Сага о розах. Книга третья

– Милорд Гилберт будет категорически против.

– Да, это факт. А ещё факт, что, к моему прискорбию, на этой встрече он присутствовать будет тоже, – недовольно поморщился Самюэль ван Донатан, прежде чем испытывающе посмотрел на племянника и сказал. – До меня донесли, что он начал переписываться с тобой. Это действительно так?

– Верно. Его растревоженная душа нуждается в спокойствии и у меня получается вносить подобие мира в неё.

– Очень хорошо, что он доверился тебе, Эрт. Думаю, ты сможешь проявить себя, утихомирив этого упрямца, – после одобрительной интонации голос Великого Инквизитора вновь приобрёл жёсткие властные нотки. – Подбери слова, что заставят его замолчать. Пусть он согласится на церемонию, а ещё лучше даже покорно встанет по правое плечо от Святого Отца, как и положено истинному воину веры. Его молчание сейчас важнее всего на свете! Оно успокоит тех бунтарей, что в безумии своём готовы идти покорять острова драконов.

Эрту оставалось только задумчиво поджать губы. Он понимал, что дядя прав – такая война никому не нужна. Собственно, к этому мнению по своему личному разумению и инициативе Эрт уже мягко склонял милорда Гилберта.

Встретив маркиза Виссерийского глубокой ночью в дворцовом комплексе, такого растерянного и с безумным взглядом, он не мог поступить иначе нежели сесть за конторку и начать писать письмо. Слишком яркой оказалась разница между тем мужчиной, что прибыл к нему в Альтград, и сим, словно одержимым неким демоном. Он чувствовал, что Ортольд Гилберт нуждается в опоре и поддержке и решил протянуть свою руку дружбы. Желая вырвать из пучины гнева и бездны страданий скользнувшую в них душу, он исподволь напоминал поддавшемуся порочным страстям храмовнику об ответственности каждого человека перед будущими поколениями. И, вроде бы, постепенно у него получалось пробуждать в противовес горячности рациональное зерно. Оно ещё было слабым, но уже лёгкой прохладой пронеслось по обжигающе горячей пустыне глубокого отчаяния, заставляющей любого человека, не только милорда Гилберта, сперва делать, а только затем думать.

Однако не стал бы услышан Эрт, если бы не одно обстоятельство. Всё, что он хотел донести, он доносил, прекрасно понимая страдания несчастного мужчины. Тот, кто любил и терял любовь, не мог не испытывать сострадание к чужому горю, так как оно поднимало из глубин памяти боль своего собственного. Из-за этого Эрт всей своей душой поддерживал стремление Ортольда Гилберта воссоединиться с бесчестно отнятой у него сразу после венчания женщиной. Воистину, немыслимое кощунство!

И что теперь?

Вместо того, чтобы придать глубоко влюблённому мужчине сил в случае чего тихо и незаметно отступиться от любимой, от него просят что? Что просят?!

Нет, это для всех прочих церемония будет символом вечной чистоты небес и мира. А вот для маркиза Виссерийского она станет открытым благословением супруги на её брак с другим.

Благие Двенадцать, да какой мужчина воспримет такое спокойно?

– Я сделаю всё, что от меня зависит, – снова склонил голову Эрт и предпочёл всю оставшуюся дорогу молчать. Отчего-то он чувствовал себя так, будто вымазался в грязи.

***

Зарраху уже казалось, что Снерш его там на берегу проклял. Скверна взялась за его тело с небывалым размахом.

«Просто вопреки разумным словам ты нисколько не прекратил заниматься Ключом!» – поспешил с упрёком внутренний голос.

– Заррах? – тихо прошептала Омико.

– Да, прости.

Он продолжил ласкать женское тело негнущимися пальцами, и девушка, страстно застонав, провела ладонями по его груди. Но кожа там уже начала каменеть, он почти не почувствовал прикосновений. Просто знал, что они есть и потому с жаром поцеловал Омико в губы. Хотя бы их вкус он ещё чувствовал. Хотя бы нежный запах своей мереш он ощущал.

На этот раз близость с женой не принесла того удовольствия, что могла бы. Однако, скорее всего, не из?за распространяющейся потери чувствительности, а из-за не покидающих голову Зарраха мыслей. Он знал, что ему осталось совсем недолго. Не год или два, как он сперва наивно надеялся, а хорошо если ещё месяца три.

– Мне было хорошо с тобой, – прошептала Омико, прислоняясь к нему крепче.

– Это всё ожерелье, – с усмешкой подцепил он украшение пальцем. – У меня челюсть сводит, когда я пытаюсь его прокусить, так жалко портить столь бесценную вещь.

