Чужое черту не продать

Алания был высоким, светловолосым и светлоглазым мужчиной, одетым в черную, запылившуюся в дороге монашескую рясу северного кроя, в жестком воротничке которой сияла вставка из тонкого, ограненного аквамарина. Черты его лица, начиная с тонкого носа, заканчивая упрямым волевым подбородком, заросшим жесткой щетиной, были резкими, а взгляд зеленых глаз цепким, как гарракские гончие.

Третьим всадником, когда путник скинул платок с головы, оказалась девушка. Смуглокожая, с огромными серебристо- серыми глазами, густо подведенными сурьмой и игривыми иссиня-черными кудряшками. Волосы запачкались с дороги, а усталость выбелила полные губы, но она при всем при этом она оставалась невероятно красивой.

Малкут уже знал, что с труппой путешествует некая Лиска, но не знал, что девушка была самой настоящей цыганкой. Он неуютно поежился, но не успел ничего сказать, как вдруг полог одной из повозок – той, что была запахнута плотнее всех и имела нежный бежеватый оттенок кофе с молоком – отогнулся и на землю немного неловко и грузно спрыгнул бес. На его плече гордо задрав облезлую голову восседал Зорька. Сердце Малкута прыгнуло к горлу и он, издав не то вздох, не то стон порывисто бросился к другу, не обращая внимание на весь окружающий мир, и обнял.

Берк поморщился, едва устояв на ногах, а Зорька, гаркнув что -то с негодованием, спорхнул на землю с грацией подстреленного индюка. Хлопая давно не используемыми по назначению крыльями, он рассказал собравшимся все, что думал о человеческой импульсивности, но Малкуту было совершенно все равно. Мир плыл перед глазами, и ему пришлось уткнуться другу в плечо лицом, часто моргая.

– Не реви, – голос беса был слабым и глухим, но очень довольным.

– Я и не реву, – всхлипнул Малкут.

Отпустив, наконец, беса, мальчик вытер нос рукавом своей рубахи и смахнул предательские слезы.

– У меня Тень, – гордо сообщил он, ткнув пальцем в землю, где, мешаясь с сумраком деревьев, у его ног лежало темное, бесформенное пятно.

Берк рассмеялся, помогая Зорьке забраться обратно на его плечо.

– Знаю. Сам шил.

Идиллию прервал неопределенный звук, вырвавшийся у Алании. Клирик ни то фыркнул, ни то кашлянул и, смерив мальчиков холодным взглядом, молча пошел прочь – куда -то к клетке с яшурами.

– Не берите в голову, – подошедший к мальчикам светловолосый мужчина улыбнулся и по- братски похлопал их по плечам, – у нашего святоши премерзкий характер. В отличие от меня. Я Влат, – он пожал им по очереди руки, – давайте знакомится, наконец.

Спустя пару часов, когда импровизированный стол был собран после сытной трапезы, солнце окончательно скрылось за неровной линией горизонта, а Фоукс развесил вокруг лагеря непонятные, пушистые комочки, излучающие мягкий, рыжеватый свет, Берк с Малкутом остались вдвоем. Привалившись спиной к колесу переданной им в полное распоряжение бежевой повозки, бес чесал крупный слегка слоящийся клюв Зорьки. Птица распушила нищее оперения и, прикрыв глаза от удовольствия, издавала тихие мурчащие звуки. Малкут отрешенно наблюдал за ними, сидя на уже остывшем до приемлемой температуры камне каю. За неполный день сын наместника познакомился с большим количеством людей, чем за всю свою жизнь и от этого голова шла кругом. Бродяги оказались приятными людьми. Влат и Йерги были добродушными весельчаками, хотя рост темнокожего великана сперва напугал Малкута, а длинный, пересекающий широкий нос рубец заставил судорожно сглотнуть и позволил разгуляться фантазии. Кхан хмурился и не сорил словами, но он так общался со всеми, поэтому поставившие на уши весь Харот друзья могли не принимать это на свой счет. Фоукс сейчас казался еще более изящным, чем в их первое знакомство, с хорошими, едва ли ни княжескими манерами, и он очень открыто принял ребят, с упоением описав во всех красках их с Аланией и Лиской уход от погони. Цыганка вызывала у мальчика неописуемый восторг вперемешку с суеверным ужасом. Даже он, при всей своей нелюбви к книгам, знал, что кочующий народ – опасное племя. Не принадлежащие ни одному Дракону и отлученные от его Храма эти люди были единственные, кто обладал исходной – первозданной – магией, поэтому им не нужно было благословление Дракона, чтобы творить волшбу. Они не обращались к сущности стихии в своей груди, потому что считалось, что ее у них вообще нет. Несмотря на это о мощи их колдовства ходили легенды. Цыгане не подчинялись наместникам, избрав своего Короля, в подчинении которого находились все семь существующих по эту сторону разлома таборов. Говорили, что Королевский табор почти не кочевал, а сидел где -то на севере Асханны в лесах Мадея. Остальные свободно путешествовали по свету – чаще всего по собственному тракту, на который не решались выезжать другие путники, выбирающие хорошо знакомый и достаточно безопасный путь Торгового союза. Племя даже ходило под парусами до ближайших островов Северного моря и было вне закона в нескольких провинциальных городах Баира, но кочевникам, правда, и самим не охота было совать туда свои смуглые носы. Греманн же с Глаей вообще напоминали родителей этой странной, разношерстной семьи. Только Алания отнесся к чужакам совсем холодно, но Берк, покачав головой, посоветовал Малкуту не думать об этом.

