– Откуда вы его знаете?
– Мы уже давно знакомы.
Графу стало нехорошо, и он снова сел на диван.
Мари поспешила его утешить:
– Не волнуйся, папочка. Между нами не произошло ничего такого, из-за чего стоило бы так беспокоиться. Он ни разу не позволил себе никаких вольностей. Жорж такой…
– Кто?
– Маркиз Жорж де Круазеноа.
Услыхав это имя, граф на мгновение забыл о поддержании своего достоинства и произнес словечко, в котором не было ничего аристократического.
– Кто такой этот Круазеноа? – вскричал он. – Неужели тот повеса с маленькими усиками, который волочился за вами всю зиму?
Девушка покраснела.
– Почему ты называешь его повесой?
– Но это – он?
– Да.
– А с Чего вы взяли, что именно он просил вашей руки?
Мари покраснела еще больше.
– Он признавался вам в любви?
– Клянусь, папа, что ничего подобного не было.
– Ну, раз вы клянетесь, значит было!
– Папочка!
– А если он признавался в любви, то, наверно, и письма вам писал?
Девушка умоляюще посмотрела на отца.
– Писал или нет?
Она молчала, не зная, как выпутаться из положения.
– Вы молчите? – продолжал граф. – Значит, я угадал! Где письма?
– Я их сожгла.
– Нет.
– Почему ты мне не веришь?
– Потому, что вы лжете!
– Папочка, я их уничтожила!
– Вы их старательно сберегли! Где они? – закричал граф страшным голосом.
– Зачем они тебе?
– Я хочу их видеть!
– А если я не дам?
– Я все равно прочту их, хотя бы мне пришлось обыскать весь дом!
Мадемуазель Мари принесла письма.
Их было четыре. Они были сложены вместе и перевязаны голубой шелковой ленточкой.
Господин де Пимандур в гневе разорвал ленту, развернул первое попавшееся письмо и стал громко его читать, вставляя временами свои комментарии вперемешку с ругательствами:
«Милостивая государыня!
Простите меня, что я осмеливаюсь писать Вам…»
– Вот бы и не осмеливался!
«…несмотря на Ваш запрет…»
– Нет, каков нахал!
«…но я слышал о Вашем намерении уехать на несколько месяцев из Парижа».
– В Париже слишком много подобных вертопрахов. Там не место уважающей себя девушке!
«Мне двадцать четыре года…»
– Зачем же кружить голову восемнадцатилетней девочке, когда кругом столько женщин постарше?
…Я сирота…»
– Знаем мы этих сиятельных сирот!
«…принадлежу к знатному роду…»
– Написал бы еще: к древнему!