– А я, значит, не такая бесценная?

– Ты ещё ценнее. Иначе поверь, я бы ни за что не отдал тебе эту красоту. Посмотри, как его местами мои зубы погнули.

Она тихонечко засмеялась, и ему стало ещё приятнее целовать её. Ему нравилось, когда у Омико хорошее настроение.

– Я ожерелье Сабрине не показываю, всё как ты просил.

Да, Зарраху нравилось, когда у Омико хорошее настроение. Вот только он терпеть не мог разговоры о Сабрине! Его всё больше и больше раздражало присутствие посторонней девицы, плюс ко всему начавшей несусветно капризничать. То она исподтишка начинала ныть о платьях, то о прогулках под открытым небом, то…

Нет, она что, и правда надеялась, что он купится на это?!

– Это правильно, – нежно погладил Омико по голове Заррах.

А затем он, столь горячо желая сменить тему, что даже смирился с предстоящей едкой беседой о непонятных людям особенностях драконов, намеренно, пусть и запоздало, пояснил о подоплёке своего требования.

– Твоей сестре никому не стоит рассказывать о том, что из моих сокровищ она увидела. Для нас, драконов, это как… как если бы я каждый день ходил перед ней без одежды!

Он хохотнул, надеясь таким образом придать последующему разговору шутливый тон. Однако рассуждения Омико пошли по иному пути нежели ему виделся. Она акцентировала своё внимание на другом моменте.

– Погоди, так вот в чём причина?

– А?

– Ты сказал, что она не должна никому рассказывать о твоих сокровищах. Но кому ей что?либо рассказывать? Ты что, хочешь её куда-то выгнать из нашего дома?

– Эм-м? Ну не то, чтобы выгнать… Хочу отправить её к людям и всего?то, – поняв, что он попался, солгал первым, что пришло ему в голову Заррах.

Само собой, он ничего не рассказал Омико о своём соглашении со Снершем. Чай не идиот. Команда из сестёр ван Крауд и без этого превратила его жизнь в сплошную нервотрёпку. Поэтому Заррах рассчитывал сообщить о возвращении Сабрины к её мужу в самый последний момент. Оттягивал как мог, так сказать.

Вот только на днях передумал. Решение убить Сабрину, и тем бесчестно нарушить клятву, подкралось к нему незаметно, но оказалось твёрже алмаза.

– К людям?

– Да, – как можно убедительнее произнёс он и внутренне сжался, боясь, что Омико уличит его во лжи.

Ведь Заррах не мог поступить так благородно. Это лишние проблемы возвращать девушку в мир людей. И отдать на «сладкую жизнь» к Снершу он её тоже никак не мог. Ведь даже если Снерш прав, если тем доказательствам, что он уже принёс, есть ещё подтверждение, то мереш Заррах ему всё равно отдавать не желал. Пусть слово дракона считалось нерушимым, но обида на того, кого он считал своим братом, была так глубока, что его прямо-таки воротило от обязательства вести себя с ним достойно! Ему хотелось расплатиться той же болезненной монетой предательства едва ли не больше чем дышать.

– И когда ты намерен сделать это? – требовательно уставилась на него Омико.

«Чего тянуть кота за хвост?» – между тем подумалось Зарраху, и он решил – была не была!

– Ты же знаешь, что мне надлежит через пару часов посетить земли людей. Вот заодно и её возьму.

– Погоди, – оторопела супруга и истерично воскликнула. – То есть ты хочешь сказать, что через пару часов уйдёшь и заберёшь с собой мою сестру? И всё? Я её больше никогда не увижу?!

– Почему же? Бофир и тебя к людям вернёт.

«И тогда злись на меня сколько угодно, любимая. Когда ты поймёшь правду, будет поздно меня корить», – горько пронеслось у него в голове.

Увы, Зарраху слишком противно было возвращаться в дом, где так ощутимо пахло чужой мереш. Он хотел прожить оставшиеся ему дни в мире и покое.

… А ещё ему хотелось мести куда как больше тайн Семи! Снерш достаточно потрудился попортить Зарраху кровь, чтобы получить «достойную» за свои старания плату. Так что пусть вряд ли тот умрёт от тоски, но нестерпимо больно Снершу из-за смерти Сабрины непременно станет. И представлять эту боль и отчаяние было очень, очень большим искушением.

– Нет. Не бывать этому! – между тем рассердилась Омико и даже с силой ударила его в грудь кулаком.

– Неужели ты не хочешь для сестры жизни, которой ей так не хватает?