– Что мы теперь будем делать? – осторожно спросил мальчик друга.

Бес задумчиво вздохнул, втягивая свежий влажный запах хвойного леса, и кашлянул. Зорька, нежно поклевав его за пальцы, спрятал голову под крыло. Берк осторожно поднял птицу и, отогнув матерчатый полог бежевой повозки, запустил его туда, подтолкнув ладонью к бесформенной груде тряпья под которые он заранее положил несколько каю, чтобы Зорька не замерз ночью. Сокол удовлетворенно крякнул и, усевшись в импровизированное гнездо, уснул.

– В столицу мы не вернемся, – сразу отрезал Берк, возвращая тент на место, – но и циркачей обременять не станем. Как только лес Семи останется позади, их путь ляжет по обычному маршруту. Труппа посетит Хансулат и двинется его восточными землями прямиком к Годро. Там зазимуют и только в месяц новой земли соберутся обратно в Асханну.

Благодаря тому, как мастерски Фоукс обдурил воинов Наместника, позволив себя догнать только к исходу недели и обыграв все так, что ни у кого не заронилось и мысли о причастности Бродяг к пропаже наследника, труппа могла позволить себе вернутся на юг вполне спокойно. Чем и собиралась воспользоваться следующей весной.

– Мы с ними до северного княжества не дойдем, – продолжил бес, – примерно на полпути до туда возьмем восточнее, попадем к Разлому через оазисы Хансулата и перейдем по Мосту Сулатиллари на мою родную землю.

Малкут ахнул, глядя на друга широко распахнутыми глазами.

– На темную сторону? – воскликнул он и тут же поспешно прикусил язык.

Бес не обиделся, только хмыкнул.

– Не хочу вмешиваться в привычную для тебя картину мира, Малли, но та сторона не такая темная, как о ней принято думать.

– Разве не те существа развязали войну? – осторожно спросил мальчик.

Берк наморщил лоб и смущенно почесал затылок.

– Войну развязали Драконы. Те самые, что велением Сулатиллари должны были растить и оберегать вверенный им народ. Люди – орудие в их руках.

– Сулатиллари мог этому помешать, – жестко сказал Малкут, – а орудие отказаться воевать, отказаться убивать друг друга, восстать.

Берк тихо и совсем невесело рассмеялся.

– Я не говорил, что они умны и сильны духом. Стадом легко управлять. И еще легче управлять доверием. Крылатым Повелителям доверяли, как самому Сулатиллари, и, к сожалению, это не привело ни к чему хорошему. Люди могут быть бесхарактерными и глупыми, но это не делает их «темными». А судить Творца я вообще не берусь.

Малкут задумчиво сощурился, серьезно размышляя над произнесенными словами. Внутри его терзали все те же вопросы, что и в самом детстве. Как мог Творец допустить такое? Иногда ему казалось, что если бы все люди на земле были такими, как его «нечестивый», жизнь стала бы куда лучше.

– А там куда? – через какое -то время спросил он друга.

– Там у меня… семья… – извиняющимся тоном ответил бес.

– Семья, – эхом ошарашено повторил Малкут.

Он никогда и не задумывался, что у беса могла быть семья. И не та, что ждала его возвращения за Последней Чертой в виде полыхающей адовым пламенем крысы, а настоящая – с родителями, сестрами и братьями, возможно любящим дядюшкой или ворчливой, но доброй бабушкой.

– Ты никогда не говорил, что у тебя есть семья, – шепотом произнес Малкут.

