Рубашка

Влюбилась Наталья в Тихона – да так, что ночами спать перестала. Все запах его вспоминала да плюшевку свою нюхала. «Тихоном пахнет! Не то молоком, не то пряниками медовыми…» – вдыхая запах своей одежды, думала Наталья.

Венчание

Родители Тихона Андрей и Федосья Первушины пришли свататься к Вепревым по весне. Вепревы их уже ждали, понимая, что дело идет к свадьбе. Наталья Первушиным нравилась, поэтому выбор невесты для их сына был очевиден.

В начале лета Тихон и Наталья обвенчались в небольшой сельской церквушке из красного кирпича. Внутри храма было очень уютно, словно в деревенской избе. На полу лежали самотканые половики, коврики. Иконы размещались на стенах, на вышитых полотенцах ручной работы, ширинках – так их называли в народе из-за того, что края полотенец располагались по разные стороны. Весь храм был в венчальном убранстве: цветы, иконы, свечи, старенький иконостас светился от лучей яркого солнца, которые проникали в полукруглые своды окон. Пахло воском. Запах свечей обволакивал нежный аромат белых цветов – лилий и ромашек. Людей было много. Жители пришли посмотреть на самую красивую пару села. Кто любовался, кто завидовал, а кто плакал от счастья. С детства знали Тихона и Наталью, да и дружно люди жили на селе до войны, как одна семья, горе и радости делили вместе, словно близкие и родные люди. Женщины нарядились в яркие платья, платки повязали. Мужики рубахи вышитые надели. Одним словом – праздник на деревне, всеобщая радость.

Тихон и Наталья словно два голубя стояли перед алтарем – чистые, светлые, любящие и такие счастливые. Отец Алексий был уже старым, но сохранил громкий пронзительный голос. Он начал петь молитву. Молодые сжали в руках венчальные свечи. Богобоязненные глаза их были опущены, будто стыдились чего. Солнечные лучи проникали сквозь окна, словно через мишень, и точно устремлялись к образу Иисуса Христа. Тонкие пальцы Натальи держали кружевную свечу. Легкая дрожь охватила все ее тело. Тихон, чувствуя волнение любимой, тихо, не поворачивая головы, прошептал:

– Не трясись, Господь с нами!

Над головами молодых появились венцы. Все замерли как по указке. Слышен был лишь еле различимый голос отца Алексия, погруженного в молитвы. Нежные и теплые чувства охватывали молодых. Им казалось, что ничего подобного они никогда не ощущали. Душа испытывала все чувства одновременно: трепет, волнение, в то же время легкость, радость и удивительное чувство причастности к Богу.

На выходе из храма после венчания любящую пару встречали родители Тихона. По традиции, принимая невестку в свою семью, Андрей и Федосья трижды поцеловали своих детей – благословили их крестным знамением. Слезы радости искрились на лицах селян, бросавших на молодых цветы и пшено в исконно православных традициях. Радость была одна на всех. Свадьба, венчание, новая семья.

Медовый месяц

И вот оно счастье! Медовый месяц в новом доме. Мало кто мог из молодых пар себе это позволить, все с родителями и стариками жили. А тут Андрей Первушин подсуетился, избушка была еще его бабки. Старая сосем избенка из березы, в землю вросла так, что из окон крапиву видно было. Строили избушку еще в конце девятнадцатого века. Снесли ее отец с Тихоном и новую возвели. Она была из сосны, добротная, на три окна. Деревенские завидовали, все судачили и разговоры грязные строили. А Андрей с Федосьей все по правилам сделали, разрешение получили у председателя колхоза Емельяна Волкова. Он ценил семью Андрея, самого Андрея уважал, как и все деревенские. Федосья на ферме дояркой была в передовиках, Андрей – конюхом. Вот и позволил председатель избу новую поставить. Так ведь и Наталья с Тихоном в колхозе, чтоб город молодых не поманил, все и сладилось.

Однажды на скотном дворе случился пожар. Так никто тогда и не понял причину. Андрей выводил лошадей колхозных, многих тогда спас. Сам обгорел так, что в город пришлось вести, да и Федосью пришлось с мужем отпустить. Ухаживала за ним несколько месяцев, а домашнее хозяйство на детей и стариков оставили. Всем колхозом помогали. Поэтому без всяких вопросов председатель и разрешил Первушиным новую избу для детей построить. Наталья не верила долго, что она хозяйка в своем доме. Хозяйка! Странно… Жила она до замужества в большой семье Вепревых. Отец Трофим, мать Пелагея, бабка да восемь ребятишек. Наталья старшая самая, нянька всем. А тут и днем и ночью хозяйка. «Подумать только! Сама себе завидую. Хозяюшка!» – с легкой радостью думала Наталья. Свекор Андрей так и ее стал ласково называть, невестку свою, радуясь за сына.

Луч солнца ударил в зеркальце на печке. В избе стало светло. Небольшой лучик скользнул по избе, остановился на большом семейном столе, затем упал на кровать супругов. Медленно передвигаясь по их счастливым лицам, разбудил их. Луч тихо скользнул на лавку, затем на деревянный пол.

