Иди сюда, дитя, – порой,
Струной забытой будишь слово
В душе, и грустных мыслей рой
Летит ко мне из детства снова?
Не упрекайте, ведь давно
Я помню ноты в светлом зале,
Однако, с музыкой дано
Нам время скорби и печали.
Так было в праздничную ночь,
Мне шесть исполнилось едва ли,
Я от огней прокралась прочь
И очутилась в темной зале.
Там было некого любить,
Там ни товарища, ни друга,
Пришла пора печальной быть
Под небесами в центре круга.
И громко ветер выл, и грусть
Отгородила жизнь от мира,
Мне представлялось, что кружусь
В кошмарных сущностях эфира.
С глазами, мокрыми от слез,
Молила Господа о смерти,
Но звуки музыки донес
До слуха мрак ночной, поверьте,
И милый, помнится сейчас,
Душевный голос будит память,,
То серафим в полночный час
Сошел, чтоб в дом отца доставить.
Три раза поднимался он
И умер, побежденный сроком,
Но все ж слова его и тон
Пребудут в сердце одиноком.
Come hither, child–who gifted thee
* * *
Come hither, child–who gifted thee
With power to touch that string so well?
How darest thou rouse up thoughts in me,
Thoughts that I would–but cannot quell?
Nay, chide not, lady; long ago
I heard those notes in Ula's hall,
And had I known they'd waken woe
I'd weep their music to recall.
But thus it was: one festal night
When I was hardly six years old
I stole away from crowds and light
And sought a chamber dark and cold.
I had no one to love me there,
I knew no comrade and no friend;
And so I went to sorrow where
Heaven, only heaven saw me bend.