Великолепие шелка

– Я уверена, что Джордж Стенли не исключение из общего правила, – заявила она холодно. – И если для того, чтобы добыть деньги для плантации, необходимо терпеть подобную наглость со стороны разных испорченных типов, то я уж лучше займусь воровством!

Мальвина обеспокоено взглянула на разгневанное лицо дочери. Чина выглядела все эти дни до такой степени одинокой и несчастной, что причину теперешней вспышки она видела вовсе не в покушении на ее добродетель и даже не в страхе потерять Бадаян. Однако она никогда не была близка со своей дочерью и потому не смела надеяться, что Чина доверится ей.

– Боюсь, что ты права, дорогая, – это все, что смогла она сказать в ответ. – Теперь, когда у плантации такая плохая репутация, я не думаю, чтобы кто-то действительно решил вложить в нее деньги.

Чина с грустью увидела, как лицо матери мгновенно осунулось и заострилось. Повинуясь внезапному порыву, девушка обняла ее за шею:

– Не стоит расстраиваться, мама, – произнесла она быстро. – Мы придумаем еще что-нибудь, я тебе обещаю.

– Ты и впрямь так считаешь? – спросила Мальвина безо всякой надежды.

– Да, – заверила ее Чина. – Я подумываю о том, чтобы написать кому-нибудь из друзей дяди Эсмунда в Лондон. Ведь нельзя исключать того, что они захотят нам помочь. Конечно, это займет некоторое время, но сэр Джошуа, возможно, проявит на сей раз терпение и не станет требовать немедленного погашения долга, когда будет знать, что деньги уже в пути.

Мальвина просияла.

– Что за прекрасная идея, деточка! Как ты думаешь, она сработает?

– Должна сработать, – ответила Чина. Мальвина глубоко вздохнула, ее настроение явно улучшилось.

– Перед тем как ты вернулась из Англии, Дэймон и я говорили о том, что неплохо было бы закупить в Квантуне шелковичных червей. Ты же знаешь, тамошний шелкопряд значительно продуктивнее нашего. Если бы мы могли хоть немного увеличить производство, то уже в следующем квартале получили бы дополнительную прибыль.

– Нет, – решительно заявила Чина. – Китайский дубовый шелкопряд дает нить гораздо худшего качества, чем тутовый, и если мы начнем производить ее на Бадаяне, то у наших тканей не будет никаких преимуществ по сравнению с теми, что выпускаются в Китае или Японии. Отец никогда бы не согласился на это, и я не думаю, что стоит идти на такой шаг только из-за того, что мы не можем в данный момент найти денег на поддержание производства на нашей плантации.

– А если плантации как таковой уже нет? – Чина закусила губу и ничего не ответила.

– Не огорчайся, дорогая, – молвила Мальвина, беря ее за руку. – То, что сказала я, вовсе не так уж и плохо. Вот увидишь.

– Может быть, ты и права, – согласилась Чина с надеждой и отправилась в свою комнату, чтобы избежать встречи с возвращавшимися с прогулки гостями. Она видела в окно, как некоторое время спустя «Темпус» вышел из дока, и когда его силуэт растворился в серебряном сиянии солнца, вздохнула с облегчением. Девушка молила небо о том, чтобы впредь никогда не лицезреть отвратительного мистера Стенли.

Отвернувшись от окна, Чина случайно увидела свое изображение в зеркале и на минуту помедлила, чтобы внимательно всмотреться в маленькое грустное лицо. Она никак не могла взять в толк, как это Джордж Стенли мог принять ее за одну из тех особ, которых она определяла обычно словом «распущенные». Вроде бы в наивном до простодушия выражении ее лица не было ничего такого, что давало бы основание предположить, что она не новичок в любви и что мужская рука уже коснулась ее необученной плоти и оставила на ней свою печать.

Чина почувствовала, как сердце ее болезненно сжалось, и отвернулась от зеркала, однако порожденные воспоминаниями образы не исчезали. Все вокруг, даже шуршание кринолинов, напоминало ей о нежном шелесте шелка, нарушавшем тишину другой спальни, и она ясно представила себе руки Этана, которые нетерпеливо развязывали ее пояс, упавший затем на пол.

– Боже, за что мне такие страдания? – шептала девушка. – Я просто с ума сойду!