– Ты никогда не спрашивал, – рассеяно объяснил бес, – я не самый положительный персонаж в твое жизни, Малли, мне казалось, чем меньше ты знаешь, тем лучше.

Мальчик закусил губу, скривив рот в недовольной гримасе.

– Что ты имеешь в виду? – решил уточнить он.

Берк устало вздохнул, предвкушая неприятный и очень долгий разговор, не без труда опустился на землю перед повозкой и сказал:

– Такие, как я, не обитают среди живых. Мы приходим ненадолго, как бестелесные духи, пакостим, пугаем народ, несем весть смерти, но после возвращаемся обратно в преисподнюю, не задерживаясь в этом мире. Однако мой случай слегка отличается от описанного. Знаешь, чем?

Он и так предполагал ответ на этот вопрос, но дождался пока друг сядет рядом с ним и отрицательно покачает головой.

– Я появился, как живое существо. Я родился, случайно затерявшись в Пластах мира. Это редкость, но так происходит. Когда такое случатся, огоньки души нечестивого ищут приют в мире живых. Нужна пустая, самая незащищенная от вторжения извне, не освященная оболочка. Тело умершего при рождении ребенка – идеальны сосуд. Огненная сущность нечистого вспыхивает в мертвом теле, запуская сердце по новой и толкая кровь бежать по венам. Сначала это воспринимается, как чудо, но при наречении, когда ребенку дают имя в Храме Дракона, то, что было ребенком превращается… в меня… когда так происходит нас, чаще всего, уничтожают, в храмах для этого стоит специальная чаша – Пасть Дракона – с Чистой Силой крылатого Повелителя. Ребенка просто швыряют туда, и телесная оболочка сгорает, а дух беса изгоняется обратно в Хода Огненной Крысы.

Малкут слушал, затаив дыхание, и Берк тяжело вздохнув, продолжил:

– Но мать ребенка, чье тело я занял, не смогла так поступить. Вместо того, чтоб кинуть меня в Пасть КрАс’каята, она бежала с наречения, и отнесла меня в единственное место, где мне сохранили бы жизнь. Через весь стан она шла к своей цели и оставила меня на крыльце Храма Дракона Металла.

Монахи этого Дракона не оставили храм даже после смерти своего Повелителя. Они ценят любую жизнь, пришедшую в подлунный мир и убийство для них – самый страшный грех.

Когда я подрос, сам понимаешь, жизни мне не было. Все меня боялись, как самой смерти, так что старый храм я почти не покидал. Изредка ночью убегал украсть что-нибудь съестное. Большинство монахов металла приняли голодовку, на их пайке из родниковой воды и пресного хлеба мне было не прожить. В одну из таких ночей я столкнулся с Тарой. Мне было четыре, наверное, и я подкараулил ее, когда она возвращалась с полевой работы. Как сейчас помню, Она несла домой корзину свежих овощей, прикрытый двумя ветками бузины. Но меня светлое дерево не отпугнуло.

Если Тара и испугалась, то вида не подала. Когда я потребовал отдать корзину, она только спокойно спросила зачем.

Берк улыбнулся, вспоминая.

– Я был так удивлен ее выдержкой, что вместо угроз, ответил честно. Сказал, что голоден.

Она пожала плечами, ответив, что дома ее ждут такие же голодные дети. И добавила, что одними овощами я сыт не буду, а если пойду с ней – она сможет накормить меня еще и мясом. Живое существо впервые не только не отвернулось от меня, но пригласило в свой дом. Я был так шокирован, что последовал за ней. Мы шли по Плотской, миновав знакомый мне поворот к храму и свернули в противоположную сторону. Булочная осталась по левую руку, а мы уходили все дальше от центра к окраине. Дом Тары располагался за внешним кольцом городских стен, потому что ее семья была очень бедной и не могла себе позволить ничего кроме сбитой на скорую руку, покосившейся от времени лачужки. Муж-кормилец умер пару лет назад, и она осталась совсем одна с пятью маленькими детьми. Я стал часть этой семьи. Риксу и Дэри – двум старшим сыновьям – было по десять лет, и они уже работали на угольном заводе. Хорошо, в «белом» отсеке, куда не попадала гарь, газ и угольное крошево.

Асея – средняя дочь – моя одногодка, но когда мы познакомились, она была при смерти, так что я плохо ее помню. Две младшенькие – Тесси и Пэг – росли практически у меня на руках. Им едва исполнилось три. Тара работала на двух работах, выращивала какие -то овощи по мере возможности, но за внешней стеной города почти сразу начинался березовый лес. Земля рядом с лачугой была жирная, но не плодоносная.