Бунин, Дзержинский и Я

Тут Александр Акимович осознал, что интерес Гатти-Казацца к нему – простая формальность, что времени мало и ему не терпится быстрее приступить к делу. И уже не удастся вести разговор так, как он собирался вначале.

– Спасибо, все замечательно. Огромное спасибо за встречу, за гостиницу. Признаться, не ожидал.

– Через месяц, когда уже немного освоитесь в Нью-Йорке, вам понадобится небольшая квартира в Манхэттене. Уверен, наше сотрудничество принесет новую славу Метрополитенопера.

Санин чуть не расплакался от неожиданного комплимента и от нахлынувших чувств. Встав, он произнес с неожиданной патетикой:

– Джулио, вы многое сделали для русской музыки, открыв миру Шаляпина. Надеюсь, что не пожалеете и о том, что пригласили русского режиссера.

– В Метрополитен-опера свои традиции, но, думается, театру нужны и новации. А вы, Александр, как раз режиссер, способный внести новый дух, сохранив лучшее из традиционных ценностей. Вашим партнером будет Тулио Серафино и другие дирижеры, сделавшие себе имя в Америке… Что предпочитаете: чай, кофе? К сожалению, ничего более крепкого предложить не могу. Вы, наверное, уже осведомлены о взаимоотношениях Америки со спиртным. А вот оперы, над которыми вам придется работать в эти два сезона. – Гатти-Казацца подал Санину лист бумаги: «Симон Бокканегра» Верди, «Лоэнгрин» Вагнера, «Лакме» Делиба, «Сомнамбула» Беллини, «Ночь Цораймы» Монтемецци, «Электра» Штрауса, «Император Джонс» Грюнберга. Все имена, все оперы были в той или иной степени знакомы Санину, кроме «Императора Джонса». Гатти-Казацца, словно читая и обдумывая репертуар вместе с ним, заметил:

– «Император Джонс» – опера американского композитора Луи Грюнберга. Вы возьметесь за нее впервые, но рядом с вами всегда будет сам Луи. Уверен, вам понравится и музыка, и он. Однако мне кажется, что вашим коньком в этом сезоне будет Вагнер.

Конечно же, Санин не мог не спросить, почему в репертуаре нет ни одной русской оперы.

– Я знаю, что в русских постановках у вас соперников нет… Но «Садко» и «Сорочинская ярмарка» были в репертуаре совсем недавно. К сожалению, кассовые сборы оставляли желать лучшего.

Санин не мог не вспомнить о триумфе своего «Садко» в Париже, но, естественно, промолчал, пожалев, что его не пригласили в «Метрополитен» два года назад.

Потом было знакомство с театром. Увидев громадный зал, огромную сцену, Санин священного трепета почему-то не испытал. Он сразу же подумал о том, что с «Лоэнгрином» здесь есть где развернуться, а вот над тем, как решить в этих условиях мелодраматическую «Сомнамбулу», как добиться гармонии пространства и действия, чтобы не потерять лиричности произведения великого Беллини, конечно же, придется поломать голову.

– Хочу вас сразу предупредить, Александр, – услышал он голос Гатти-Казацца. – У нас здесь не Европа и не благотворительное заведение. Все стоит денег, за которые платят акционеры театра. А потому количество репетиций надо ограничить, причем режиссерские и музыкальные репетиции желательно совмещать. Но вы – профессионал, а потому такой порядок вас не особенно должен беспокоить.

Позже, рассказывая о первом посещении театра, Санин сказал Лидии Стахиевне:

– Как я понял, главный критерий здесь не мнение критики и реакция зала, а уровень дохода, который приносит спектакль и срок его пребывания в репертуаре. Словом, деньги. В связи с этим довольно жестко регламентируются расходы на постановку. А режиссер здесь – что-то вроде подручного дирижера. Во всяком случае, фамилий режиссеров история театра не сохранила.

Та с присущим ей оптимизмом, когда дело касалось мужа, предположила:

– Что ж, ты будешь первым, с кого начнется новая история Метрополитен-опера.

Глава 14

Лидия Стахиевна проснулась довольно поздно и даже не слышала, как муж собирался в театр, не видела, что надел, так как ушел он необычно рано. Заглянув в шкаф, поняла, что наступили будни: как и в Париже, отправился в изрядно помятых «репетиционных» брюках и толстой вязаной кофте. Все эти дни они много говорили о новом театре. По его мнению, найти общий язык с главным дирижером итальянской труппы Тулио Серафино, да и со всей труппой вполне удастся.

– Понимаешь, Лидуша, несмотря на то, что «Метрополитен», по мнению американцев, лучший из лучших, авторитет Ла Скала среди итальянцев непререкаем. Тулио и его земляки наслышаны о нашем сотрудничестве с Артуро Тосканини и об огромном успехе «Хованщины» и других русских опер, поставленных в Италии. Им нравится, что я вполне сносно объясняюсь на их родном языке, нравится даже, когда я в сердцах ругаю их, не подбирая выражений. Мол, он как итальянец – ни за словом, ни за чувством в карман не лезет.

Санин был просто влюблен в Беньямино Джильи, одного из старожилов «Метрополитен», работавшего здесь с 1920 года. Тут он был согласен с американцами, в силу своего менталитета стремящимися все и вся присвоить – Джильи, артист «их» театра, несомненно, лучший тенор в мире, по красоте и силе голоса не уступающий великому Карузо.

Как-то Санин рассмешил Лидию Стахиевну, с удовольствием рассказав ей о своей пикировке с Беньямино Джильи. Режиссеру показалось, что Джильи не доигрывает в сцене, в которой его герой страдает, узнав об измене девушки, с которой был помолвлен. Санин решил показать певцу, как сыграть эту сцену. Добродушный и спокойный Беньямино с искренним восторгом наблюдал за тем, как Санин сидел в трагической задумчивости, как в отчаянии обхватывал голову руками. Еще миг, и из его глаз польются слезы.

