Сделка

Я пискнула, но ничего не сказала. Мне хотелось, чтобы он это сделал – и было невероятно стыдно за это желание, но стыд потонул в издаваемых мной же стонах, когда Дарис приник к моему лону ртом. Уже теряя себя, я закричала из последних сил:

–Не хочу! Нет!

.

И Дарис исчез.

Мне резко стало холодно – и сразу же тепло, будто кто-то укутал меня в шелковую шерсть. Я распахнула глаза: Дарис стоял на коленях спиной ко мне, а над ним, сжимая его горло одной рукой, возвышался Келлфер. На меня он, к счастью, не смотрел. Я пошевелила кистями: они были свободны, только саднили, а ткань лежала рядом. От шеи и до пояса я была увита каким-то слабо мерцающим и, главное, абсолютно непрозрачным материалом.

–Какого… – прохрипел Дарис, отчаянно пытаясь освободиться.

–При мне насилия не будет! – отчеканил Келлфер. – Раскрой глаза: она же даже убежать не может! Или ты держишь себя в руках, ничтожество, или клянусь Светом, я лично посажу тебя в ту клетку, откуда ты ее достал, – сквозь зубы процедил он. Глаза Келлфера горели огнем, который испугал меня, и на секунду я поверила, что этот страшный человек почему-то способен и на такое жестокое наказание, и даже на большее.

Запястья ныли, низ живота продолжал пульсировать. Я собрала всю свою храбрость и, стараясь не смотреть на багрового от бессильной ярости Дариса, обратилась напрямую к его отцу:

–Келлфер, я думаю, Дарис не виноват. Не нужно!

Шепчущий отпустил сына, и тот мигом вскочил на ноги. На шее его краснели кровоподтеки.

Зеленые глаза Келлфера словно иглами впились в мое лицо. Некоторое время он только смотрел, не отвечая, а потом зло усмехнулся:

–Нам лучше поговорить наедине, я полагаю?

–Да! – с пылом ответила я, решив, что отступать некуда. Сейчас или никогда! Все равно в его глазах падать ниже уже некуда…

Я ощутила ревность Дариса, и когда он схватил меня за предплечье, прямо поверх ссадины от пут, я вскрикнула. Боль прокатилась по моему телу и почему-то снова отозвалась волной наслаждения. Тело получало удовольствие, как и велел мой хозяин.

Я отвернула от обоих мужчин лицо, надеясь, что они не заметили происходящего со мной.

–Отпусти ее, Дарис. – Келлфер впервые назвал сына эти именем, и Дарис, и я одинаково удивленно вскинули головы. – Или я тебя заставлю.

Дарис оскалился, показывая свои белоснежные, безупречно ровные зубы, и прошипел:

–Да ну? Как же? Ты не имеешь права вмешиваться в дела мои и того, что мне принадлежит. И потом, ты же не будешь здесь ше…

И он рухнул на землю, как подкошенный. Пальцы его скользнули по моей коже, царапнули ногти – я была свободна.

9.

Я остолбенело рассматривала руку, не решаясь поднять на Келлфера взора. Мне казалось, что он пылает, как охваченный пламенем лик пар-оольского божества.

–Была жена, стала уже вещью, – заметил он иронично. – Сдается мне, я знаю, о чем ты мне хочешь рассказать. Но сначала помойся, у тебя по ногам течет. – Его голос мог бы резать металл.

Я вспыхнула: и правда, влага ощущалась на внутренней стороне бедер, а подол был задран выше колен. Хорошо еще, если он не увидел чего-то выше. Какой стыд! Я натянула подол почти до щиколоток. Сердце рвалось, дыхание то ли замерло, то ли сбилось, я все никак не могла втянуть воздух.

Келлфер кивнул и неторопливо, не оборачиваясь, пошел к гроту.

Отмерев, я бросилась вверх по течению реки, не разбирая дороги. Мои шаги были такими громкими, что отдавались в пустоте тоннеля, и с каждым я бежала все быстрее и быстрее, почти спотыкаясь. Мысль о проклятой, предательской, развратной и такой неуместной жидкости, холодившей сейчас тонкую кожу между ногами, сводила меня с ума. Келлфер не понял, это не текло, это Дарис задел ноги, когда вытаскивал руку… Проклятие! Я бы никогда не смогла объяснить это Келлферу. Никогда.

Тусклая в темноте вода преградила мне путь, и я запнулась, как пришпоренная скаковая лошадь, чуть не покатившись вниз. Пульс набатом стучал где-то в ушах. Я сделала шаг к краю и с усилием опустилась на колени. Вода была ледяной. Я поводила своей горячей рукой по поверхности, пропуская поток между пальцами.

Мне почему-то пришло в голову, что Келлфер, как и его сын, мог бы идти за мной, чтобы застать меня в таком положении, я даже обернулась, вглядываясь в темноту: только у самой речки горели несколько уже почти растаявших свечей. Из черного проема никто не выходил, я не слышала шагов, не замечала отблесков. Как мне удалось не сломать себе ноги в этой кромешной черноте?

Келлфер не шел за мной. Конечно, не шел. Я злилась на себя, что предположила такую глупость. Я не была ему интересна.

Стояла тишина, вода текла неслышно, без брызг, и только свечи чадили и вздрагивали с тихим треском. Дарис остался лежать там, за поворотом, а Келлфер и вовсе, наверно, вернулся к очагу. Вдруг я поняла, что осталась по-настоящему одна, и тут же горячее, неизжитое возбуждение оглушило меня, подмяв и страх, и стыд.

