Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

– Что же, друг мой Бен, вот и стоянка. Жду обещанной истории, – напомнил де Сартен.

– Давайте ее расскажу вам я, маркиз, – предложила Эстер.

– В таком случае я удвою внимание. Афза была женщиной, я правильно догадался?

– Первой красавицей Сахары.

– За всем этим явно скрывается некая драма.

– Драма о мести, которая позволит вам лучше понять обычаи людей пустыни.

И Эстер начала свой рассказ:

– Давным-давно у подножия этой скалы стоял адуар, утопавший в финиковых садах, ибо колодцы здешние полнились водой, а земля была тучной. Вы уже знаете, что стоит воде уйти – Сахара берет свое, превращая даже самые прекрасные оазисы в мертвую пустыню, где не сыщешь и травинки. В адуаре жил бедуин по имени Аль-Озджан, отважный охотник, знаменитый на всю Сахару. Аль-Озджан слыл счастливчиком, ведь, помимо бесчисленных стад верблюдов, он обладал самой красивой женщиной пустыни – Афзой из племени туарегов, за которую заплатил почти столько же золота на рынке Анаджема, сколько весила она сама. Увы, счастье Аль-Озджана продлилось недолго. У Аллаха имелись свои намерения на его счет. Как-то раз, погнавшись за антилопой, Аль-Озджан оказался на песчаной низменности, усеянной сломанными копьями, окровавленными саблями и бездыханными телами. Судя по всему, там столкнулись два враждующих племени туарегов. Боясь повстречать победителей, Аль-Озджан уже повернул назад и тут услышал стон. Оказалось, один из молодых воинов еще не умер. Аль-Озджан был добрым человеком. Он положил раненого на своего верблюда и отвез домой, где велел заботиться о нем, как о собственном брате. Прошло долгих четыре месяца, прежде чем юноша, которого звали Фарис, совершенно выздоровел. «Что ж, – сказал ему Аль-Озджан, – больше ты не нуждаешься в моей заботе. Если хочешь вернуться к своим, я отвезу тебя, хотя и буду скучать. Если же останешься в моем адуаре – будешь мне названым братом. Моя мать станет тебе матерью, а моя жена – сестрой». – «О благодетель! – воскликнул юный воин. – Где я найду родичей, подобных вам? Без тебя я был бы давно мертв, моя плоть стала бы пищей стервятникам, а кости лежали бы непогребенными на раскаленном песке. Если ты желаешь, я с радостью останусь в твоем адуаре и буду тебе слугой по гроб жизни». Следует, однако, сказать, что Фарис надумал остаться по другой, куда менее благородной причине. Он полюбил прекрасную Афзу, пока та его выхаживала. Миновало еще два месяца. Однажды Аль-Озджан, ни о чем не подозревавший, попросил Фариса проводить свою мать, жену и двоих детей в оазис, где собирался разбить новый адуар. Но, как говорится, что плохо положено – страхом не огорожено. Фарис поддался соблазну. Он навьючил на верблюда свернутую палатку, поверх посадил старуху с детьми и отправил вперед, пообещав, что вскоре они с Афзой их догонят. Старуха долго ждала, но не дождалась ни Афзы, ни Фариса. Юноша вскочил на горячего жеребца и увез Афзу в свое племя. Вечером, когда Аль-Озджан приехал в новый оазис, он нашел там одну мать, горько плакавшую под пальмой. «Где Афза?» – закричал он страшным голосом. «Не знаю я ни где твоя жена, ни где Фарис, – отвечала старуха. – С самого утра их дожидаюсь». И тут злые подозрения закрались в сердце преданного мужа. Он помог матери поставить палатку, взял саблю, сел на быстроногого мехари и в отчаянии ускакал в пустыню. Добравшись до адуара, где жило племя Фариса, Аль-Озджан попросился на постой к одной старушке. Та удивленно взглянула на него и спросила: «Почему бы тебе не поехать прямо к шейху? Сегодня в адуаре великий праздник, никто не откажет в ночлеге даже врагу, не то что благочестивому путнику». – «Что же за праздник у вас?» – поинтересовался Аль-Озджан. «Фарис Эль-Меидо, которого считали погибшим в бою и давно оплакали, вернулся, да не один, а с прекраснейшей женщиной. Сегодня играют их свадьбу». Аль-Озджан сдержал гнев и дождался ночи. Едва все жители адуара уснули, он бесшумно прокрался в палатку Фариса и, прежде чем юноша успел открыть глаза, одним ударом отрубил ему голову. Проснулась Афза. Аль-Озджан схватил ее за руку и прошептал: «Иди за мной». – «Неблагоразумный! – воскликнула Афза. – Беги! Беги отсюда, пока родичи Фариса тебя не убили». – «Молчи, женщина, – зло бросил ей Аль-Озджан. – Вставай и молись Всевышнему, проси Его избавить тебя от шайтана, что подбил бросить мужа и детей». Афза, приметив жуткий блеск в черных очах обманутого супруга, попыталась позвать на помощь, но Аль-Озджан связал неверную жену и закинул на спину верблюда. Однако ее крики разбудили людей. Отец Фариса и два его брата бросились в погоню.