Утро. Тихо. Ее руки нежно гладили его голову, горячие поцелуи обжигали ее лицо и губы. Шла третья неделя медового месяца. Молодожены были одни в пустой избе. Она была новая, еще необжитая. Пахло свежим деревом, известью и золотистой глиной «золотухой», которой обмазывали шесток русской печи. Маленькая серая бабочка тихо стучит о стекло, как будто усыпляет заново. Но поцелуи все нежнее и монотоннее. Его крепкие руки обжигают ее тело, шею, грудь, бедра.

– В глазах твоих тону, – тихо шепчет Тихон.

Она тихо-тихо целует его глаза, брови, губы. Глубоко-глубоко вдыхает несколько раз запах его волос, словно надышаться им не может. Пахнет то ли парным молоком, то ли пряниками. Его запах кружит ей голову, завораживает и возвращает в воспоминания детства. Тихон нежно, но крепко обнимает ее так, что на время она перестает чувствовать этот родной и любимый запах. Это состояние ей знакомо. Дух перехватывало так же, когда Тихон ей о свадьбе говорил. Нежность, счастье, счастье…

Маленькая бабочка порхала у окна. Тихие удары ее крылышек о стекло убаюкали молодых. Спит Наталья как ребенок на руке мужа. Тихо так. Тихон нежно притулился к голове жены, словно боясь от нее оторваться. Румянец на его упругих щеках обжигает ее шею. Что же им снится в этот момент – счастье или то горе, которое скоро разлучит их?

Война

Счастливую пару разбудил резкий стук в окно.

– Тихон! Вставайте, война! Война!

Тихон не сразу узнал голос отца. Голос его изменился до неузнаваемости. Он хрипел, рыдал и кричал одновременно. Тихон нежно вытащил руку из-под Натальиной головы, соскочил с кровати, схватил первую попавшую под руку рубашку, висевшую на слабо натянутой веревке возле печи, натянул штаны и выбежал к отцу. Наталья проснулась от стука двери. Она по привычке положила свою голову на подушку мужа, глубоко вдыхая запах любимого супруга. Девушка встала, подошла к окну, приложилась ухом к холодному стеклу. Услышав разговор мужа со свекром, ее руки стали медленно опускаться вдоль тела. Она слышала весь разговор, впитывала каждое слово. Черные волнистые локоны медленно падали ей на плечи.

– Война… Война… – произносила шепотом молодая женщина.

Она побежала к печи – еды нужно приготовить. Чугунки с печи упали ей под ноги. Она нервно стала собирать их. Медленно поднимая глаза, она увидела перед собой босые ноги Тихона. Слезы капали из ее синих глаз. Тихон обнял жену за плечи.

– Война, Ната! – произнес он. – Завтра нужно явиться на сборный пункт к сельсовету. Приготовь еды мне и вещи.

Она смотрела на него и не могла отвести глаз. «Какой он у меня красивый в этой белой самотканой рубашке», – думала Наталья. Яркие красные нитки сочетались с его румянцем.

– Я рубашку эту тебе с собой положу, – неожиданно произнесла Наталья, положив свои тонкие руки ему на плечи. – Она беречь тебя будет, я же ее своими руками вышивала. Руки мои всегда с тобой будут, от пуль тебя спасут руки мои!

– Маркая она, не надеть ее, да и форму выдадут, – буркнул Тихон.

Наталья резко изменилась в лице, огорчилась. Тихон с нежностью посмотрел на жену, тяжело выдохнул. Не устоял перед ее грустными синими глазами.

– Сбереги ее. Я вернусь, носить буду.

Рубашка

По деревенским обычаям молодая жена должна была подарить на свадьбу мужу вышитую ею рубашку. Такое поверье означало, что жена будет мужа почитать, любить и уважать, оберегать от болезней, несчастья и сохранять ему верность, что бы ни случилось в их совместной жизни. Шить рубашку Наталья начала в то время, как о свадьбе договорились с Тихоном, еще с зимы. Работа долгая, кропотливая. Сначала нужно было соткать на домашнем ткацком станке тонкое полотно изо льна. Лен еще лежал у матери Натальи Пелагеи. Ткала Наталья в основном ночью, когда вся семья уже спала после трудового дня. Но никто и не слышал редкие удары ткацкого станка. Сон был крепкий, глубокий у родителей, бабки и младших братьев. Иногда только отец во сне всякую несуразицу извещал. Наталья остановит станок, прислушается, хихикнет – и снова за дело. Так и ткала, пока сон ее не валил с деревянной лавки. За два месяца самотканое полотно было готово. Ниточка к ниточке, с любовью и нежностью. Белый материал передавал всю трепетность ее чувств к Тихону. «Вот ведь придумали предки наши своим женихам рубашки шить, – думала Наталья, – хлопотно, но приятно».

Кроить и шить выбрали тоже в ночное время. Бабка Настасья днем подремала, чтоб ей сил хватило внучке своей помочь. Мерки сняли с отца Натальи Прохора. Раскроили рубашку на огромном старинном сундуке. Рубашка большая получилась. Наталья все приговаривала:

– Большая будет, бабка!