Я набрала в ладонь ледяной воды и окатила себя между ног. И еще, и еще. Прикасаясь к себе там, где совсем недавно разжигал огонь Дарис, я скользнула чуть глубже, чем нужно – и все отозвалось острой, ничем не прикрытой сладостью. Я продолжала двигать пальцами в каком-то нездоровом исступлении, желая только, чтобы отец Дариса не видел меня такой – возбужденной, с пересохшими губами, ловящей даже болезненные касания, я хотела, чтобы этот пик неудовлетворения прошел, мысли очистились, чтобы я смогла думать о чем-то, кроме того, что со мной так и не случилось. Снова в моей памяти всплыли похожие на капкан объятия, и сладкая боль, и срывающееся дыхание моего будущего супруга. Я представила, как он насаживает меня на себя, удерживая за пояс, чтобы я не могла двинуться, и как смотрит на меня своими восхитительными зелеными глазами, полными огня. Эти глаза, рядом, на расстоянии ладони – все, что осталось во мраке моей фантазии, и когда я поняла, что они принадлежат другому человеку, то была вынуждена зажать рот рукой, чтобы не закричать в голос, достигая пика. Я продолжала конвульсивно сжиматься, насаживаясь на собственные пальцы – намного глубже, чем позволял себе вонзить в меня Дарис. Пытаясь прийти в себя и не желая прекращать, я ущипнула тот бугорок над лоном, которого касался язык Дариса, и эта боль погрязла в наслаждении, лишь продлевая его.

Сколько я просидела там, зажав руку между ног, будто протряхиваемая разрядами молний? Кажется, я забыла, как дышать. «Келлфер, Келлфер, – повторяла я мысленно, будто это что-то меняло. – Почему, Свет, почему?» Произошедшее стало для меня ужасающим, неудобным, немыслимым открытием, грязным и постыдным. Оно меняло все.

Надеюсь, Келлфер ничего не слышал? Надеюсь, он не понимает? Он не заметил?

Я принадлежала Дарису. Душой и телом, целиком. Он, безусловно, заберет меня, так какая же разница, чьи глаза я вижу на его лице? Я дала себе обещание, что Келлфер никогда не узнает об этом и, боясь промедлить больше, смыла следы своего позора, спустила юбку ниже и на дрожащих ногах вернулась в грот.

10.

Келлфер сидел у очага: Илиана сложила его из камней, притащенных Дарисом из заваленных тоннелей. Деревяшки тлели, отбрасывая блики на серые стены, но это умирающее пламя совсем не грело. Бушевавший в груди пожар ярости застилал все, но постепенно, вдох за вдохом, успокаивался, позволяя посмотреть на ситуацию более здраво.

«Не хочу! Нет!»

Ее искаженное мукой и наслаждением лицо оттиском впечаталось в его память. Разметавшиеся золотые волосы, связанные руки, кровоподтеки на груди и ногах – как же сильно нужно было сжать, чтобы оставить такие даже на тонкой коже! – и отчаянно, умоляюще искривленные полные губы, закрытые глаза. Кисти стиснуты в кулаки, и пальцы ног поджаты.

Бедная Илиана.

Келлфер остановил себя: почему он жалеет Илиану, эту змею, низведшую Келлтора – нет, уже Дариса – до уровня животного своим пагубным влиянием? Разве не должен он потребовать у Илианы, чтобы отпустила мальчишку, и так уже натворившего почти непоправимого? Разве не стоит ее после этого убить, чтобы больше никто не попался?

«Нет, – ответил себе Келлфер, ворочая палкой горящие угли. – Сначала я выслушаю ее. Ей здорово досталось. Она не заслужила смерти».

Интересно, она с самого начала понимала, что сделала с Дарисом? Или только сейчас, оказавшись зажата между землей и его телом, вдруг осознала, что ради шанса освободиться зашла слишком далеко?

Да и что такое «слишком далеко» для того, чья жизнь висит на волоске? Можно ли ее осудить?

Илиана. Полная противоречий, тихая, покорная и вместе с тем несгибаемая, ведущая какую-то свою тайную игру, имевшая над Дарисом огромную власть – и похоже, по-настоящему принадлежащая ему. Неужели сын догадался закрепить кровью ее клятву?

Ненавидящая его сына и попросившая за него, несмотря на свою ненависть. Не поднимающая на Келлфера глаз после их первого разговора. Теплая, стремящаяся организовать даже во временном и ужасающем их жилище настоящий уют. Надломленная, просыпающаяся по ночам от кошмаров.

Но что наиболее беспокоящее – необученный знаток разума. А значит, привыкшая к безумию и горю, но не умеющая справиться с ними.

–Я не поблагодарила вас за помощь, – прервал его размышления тихий голос. – Спасибо. На Дариса что-то нашло. Не нужно думать, что мы…

–Мне нет дела до того, что вы делаете, – отрезал Келлфер, убеждая больше себя, чем смущенно смотрящую себе под ноги Илиану. – Что ты хотела мне сказать?

–А Дарис точно спит? – спросила Илиана, присаживаясь напротив. Огонь выхватил из темноты ее бледное лицо и позолотил длинные локоны. – Я не думаю, что ему стоит меня слышать.

Она тяжело дышала. Боялась.

–Он проснется через пару часов.