– Ну, видишь, как просто. Постарайся, Беньямино, и тебя назовут самым великим оперным актером…

Джильи был потрясен до глубины души. Он с искренним восхищением смотрел на Санина, а потом патетически произнес:

– Гениально, Алессандро! – И, сделав небольшую паузу, добавил: – Но знаешь, что я предлагаю?

– Что же? – спросил заинтригованный режиссер.

– А ты, Алессандро, еще спой, и я с легким сердцем уступлю тебе роль!

Санина восхищали в знаменитом певце неожиданные скромность и трудолюбие. Розыгрыш, который оба еще долго вспоминали со смехом, сдружил их. Александр Акимович потом признал: недостатки актерского мастерства Джильи в «Сомнамбуле» с успехом компенсировал недюжинным певческим талантом.

Как-то Санин позвонил и попросил жену включить радио в 5 часов пополудни: передавали одну из первых оперных радиотрансляций – «Тоску». Пел Беньямино Джильи, и его голос по радио действительно трудно было отличить от грамзаписи Карузо. Как потом сказал Санин, именно Джильи стоял у истоков оперных радиотрансляций, способствовавших популяризации этого аристократического жанра.

Глава 15

Однажды в середине дня, когда Санина не было дома, позвонили снизу, из администрации гостиницы:

– Меня зовут Катя, я переводчица. Лидия Стахиевна, вы говорите по-английски?

– К сожалению, нет, – сказала донельзя удивленная Санина. – А что вам угодно?

– С вами хочет встретиться один джентльмен…

– Простите, а с какой целью?

По тишине в трубке Лидия Стахиевна поняла, что Катя, прикрыв микрофон ладонью, что-то обсуждает с негаданным посетителем.

– Лидия Стахиевна, это содиректор издательства… он просит принять его и обещает все объяснить при встрече. Мы можем поговорить в конференц-зале, здесь сейчас свободно, или подняться к вам. Как вам удобнее?

Саниной вообще не хотелось ни с кем встречаться. Но что-то помешало ей решительно отказаться от встречи – то ли нежелание прослыть невежливой, то ли любопытство. Кто и ради чего разыскал ее в этой самодостаточной Америке, столь далекой, как ей казалось, не только от всего русского, но и европейского? Немного подумав, она попросила гостей подняться в номер через пятнадцать минут – дома, как говорится, и стены помогают. Здесь только что побывала горничная, и царил полный порядок. Впрочем, широкий диван с пестрой обивкой и пианино в углу довольно просторной гостиной иногда позволяли забыть о казенном уюте.

Лидия Стахиевна подошла к трюмо. Как ни странно, уже через сутки морского путешествия она заметила, что спать стала лучше. В Нью-Йорке чудо продолжилось – видимо, сказывалась близость океана. Вот и сегодня она прекрасно выспалась, потом в одиночестве прогулялась по парку и сразу почувствовала себя бодро. Но пудра все же не помешает, подумала она и легко припудрила еле заметную синеву под глазами, поправила волосы, подернутые предательской сединой. Потом переоделась в строгое серое платье, в котором часто появлялась на репетициях у Санина. «Ну что ж, милости просим, господа американцы». Едва она успела об этом подумать, как раздался осторожный стук в дверь.

– Проходите, пожалуйста, – сказала она, уступая дорогу.

– Дорогая мадам Санина, спасибо, что не отказали мне в визите, – прямо с порога затараторил по-французски, широко улыбаясь, долговязый человек в прекрасно сшитом сером костюме и в галстуке-бабочке. – Я вдруг вспомнил, что вы из Парижа, и мы наверняка найдем общий язык! И нашу очаровательную Катю можем даже не затруднять… Я угадал?

Лидия Стахиевна так и не поняла, на что надеется этот господин – на ее французский или на взаимопонимание по той проблеме, с которой пришел.

– Конечно же, вы угадали мистер…

– О, мадам, простите великодушно, я не представился – Брюс Гудмен, управляющий издательства «Саймон энд Шустер» – одного из крупнейших в Нью-Йорке, да и во всей Америке.

– Лидия Санина….

– Вы – Лика Мизинова, сердечный друг и муза Чехова. О, я много о вас знаю: без вас он бы не стал великим русским писателем. Нельзя не писать о любви и стать великим. Он вас любил, и благодаря вам слово «любовь» появилось на его страницах. Уверен, госпожа Санина, вы не пожалеете о нашем знакомстве. У меня есть к вам очень интересное деловое предложение. Но поначалу позвольте сделать вам комплимент. Мадам, увидев вас, я понял, что вы действительно чеховская женщина – вы красивы, умны, но глаза ваши полны скрытой печали. Их не озарило даже любопытство, которое я тщетно пытаюсь в вас разжечь.

Катя тем временем подошла к пианино, раскрыла ноты и стала листать, заинтересовавшись, видимо, музыкальными пристрастиями хозяйки номера. Гостья оказалась симпатичной русоволосой русской женщиной лет тридцати, с короткой стрижкой. Она была явно смущена тем, что осталась не у дел, и Лидия Стахиевна решила выручить ее.

– Мистер Гудмен, вы не откажетесь от чашечки кофе? – И тут же обратилась к Кате по-русски: – А вы, Катенька, не поможете мне его приготовить?

Гости с готовностью закивали головой в знак того, что идея принимается.

– Мы оставим вас на несколько минут. Я покажу Кате кухню, где у нас что лежит, и сразу же вернусь.

На кухне она показала, где сахар и кофе.