Отец Фариса и два его брата бросились в погоню.

Аль-Озджан, увидев их, спрыгнул с мехари и выхватил саблю. Он защищался, как лев. Между тем Афза освободилась от веревок и присоединилась к его врагам. Она начала кидать в Аль-Озджана камни. Один камень разбил ему голову в кровь. Но Аль-Озджан убил обоих братьев и повалил на землю их отца. «Я не убиваю стариков, – сказал он. – Садись на коня и возвращайся, откуда приехал». Затем он изловил Афзу и отвез в свой адуар, ни разу не заговорив с ней по дороге. Добравшись до скалы, под которой мы сейчас сидим, Аль-Озджан велел слуге позвать отца и братьев Афзы, после чего рассказал им, что произошло. «Отец, суди свою дочь», – закончил он. Старик поднялся и, не вымолвив ни слова, обнажил саблю. Удар – и голова прекрасной Афзы покатилась по песку. Так свершилась месть. Аль-Озджан с горя развалил колодцы, чтобы здесь погибло все живое, засыпал их песком, сел на своего верблюда и уехал в пустыню. Больше его никто никогда не видел. Скала же осталась напоминанием о мести злосчастного охотника неверной Афзе.

Глава XIII

Ветры Сахары

Десять дней караван упрямо продвигался на юг, пока однажды утром, после тяжелейшего ночного перехода, в палатке, где де Сартен с товарищами как раз попивали кофе, не появился расстроенный Эль-Хагар.

– Господин, – произнес он с тревогой, не ускользнувшей от маркиза, – впереди страшная опасность.

– Туареги? – предположил корсиканец.

– Нет. Надвигается самум. Скоро разразится ужасная буря. Надо искать укрытие, иначе нас погребут под собой пески.

Маркиз, Эстер и Бен выскочили из палатки, однако, к своему удивлению, не обнаружили ничего, что возвещало бы о грозном ветре, который вытягивает всю влагу на своем пути: соки из растений, воду из бурдюков… Но главное – поднимает тучи песка, способные бесследно поглотить целые караваны.

Но везде было тихо, у горизонта – ни облачка. Песчаные барханы оставались неподвижны. Разве что в воздухе висела невинная, на первый взгляд, белесая дымка.

– Я не чувствую даже намека на ветер, а ты заявляешь, будто приближается самум! – воскликнул маркиз. – Уж не приснилось ли тебе чего, любезный Эль-Хагар?

– Нет, – ответил мавр, не сводя глаз с юга. – Я его вижу.

– Но где?

– Разве ты не различаешь черной точки, вон там, вдали?

– По-моему, это просто гора.