Решив разыскать Лам Тана и попросить его прокатить ее на лодке – куда угодно и как можно дальше от Бадаяна и мучительных воспоминаний, – Чина толкнула ногой дверь и, пробежав через внутренний двор, спустилась на дорожку, ведущую в сторону пристани. И тут она услышала горький детский плач, заставивший ее остановиться. На ступенях веранды, сотрясаясь от рыданий, сидела Филиппа. Каштановые кудряшки в беспорядке свисали ей на спину.

– Что случилось? – спросила Чина, обнимая девочку. Вместо нее ответил Брэндон, поднявшийся внезапно из-за кустов:

– Это все Ибн-Биби, Чина. Он сбежал. – Затем, повернувшись к сестре, мальчик произнес с сожалением: – Мне очень жаль, Фил, но я не могу нигде его найти.

– Он забыл нас, Чина! – жалобно проговорила Филиппа. – Подумал, наверное, когда мы уехали, что мы больше не вернемся.

– Может быть, – промолвила Чина, хотя и не была уверена, что такой ласковый маленький мангуст вдруг ни с того ни с сего забудет своего хозяина и хозяйку так быстро. Скорее всего он просто вернулся в джунгли, чтобы подыскать там себе достойную пару из таких же, как он, мангустов.

– А ты не попробуешь его найти, Чина? – начала клянчить Филиппа.

– Я могу спросить в деревне: может, кто и видел его там, – произнесла девушка. – Но ты должна помнить, что Ибн-Биби родился диким зверем. Хотя ты его и приручила, он, должно быть, все же решил, что ему пора уже возвращаться в джунгли.

Брови Филиппы от огорчения приподнялись, и она печально вздохнула.

– Значит, он не захочет больше вернуться к нам, даже если мы и найдем его?

– Вполне возможно. Но я могу кое-что для тебя сделать, – поспешила пообещать ей Чина, видя, что слезы снова готовы политься из глаз девочки. Я поеду в Сингапур и привезу тебе оттуда другую зверушку, если Ибн-Биби и в самом деле вздумает остаться в лесу. Скажи, кого бы ты хотела иметь?

Просиявшая Филиппа не раздумывала ни минуты.

– Котенка, – быстро ответила она в крайнем возбуждении. – Рыжего.

– Как у капитана Крю? – спросил Брэндон.

– Да! Именно такого! Ох, Чина, неужели и правда ты мне его привезешь?

– Постараюсь.

– О, как замечательно!

Почувствовав, как руки Филиппы крепче обняли ее за шею, Чина не могла не рассмеяться, однако смех ее прервался. Поглаживая растрепанные кудри ребенка, она посмотрела на расстилавшуюся впереди водную гладь. Боль ее и любовь к Этану не вместились бы и в бескрайних океанских просторах, не говоря уже о разбитом ее маленьком сердце, а испытываемым ею страданиям не рассеяться бесследно ни в сиянии солнца, ни в голубом великолепии небес, ни в огромных пространствах Азии. Ощущая это всем своим существом, Чина сама себе удивлялась, как это у нее находятся силы нести груз тяжелых семейных проблем, когда она не знает даже, переживет ли без Этана еще один день.

Некоторое время спустя, уже ночью, Чина проснулась от приснившегося ей кошмара, и несмотря на то что ничего не помнила, кроме невыносимого ужаса, все равно не могла себя заставить снова заснуть. Отбросив одеяло, она прошла босиком по теплому кафелю к окну и взглянула на качавшиеся ветви деревьев в саду, удивляясь, почему это темные горы и джунгли, жившие ночной своей жизнью, показались ей вдруг столь коварными.

На безлунном небе, черном, как недра гробницы, пульсировали яркие звезды. Чина плотнее завернулась в сорочку из тонкого шелка, но это не уняло ее дрожи. Где-то пропела безответно птица, после чего вокруг стало еще тише. А затем из-за моря, со стороны гор Малайзии, донесся глухой удар грома. Чина удивилась слегка, что при таком ясном и холодном небе может вдруг разразиться гроза.

Гром тем не менее несколько успокоил ее, поскольку напомнил, что в огромном мире существуют другие страны и другие люди и что Бадаян – это только один из бесчисленных островов в индонезийском море. А через пролив – так близко, что она может в подзорную трубу увидеть огни кораблей, стоящих на внешнем рейде, – расположен Сингапур... С коралловым домом Этана.