А бабка Настасья знай себе под нос:

– Большая – не маленькая. Войдет, даже когда в лета войдет.

Неделю Наталья под пристальным контролем бабки вручную обшивала да сметывала рубашку Тихону. Орнамент для вышивки вместе с бабкой Настасьей придумали, выбрали только красные нитки. Узор был не броский, кроткий, выдержанный, но очень нежный и приятный глазу. Витиеватый рисунок вышивки располагался по косому вороту, вдоль груди и на манжетах рукавов. Рубашка пахла свежестью и чистотой. Через месяц оберег был уже готов. Бабка Настасья как-то по утру сходила на утреннюю молитву в храм к отцу Алексию и захватила рубашку самотканую с собой в узелочке. После службы она тихо подошла к настоятелю.

– Батюшка! Освети рубашку, внучка для жениха шила!

Батюшка, не мешкая, взял узелок, достал рубашку и стал читать молитвы. Долго читал, наложил на рубашку крестное знамение, окропил святой водой, и Настасье досталось святой водой по лицу. Как глоток свежего воздуха вдохнула она глубоко, словно сил прибавил ей батюшка. Отец Алексий произнес несколько слов после обряда.

– Беречь будет эта рубашка своего хозяина в самые тяжелые испытания. Берегите ее. Положите эту рубашку возле иконы дома до самой свадьбы. Видно, что с огромной любовью кудесничали над ней. Любовь – штука сильная. Хранит и спасает.

Настасья благодарно улыбнулась. Отец Алексий грустно выдохнул и, опустив глаза, произнес:

– Я ведь до сих пор тебя, Настасья, забыть не могу, уж сколько лет прошло! Годков сорок наверное.

– Ой, батюшка, что ж сейчас об этом говорить? Я сейчас об счастье внуков пекусь, пусть у них все будет хорошо в жизни. Говорят, церквушку нашу снести хотят… Не уж-то снесут, Алексий? – перевела разговор Настасья.

– Давно уж новая власть снести хочет. Удивляюсь, что же медлят! В округе не осталось ни одного храма, да и часовни разобрали на дрова. А наше место как намоленное. Каждый день жду, что взрывать начнут, уж и утварь кое-какую прибрал, ан нет, не приходят.

– Ладно, батюшка, пойду я, спасибо тебе.

– Наталье от меня благословение передай! – вслед произнес Настасье Алексий.

Долго смотрел ей вслед Алексий, воспоминания захлестывали его. Влюблен был он в нее в юношестве. Теперь смотрит и удивляется: походка та же, фигура та же, а плечи тяжелые, словно груз какой несут. Это был груз страданий, слез, которые были выплаканы по Алексею. Слезы от расставания с любимым человеком. Но все давно в прошлом, словно в другой жизни было. Сейчас Настасья печется о своей любимой внученьке Наталье, молится, чтоб уж у нее все было славно. Очень уж хотелось Настасье, чтоб Наталья век свой жила в любви да в радости.

Настасья

По пути домой воспоминания одолели Настасью. Любила она Алексия, очень любила. Долго они встречались, да родители Алексия не разрешили ему жениться на простой девушке из крестьянской семьи.

У него родители в городе жили, фабрику держали. Женили тогда его на дочери фабриканта. Богатые были обе семьи. Убежала тогда Настасья из дома в город да и устроилась на работу на фабрику отца своего любимого. Долго она ждала от Алексия объяснения, да ждать перестала. Посватался к ней городской доктор. Вышла за него замуж, не раздумывая. Вскоре она поняла, что беременна. Но недолго Настасьино счастье длилось. Доктор в скором времени чахоткой заболел, заразился от больных. Сам больных выхаживал, а себе помочь так и не смог. Родила Настасья от этого доктора доченьку да и не стала больше с Алексием встречаться. Не хотела его беспокоить. А то куда по городу ни пойдет, везде его видит с женой. Как будто специально Боженька их сталкивает. Уехала обратно к себе в деревню, так и жила одна с дочкой в родном селе.

Но и Алексий долго в браке не прожил. Жена его, дочь фабриканта, старше была годков на восемь. В родах умерла, а ребенок Алексия прожил всего несколько дней. Алексий все себя корил, что он виноват в смерти жены и сына. Однако время шло, а Настасью забыть он так и не смог. Приезжал к ней в деревню не раз и не два. Долго он за ней ходил, уехать предлагал, уговаривал, руки целовал да в ноги падал. Потом пропал на несколько лет – ни вестей, ни сплетен деревенских. Появился только годков через семь. Приехал в Куприяновку и стал настоятелем сельского храма. Старая церквушка была, но люди любили ее, уютную, со старыми мироточивыми иконами. Зайдешь в нее – пахнет воском, на душе становится чище и светлее.

Время для церковнослужителей тогда было непростое. Был 1919 год, суровый постреволюционный период, гражданская война. С того времени все и грозятся храм снести. И горел храм не раз, и грабили его то белые, то красные. Потом подлатают здание, иконы соберут по домам – и снова люди приходят молиться да Господу служить. Наверное, молится Алексий и за село, и за храм, да и за Настасью с ее семьей.