– Увы, хозяин. Это туча, предвещающая самум.

– И что ты посоветуешь нам делать?

– Выезжать немедленно. В трех-четырех милях отсюда есть скалы, за которыми можно будет спрятаться.

Палатки немедленно разобрали и навьючили на верблюдов. На сей раз стронуть караван с места удалось, не прибегая к палкам. Животные определенно нервничали. Осел и верблюды мотали головами и ревели, лошади ржали и пытались укусить друг друга.

Тем временем молочно-белое марево затянуло весь небосвод. С юга то и дело налетали порывы горячего ветра. Черная точка заметно увеличилась в размерах, поднимаясь все выше. Теперь стало понятно, что это – мутное облако, которое самум с невероятной быстротой гонит перед собой.

Мавр и бедуины принялись громко петь, чтобы подбодрить запаниковавших животных. У лошадей, которые, точно бешеные, продолжали скалить зубы, на шеях вздулись вены.

– Похоже, этот самум действительно нечто невероятное, – пробормотал маркиз, также охваченный странным смятением. – Мое сердце трепещет, словно предчувствуя неведомую беду.

– Приближается ужас караванов, – произнес Бен.

– Если мы доберемся до убежища, обещанного мавром, все для нас закончится песчаным дождем. Но хватит ли нам потом воды, чтобы доехать до оазиса марабутов?

– Неужто ветер высушит всю нашу воду? – изумился Рокко.

– Знал бы ты, сколько караванов осталось без капли воды после самума! И сколько их потом погибло от жажды! – воскликнул маркиз.

– Нам следует принять решение, и принять быстро, – сказал Бен.

– Какое же? – спросил де Сартен.

– Выслать вперед двух мехари с бурдюками. Боюсь, самум обрушится на нас прежде, чем мы достигнем скал.

– Я хотел предложить то же самое, – сказал Эль-Хагар, шедший рядом. – Верблюды устали, того и гляди упадут.

– Маркиз, вы умеете управляться с мехари? – спросил Бен.

– Да. Мне доводилось ездить на них в Кабилии.

– Позаботьтесь о моей сестре, а я помогу Рокко.

– Защитника надежнее вы бы и пожелать не могли. Итак, пересаживаемся на мехари. Они крепче и быстрее лошадей.

– Поторопитесь, – посоветовал Эль-Хагар. – Пески пришли в движение. Я пригляжу за караваном.

Громадная туча уже затянула небо. В ее чреве что-то грохотало, будто телеги, груженные булыжником, на безумной скорости неслись по железному мосту. Огненный ветер, завывая, летел над пустыней, вздымая оранжевые песчаные завесы, мечущиеся в дюнах. Казалось, они сотканы не из песка, а из языков пламени.

Маркиз вскочил на мехари, что вел мавр, и подхватил на руки Эстер. Бен и Рокко взобрались на второго.

– О нас не беспокойтесь, – сказал Эль-Хагар. – Уляжется буря, и мы встретимся.

Мехари рванули вперед, скача наперегонки с ветром.

Если верблюды – корабли пустыни, то мехари среди них – клиперы. Они красивее, благороднее, уравновешеннее прочих верблюдов и искренне привязаны к своим хозяевам. Ход у них более ровный и во сто крат быстрее, чем у других.

Мехари предпочитает бежать размашистой рысью, приподнимая хвост и голову. Его горб при этом сильно раскачивается, что доставляет значительные неудобства неопытному всаднику. Зато какая скорость! Мехари способны без отдыха проскакать шестьдесят миль, а то и больше, если их подстегнуть.

Маркиз крепко сидел в седле, имевшем высокие луки впереди и сзади для того, чтобы всадник не свалился. Он прижимал к груди прекрасную еврейку, пытаясь защитить ее от хлещущего песка. Бен и Рокко скакали следом, вцепившись в луки и ремни и пригибаясь, чтобы хоть как-то прикрыть лица.