Уже прошла неделя с тех пор, как Чина попрощалась с Нэппи Кварлзом на борту «Ориона». То ли потому, что он с такой искренней, душевной болью разделил ее горе по поводу гибели Этана, или, возможно, просто оттого, что он был единственный, кому могла она рассказать о своей невыносимой скорби, но ей вдруг страшно захотелось увидеть его и вновь услышать хриплый голос стюарда.

Мысль о том, чтобы провести несколько часов в его обществе, настолько воодушевила Чину, что она совершенно забыла о ночном кошмаре. Поразмыслив о том, как она поедет завтра в Сингапур, девушка решила, что ей необходимо будет соблюдать в пути некоторые предосторожности, чтобы никто не узнал о ее предосудительном визите в коралловый дом.

Нежелание друзей ее матери и просто знакомых приезжать теперь на плантацию «Царево колесо» и их составленные в осторожных словах соболезнования по поводу кончины Дарвина Стэпкайна неприятно поразили Чину. Постепенно до нее дошло, что Уоррики исключены отныне из порядочного общества, и все из-за того, что их имя стало ассоциироваться с Ванг Тох Чен Арном. Дэймон рассказывал ей, что смерть известного мандарина породила ужасные слухи о незаконных связях с ним семьи Уорриков. Хотя девушка понимала, что со временем, если Уоррики опять войдут в силу и окружающим вновь придется с ними считаться, люди перестанут болтать о них невесть что и наихудшие из сказок забудутся, однако, задумав отправиться в одиночку в дом Этана, она не собиралась рисковать, подставляя под новый удар престиж своей семьи.

Она решила выйти, как только рассветет, и пешком пройти по берегу то небольшое расстояние, что отделяло порт от ворот кораллового дома. На улицах в это время будет мало народу, и те, кто ей встретится, все же наверняка окажутся китайскими торговцами и малайскими портовыми рабочими, поскольку представители обитающего тут английского общества носа не высунут из своих коттеджей еще в течение нескольких часов.

Почувствовав успокоение при мысли, что она успеет поговорить с Нэппи до того, как англичане выкатят наконец в своих экипажах в город, Чина перестала думать об этом и, свернувшись калачиком на кровати, закрыла глаза и тут же погрузилась в безмятежный, глубокий сон.

Глава 24

Подойдя к коралловому дому, она поняла, что совершила роковую ошибку. И не потому, что ее узнал кто-то на пустынных, омываемых дождем улицах. Просто на ее стук в дверь отозвался вовсе не Лал Шри. Вместо него появилась неряшливо одетая женщина в заляпанном грязью саронге, едва прикрывавшем ее огромные груди. На вопрос Чины, заданный вежливо на малайском, она ответила только подозрительным ворчанием и, перегородив вход своей могучей коричневой ногой, грубо отказалась отойти в сторону. Тем не менее Чина, придерживая свои широкие кринолины, смогла все же, хоть и с трудом, протиснуться мимо нее.

Однако в прихожей ее беспокойство усилилось, потому что женщина, не собираясь, видимо, вызывать Нэппи, продолжала таращиться на нее с плохо скрываемым любопытством. Но значительно большее воздействие оказали на Чину нахлынувшие на нее горькие и страшные воспоминания, тут же стеснившие ей дыхание.

Именно здесь, на этот самом месте, стояла она и слушала наивного Лала Шри, принимая его слова за неопровержимые свидетельства неверности Этана, что заставило ее, забыв о грозивших ей на улице опасностях, покинуть в ужасе дом с видом оскорбленной невинности, тогда как на самом деле он лишь поспешил на помощь к больному ребенку. А вот эта витая, покрытая резьбой лестница в конце длинного холла вела в женские покои дома, в надушенную сандалом комнату, куда Этан приказал ее отнести, когда она упала в обморок, не выдержав жаркого азиатского солнца. Туда-то Этан и пришел к ней и...

Чина отвернулась, почувствовав в груди спазм. Женщина по-прежнему смотрела на нее все теми же темными нахальными глазами, и она резко спросила, повысив голос, если ли в доме кто-нибудь из моряков «Звезды Коулуна». Пожав полными плечами, женщина дала ей понять, что никого из них здесь уже нет. Чина начала раздумывать о том, стоит ли ей оставлять тут записку, которую наверняка никто никуда не отправит, как вдруг за ее спиной раздался обращенный к ней хриплый голос:

– Вам не следовало сюда приходить, мисс. Теперь все они будут судачить о том, что вы побывали здесь.

– Чуть больше сплетен, чуть меньше – для меня это уже не имеет значения, – ответила Чина печально.