасно. В кого неизвестный целился, было непонятно. В конце улицы послышались команды, и неизвестный, дернувшись, выстрелил. В ответ загрохотало.
– Так. Похоже, соседушки бузу учинили, – понимающе хмыкнул про себя парень и, чуть поведя стволом, плавно нажал на спуск.
Этого оказалось достаточно. Пуля ударила неизвестного в висок, и тот, выронив винтовку, рухнул на снег. Выскользнув из-за двери, Мишка перебежал к воротам и, осторожно высунувшись, осмотрелся. По улице, оскальзываясь и путаясь в полах шинелей, бежали трое. Открыв калитку, Мишка вышел на улицу и, подойдя к трупу, ногой отодвинул оружие в сторону. Опасаться больше было некого. Бежавшие к нему были из конвойной роты.
– Это ты его так? – удивленно спросил подбежавший первым унтер.