Затонувший лес

Таких, как она, знать именовала лозоходцами, но к этому слову Мер питала легкое презрение, потому что умела нечто большее, чем просто находить воду. Горожане и торговцы говорили «водознатцы», что было немного точнее. Мер о воде знала все, даже о влаге в теле человека, которую могла использовать как оружие.

Однако жившие поближе к глуши, те, кто придерживался старых обычаев и верил в сказания, всякий раз, заслышав о таких, как Мер, оглядывались на горы на востоке.

Они говорили, что детей вроде Мер коснулись иные.

Магия – не людское дело. Она происходила от иного народца, была чем-то страшным и удивительным. На всякого, в ком обнаруживался дар, взирали со смесью недоверия и алчности. Поговаривали, будто иной народец иногда забредает в земли людей и в добром настроении дотрагивается до живота беременной женщины – одаривая дитя своей магией. Или же дело было просто в удаче, и сила перепадала кому-то по причуде судьбы.

Мер привалилась спиной к борту телеги и постаралась успокоить дыхание. Увезут ее утром – она подслушала разговоры солдат. Служивые хотели хорошенько выспаться, поэтому стеречь повозку остался только один из них. Впрочем, и его хватит. Можно было и вовсе часового не ставить – пока Мер удерживало железо оков.

Ей во что бы то ни стало надо сбежать. Не могла она вернуться к князю Гаранхиру и сказала Ренфру чистую правду: она скорее умрет.

Мер так крепко стиснула кулаки, что ногти впились в ладони.

Ночь выдалась ненастная. Тепло приходило теперь только после полудня, когда из-за серых туч пробивалось солнце. Осень была сырой, холодной и принадлежала Мер… но не сейчас.

Мер попыталась воззвать к своей силе, за что поплатилась острой болью в голове. Она поморщилась и зло посмотрела на оковы. Сокрушенно выдохнула. Могло быть и хуже. Первый раз, когда она сбежала от Гаранхира, все окончилось куда плачевнее. На каждом шагу ее преследовало отчаяние и по ночам мучили сны…

Тела, разбросанные у колодца; солдаты, сбрасывающие мертвых в воду.

…и все это случилось по ее вине.

Бывали дни, когда она думала вовсе не вставать из постели, хотела просто позволить измождению забрать ее. Чтобы ветер, дождь и боль в животе погрузили в сон без грез.

В конце концов спасла Мер вовсе не храбрость, а чистое упрямство.

Люди желали ей смерти.

И это зародило в ее своевольном сердце жажду жизни.

Поморщившись, Мер снова подергала цепи. Будь у нее проволока, она сумела бы вскрыть замок…

Снаружи донесся какой-то легкий звук.

Мер и не уловила бы его, если бы ее не учили прислушиваться. Кто-то приближался, и, судя по поступи, явно не солдат: шаги не сопровождались ни красноречивым лязгом доспехов, ни шорохом трущихся друг о друга звеньев кольчуги.

Во внезапно наступившей тишине Мер инстинктивно задышала чаще. Куда-то делся стороживший ее солдат, но при этом не ворча и не шаркая ногами – вообще бесшумно.

Мер удалось упереться ногами и крепче прижаться спиной к борту повозки. Больше она никак приготовиться не могла.

Дверь клетки распахнулась.

И внутрь шагнул Ренфру.

Мер облегченно расслабила плечи:

– Ренфру.

– Мерерид, – с упреком произнес он. – Ты только посмотри на себя. Связана, как курица, которая перестала нестись и готова пойти на бульон.

– Не совсем готова.

– И я этому рад. – Ренфру согнулся и сел напротив Мер, будто в уютное кресло, а не на лавку, к которой приковывают заключенных. – Как с тобой обращались?

– Как и следовало ожидать. Ни воды, ни еды. Меня отвезут к князю.

– Да, – сказал шпион. – Да, к нему. И меня бы отвезли, не лиши я охранника снаружи… способности нести караул.

Это как, интересно? Удушил или прижал к лицу пропитанную зельем тряпку? Ренфру обладал множеством навыков, среди которых значилось и смертоубийство, но им он не ограничивался.

Убийство одновременно и проще, и нет.

– Так ты пришел убить меня? – спросила Мер. – Было бы милосердно.

– Знаю, – с пониманием произнес Ренфру. – Князь заставил бы тебя служить ему. Ты для него всего лишь инструмент, который он использует и выбросит, когда заблагорассудится. А я, боюсь, стал оселком, на котором тебя заточили.

Мер заморгала, не зная, что и сказать. Чего-чего, а такого неловкого раскаяния она от Ренфру никак не ждала. Ренфру никогда не извинялся; он был шепотом и сталью, ядом и тенью. Он без колебаний совершал ужасные вещи. Мер даже сомневалась, способен ли он вообще о чем-то жалеть.

– Зачем? – спросила она. – Зачем ты пришел?

– К тебе в таверну или в эту повозку?

– И туда, и сюда.

Уголок рта Ренфру дернулся в слабой улыбке:

– Причину я тебе уже назвал. Ты последняя, и ты мне нужна.

– Как заклинатель воды?

– Как ты сама. Ты была самой лучшей. Самой способной, самой даровитой – едва стала выше моего колена…

– Если думаешь купить мою преданность похвалами, – перебила Мер, – то знай, ничего не получится.

Ренфру тихо рассмеялся:

– Знаю. Но мне не твоя преданность нужна, только навыки. – И, уже без смеха, подался вперед, упершись локтями в колени. – Есть работа.

– Ты говорил, – напомнила Мер. – Только не сказал, что за работа.

– Мы собираемся свергнуть князя.

Мер онемела. Даже дыхание остановилось. Вдохнуть удалось с третьей попытки, а после четвертой она смогла спросить:

– Ты шутишь?

– Нисколько, – ответил Ренфру. – Я полностью честен. Слишком долго власть Гаранхира никто не оспаривал.