Мятежное сердце

Надев туфли, Микаэла помчалась к выходу, но одна по дороге соскочила, пришлось вернуться за ней, и пока она прыгала на одной ноге назад, дверь ее комнаты без стука открылась. Девушка оглянулась, потеряла равновесие и рухнула на ковер.

Стеклянный взгляд дяди приковал ее к месту.

Она чувствовала себя букашкой, которую вот-вот раздавит нога великана. Этвел Дентон не подал ей руки, продолжая держать их за спиной, как будто мог испачкаться, если прикоснется к ней.

Гордо вскинув голову, Микаэла встала на ноги.

– Постарайся не делать этого перед гостями.

Она кивнула. Неужели он думает, что ей нравится быть неуклюжей, а не грациозной и элегантной?

Взгляд дяди скользнул по ее подбородку; он бесстрастно оценивал синяки и ссадины и тщательные попытки скрыть их под пудрой.

– Большинство гостей уже прибыло. – В его голосе слышался упрек, поскольку она не встречала их должным образом. – Иди вниз, дитя.

«Я не дитя, – с раздражением подумала Микаэла, – и ему это известно лучше, чем другим». Она спустилась по винтовой лестнице, стараясь не зацепиться юбками за резные стойки перил, и направилась в зал, где уже играли музыканты. От искусственной улыбки у нее скоро заболели щеки, ей хотелось оказаться где угодно, только бы подальше отсюда.

«Это твоя обязанность», – напомнила она себе.

Гости шумно приветствовали друг друга: члены парламента, богатые торговцы, генералы в орденах, военный министр. Это могло бы произвести на нее впечатление, если бы их присутствие в доме не стало привычным. Микаэла видела этих людей много лет и о большинстве из них была нелестного мнения.

Ощутив за спиной чье-то присутствие, она повернулась, и улыбка сошла с ее лица, как снег под жарким солнцем.

– Добрый вечер, хозяйка Дентон.

– Добрый вечер, – с холодной вежливостью произнесла она.

От его взгляда желудок у Микаэлы сжался, она сглотнула, борясь с подступившей тошнотой, пальцы так стиснули веер, что хрупкие пластинки сандалового дерева треснули.

– Вы очаровательно выглядите, моя дорогая.

Но Микаэла понимала, что выглядит ребенком, надевшим платье матери.

– Благодарю, сэр. – Она грациозно склонила голову. – Полагаю, дядя ждет вас. Хотите, я доложу о вашем приезде?

– Для этого есть слуги, Микаэла. – Его тон был ласково-снисходительным.

– Я вас предупреждала. Не обращайтесь ко мне подобным образом.

– Думаю, я имею право, – самодовольно возразил майор.

– Думаете? Вот как? – В ее карих глазах было презрение, а в голосе яд. – Пожалуйста, майор, продолжайте, это делает вас еще отвратительнее, чем вы есть.

Брови у него полезли на лоб, лицо превратилось в высокомерную маску, которой мог бы позавидовать сам король.

– Успокойся.

– Чтоб ты провалился.

Микаэла обошла его, старательно избегая прикосновения и чувствуя спиной мрачный взгляд дяди, когда направлялась к столу, заставленному фруктами и серебряными чашами со сладким пуншем. Но руки у нее так дрожали, что ей пришлось ухватиться за край стола, чтобы справиться с яростью и болью. А также с чувством утраты. Господи, невыносимее всего утрата идеалов! Вера в семью и кровные узы, в честность и справедливость за последние три года превратилась в ничто. Микаэла не желала, чтобы ее идеалы умерли окончательно, пыталась сохранить их, считая удачей, когда они возвращались к ней в виде обычной дружбы, рисковала жизнью, чтобы не дать порваться тонкой нити справедливости.

Девушка обвела взглядом толпу гостей. «Никому не верь, и выживешь». Она быстро выпила пунш, чтобы добавленное в него редкое контрабандное шампанское успокоило ее расшатанные нервы, и поставила бокал на поднос проходившего мимо слуги.

«Господи, – молилась она, с улыбкой пересекая огромный танцевальный зал, – пусть этот вечер обойдется без происшествий».

Рейн вошел в дом Кристиана Чендлера, не удостоив взглядом слуг, которые при виде его разбежались, словно мыши. Кинул плащ и треуголку дворецкому и направился прямо в кабинет хозяина. Большинство слуг не решались поднять на него глаза, и он в который уже раз за последние дни вспомнил Микаэлу, ее твердый, несмотря на страх, взгляд.

Рейн споткнулся, замедлил шаг и нахмурился.

– Боже правый, дружище, постарайся не выглядеть таким враждебным! Мои слуги и без того боятся тебя.

Кристиан Чендлер, шестнадцатый граф чего-то там, – Рейн точно не помнил, – стоял на пороге кабинета в расстегнутых жилете и рубашке, со всклокоченными волосами. «Женщина», – подумал капитан, увидев отметину на шее графа.

Смутившись под его пристальным взглядом, Кристиан стянул ворот рубашки, чтобы прикрыть след от поцелуя, взял бокал с янтарной жидкостью, покрутил его и, указав на костюм друга, спросил:

– Почему ты всегда одеваешься так мрачно?

Хорошего покроя, сшитая из дорогого материала, но черная как ночь одежда делала капитана похожим на дьявола во плоти.

– Контрабанда? – поинтересовался Рейн. Французский коньяк был редкостью, особенно теперь, когда Англия воевала с колониями, а Франция была их союзником.

– Отличная вещь, правда? – ухмыльнулся Кристиан. – Заставляет меня чувствовать себя таким же негодяем, как ты.

– Ты не можешь быть таким, как я, Кристиан. Безупречное происхождение и всякая прочая ерунда.

Граф отступил, пропуская капитана в свой кабинет.

– Это не моя заслуга. – Он махнул рукой в сторону буфета, предлагая другу самому налить себе. – Я очень старался избавиться от пуританской наследственности предков.

– Жаль, что ты не очень радуешься этому, – пробормотал Рейн, подходя к буфету.

Он поднес бокал к губам, вдохнул запах коньяка и попытался отогнать воспоминания о девушке. У него нет ни времени, ни сил, чтобы тратить их на женщин, особенно на эту, подумал он, чувствуя, как мягкий огонь разливается по желудку, согревает продрогшее тело.

– Разве лакей не должен одевать тебя? Напудривать волосы? Наполнять табакерку?

Отсалютовав в знак согласия бокалом, граф плюхнулся на диван с грацией портового грузчика и уставился в широкую спину друга.

– Ты уверен, что готов к представлению?

– Все будет, как всегда, – пожал плечами Рейн. – Мое присутствие вызовет настоящий переполох, ты всласть позабавишься, защищая благородные английские розы от язычника, и выйдешь оттуда, благоухая гораздо сильнее, чем сейчас.

– Тогда зачем ты идешь туда и подвергаешь себя унижению?

– Ты слишком часто задаешь этот вопрос, Кристиан. Граф не обратил внимания на предостережение, звучавшее в тоне друга.

– А ты никогда не отвечаешь, и это ужасно раздражает. – Его светлость походил на обиженного ребенка.

– Как мило, что ты меня терпишь, – ответил капитан, подвигаясь к огню, чтобы согреть ноги.